Тамерлан - Жан-Поль Ру

Сильно потрепанное, но опережаемое славой малочисленное войско появилось в Трансоксиане. Пока Тимур лечил раны, вокруг него и Хусейна собралось пять, возможно, шесть тысяч воинов, что не могло не озаботить Ильяса-ходжу, ибо эти искатели приключений могли стать опасными. Один был кровей Казагана, уже покойника; другой, являвшийся членом влиятельного племени барласов, прислушивался к мнению мусульман. Вначале послав было против них, как для обычной карательной операции, небольшой отряд, который, однако, был рассеян неподалеку от Балха, Ильяс поднял настоящую армию, что поставило перед шурьями абсолютно иную задачу. Впервые имея дело не с силами того или иного феодала, а с мощным войском хана, они решили не ждать его подхода, а выдвинуться ему навстречу. [49]

Ильясовы полки разбили лагерь у каменного моста (Пул-и-Сенги), перекинутого через Вакх. Целый месяц противники стояли визави, не предпринимая никаких действий, быть может, не располагая средствами для форсирования реки. Но вот, оставив Хусейна наблюдать за мостом, Тимур ночью переправился через Вакх выше по течению и расположил свои отряды на высотах, контролировавших позиции врага. Как только взошло солнце, он приказал барабанщикам бить в барабаны, ратникам издавать воинственные крики и вдобавок разжечь огромные костры. То была незатейливая хитрость, долженствовавшая убедить противника в наличии силы там, где была только слабость; но часто самыми результативными оказываются именно самые простые уловки. Ханской армией овладел страх. Опасаясь удара в спину и боясь оказаться прижатым к реке, Ильяс-ходжа велел ее форсировать. Эмир Хусейн держался молодцом; запаниковавшие же монголы бежали.

То было для Тимура несомненной удачей, первым доказательством не только его отваги, но также ратного таланта. Развивая успех, он бросил на Кеш часть своей конницы. Жара стояла ужасная; воздух был раскален; земля пересохла и потрескалась. Каждый всадник привязал к хвосту своей лошади по несколько веток, поднимавших клубы пыли и песка. Монгольский правитель, который к себе никого не ждал, подумал, что на него движутся огромные силы, и предпочел покинуть город, за что был поднят на смех. Тимур вступил в Кеш под радостные крики населения. «Вот так, благодаря бивуачным кострам, — говорит летопись, — Тимур победил великую армию и взял город с помощью облака пыли».

Тем временем скончался хан Тоглуг-Тимур (1363). Ильясу-ходже, его сыну, пришлось ехать в Моголистан для вступления во владение наследством, но он вовсе не намеревался оставлять Трансоксиану вне поля своих интересов и бросать на произвол судьбы достигнутую было сплоченность улуса. Требовалось также поставить на место тюркскую знать, а для начала пообрезать крылья тем, кто казался наиболее способным ее возглавить, а именно Тимуру и Хусейну.

Удостоверившись в абсолютной покорности Моголистана, Ильяс рискнул предпринять новый поход и двинулся на Кеш. Трансоксианцы немедленно встали под оружие. Сшибка произошла где-то между Таш-Ириги и Митаном, на землях, окружавших Самарканд. Поднять меч на хана считалось преступлением против величества, и в данном случае тем более тяжким, что Тимур когда-то у Ильяса служил. Но именно тогда увидел Тимур свой первый вещий сон, подлинный или вымышленный, так взбудораживший его воинов. Небесный глас возвестил ему, что победа будет его, ежели он нанесет удар безотлагательно. Сын Тарагая умел найти убедительные слова, и трансоксианцы, уверовав в свою непобедимость, ее успешно доказали. Ильяс-ходжа, или точнее Ильяс-хан, был разбит наголову. Едва не попав в руки к врагам, он бежал в Моголистан. Тимур с Хусейном за ним гнались до самого Ташкента. Как и во времена правления Казагана, единство и сплоченность улуса были уничтожены; Трансаксиана обрела свободу. [50]

Оставалось узнать, кто будет ею править. Начались ссоры и споры более ожесточенные, нежели когда-либо, но все сошлись на том, что выходить из рамок Чингисова законодательства нельзя: требовался хан. Постановили созвать курултай, который назначил бы нового верховного правителя. Взоры обратились на дервиша-поэта, по прямой линии происходившего от Джагатая и звавшегося Кабул-ханом. То ли летом, то ли в начале осени 1364 года он был возведен на трон согласно монгольскому ритуалу. После курултаев обязательно устраивались пиры; праздничная трапеза состоялась и в тот раз. Тимур получил титул Сахиб-кирана, «того, по чьей воле выстраиваются звезды». Он по обыкновению был безудержно щедр и вел себя слишком по-хозяйски, что не понравилось Хусейну.

Возвращение Ильяс-хана

Ильяс-хан возвратился весной 1365 года. Тимур с Хусейном двинулись ему наперерез. Сшибка произошла севернее Сырдарьи, между Ташкентом и Чиназом. Ильяс одержал победу. Как протекал бой, не знает никто. Лучше известна легенда, а не действительность. В монгольской армии находились колдуны — ядаджи, обладавшие способностью вызывать дожди с помощью безоаров (безоар — образование в желудке жвачных животных и лошадей из плотно сваленной шерсти или растительных волокон. — Е. С.), которые они именовали ядами, или яда-ташами. Колдуны обретались в степях с давних пор, во всяком случае со времен хунну, или гуннов; письменные источники упоминают о них с XI века. К их искусству обращались в самых разных обстоятельствах, например, таких, как засуха или пожар, но также и во время войн; вызывавшиеся ими грозы обильными ливнями превращали землю в сплошную грязь, по которой всадники могли передвигаться с великим трудом, а от сырого воздуха ослабевали тетивы луков, что делало стрельбу неточной.

Ильясовы ядаджи все, что было нужно, исполнили, заставив Тимура и Хусейна спешиться и ногами месить грязь в степи. Та схватка получила название «битвы в трясине».

Побежденные еще до вступления в бой, трансоксианцы отошли за Сырдарью, где разбрелись кто куда, напутствуя друг друга злою бранью.

Ильяс подступил к Самарканду, правителем которого являлся, ожидая, что, вспомнив об этом, горожане примут его с распростертыми объятьями. Но те закрыли перед ним ворота и вооружились. Ничего другого, как решиться на осаду, ему не оставалось. Самаркандцы отбивались мужественно. У монголов начался падеж лошадей; потеряв конницу, Ильяс-хан снялся с лагеря и отправился в Моголистан для подкрепления. Обратно он не пришел. Вскоре после того постыдного поражения его убил тот самый эмир из клана Дуглатов, по имени Камараддин, который в 1347 году так много сделал для прихода к власти его отца и который впоследствии занял его место.

Соперничество между Тимуром и Хусейном

Во время монгольской оккупации Тимур выказал некоторое сочувствие к сербадарскому «республиканскому» движению, которое, зародившись в Хорасане, незадолго до этих событий, в 1365 году, охватило Самарканд. Эмир Хусейн, который все более откровенно давал понять, что желал бы стать последователем своего деда Казагана, и мало-помалу становился предводителем аристократии, напротив, ненавидел «республиканцев» лютой ненавистью, а также выдвинул ряд серьезных обвинений, адресованных прежде всего эмирам и племенным вождям, главным образом тем из них, кои были особенно близки Тимуру. Последний сделал вид, — а быть может, и нет, — что это страшно его возмущает, и из своей личной казны уплатил налоги за всех феодалов, оказавшихся в затруднительном положении. Говорят, он даже отобрал у Альджай ее украшения и отдал их Хусейну, давая всем понять, что брат ограбил собственную сестру.

Будучи в Карши, Тимур попытался создать коалицию с целью свергнуть Хусейна, но потерпел неудачу. Тимуру пришлось выехать из города и спешно отослать семью в Макан, стоявший на землях, окружавших Мерв, где у него были друзья, а сам, повинуясь врожденной осторожности, разбил лагерь у «соленых колодцев», посреди Каракумов. Вновь, как пять лет назад, настали горькие дни. Из своего убежища он послал к гератскому малику несколько эмиссаров. Получив от него когда-то заверение в сочувствии, сын Тарагая на него рассчитывал. Состоявшееся 7 сентября 1366 года совещание Муизаддина с некоторыми хорасанскими предводителями по меньшей мере развязало ему руки. Не получая поддержки более конкретной, он задерживал все проходящие мимо караваны, чтобы никто не проведал о его местоположении. [52]

Тимуровы посланцы вернулись на исходе второго месяца. Тогда же он распустил слух, будто бы его ожидают в Герате; сам же скрытно двинулся на Карши, чтобы, прибегнув ко всевозможным хитростям, коими так восхищаются летописцы, внезапно оказаться на его улицах. Увы, закрепиться в этом городе ему не удалось, так как племенные вожди имели свойство перебегать из одного лагеря в другой под самым пустячным предлогом, а иногда и вовсе не брали на себя труд таковой искать. В начале 1367 года Тимур снова оказался в Макане, в кругу семьи.