Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия - Зигмунд Фрейд

Г. Почему сновидение забывается при пробуждении?

То, что сновидение к утру «улетучивается», всем известно. Правда, его можно припомнить. Ведь мы знаем сновидение только из воспоминания о нем после пробуждения; но нам очень часто кажется, что мы помним его лишь урывками, тогда как ночью знали о нем больше; мы можем наблюдать, как воспоминание о сновидении, с утра еще живое, в течение дня исчезает до небольших фрагментов; мы часто знаем, что нам снился сон, но не знаем, что снилось, и мы так привыкли к тому, что сновидение подвержено забыванию, что не отбрасываем как абсурдную возможность того, что человеку могло ночью что-нибудь сниться, а утром он не знает ничего ни о его содержании, ни о том, что ему вообще что-то снилось. С другой стороны, нередко бывает, что сновидения чрезвычайно долго сохраняются в памяти. У своих пациентов я анализировал сновидения, приснившиеся им двадцать пять и более лет назад, и сам могу вспомнить одно свое сновидение, которое видел по меньшей мере тридцать семь лет назад и которое до сих пор не утратило в моей памяти своей свежести. Все это кажется очень странным и на первых порах непонятным.

О забывании сновидений наиболее подробно пишет Штрюмпель (Strümpell, 1877). Это забывание представляет собой, по-видимому, сложное явление, поскольку Штрюмпель сводит его к не одной, а к целому ряду причин.

Прежде всего забывание сновидений объясняется всеми теми причинами, которые вызывают забывание в бодрствующей жизни. В бодрствовании мы обычно забываем многие ощущения и восприятия либо потому, что они были слишком слабыми, либо потому, что они имели слишком незначительную связь с соответствующим психическим возбуждением. Это же относится и ко многим образам сновидения; они забываются потому, что были слишком слабыми, тогда как более яркие образы при приближении к ним вспоминаются. Впрочем, сам по себе момент интенсивности решающей роли для сохранения в памяти образов сновидения не играет. Штрюмпель (Strümpell, 1877), как и другие авторы (Calkins, 1893), признает, что человек нередко вскоре забывает образы сновидения, о которых известно, что они были очень яркими, тогда как среди сохранившихся в памяти имеется много призрачных, неотчетливых образов. Далее, в бодрствовании обычно легко забывается то, что произошло всего один раз, и, наоборот, запоминается то, что воспринималось не раз. Большинство сновидений представляют собой однократные переживания[22]; эта особенность в равной мере способствует забыванию всех сновидений. Гораздо более важной является третья причина забывания. Чтобы ощущения, представления, мысли и т. п. отложились в памяти, необходимо, чтобы они не оставались разобщенными, а соответствующим образом вступали в связи и ассоциации. Если небольшой стих разбить на слова и перемешать их друг с другом, то запомнить их будет очень сложно. «Упорядоченная и логически связанная последовательность помогает вспомнить слова, одно за другим, и вся осмысленная фраза удерживается в памяти легко и долго. Абсурдное обычно мы запоминаем так же трудно и так же редко, как беспорядочное и бессвязное» (Strümpell, 1877). Сновидения же в большинстве случаев лишены осмысленности и порядка. Композиции сновидения не имеют возможности запоминаться и забываются, потому что, как правило, распадаются уже в следующие моменты времени. Однако с этими рассуждениями не совсем согласуется то, что было отмечено Радештоком (Radestock 1879). Он утверждает, что мы запоминаем лучше всего самые странные сновидения.

Еще более важными для забывания сновидений Штрюмпелю (Strümpell, 1877) представляются другие моменты, вытекающие из отношений сновидения и жизни в бодрствовании. Забывание сновидения бодрствующим сознанием, по-видимому, представляет собой лишь эквивалент ранее упомянутому факту (ibid., 47), что сновидение (почти) никогда не заимствует упорядоченные воспоминания из бодрствующей жизни, а берет из нее детали, вырываемые из ее обычных психических связей, в которых они вспоминаются в бодрствовании. Тем самым композиция сновидения не имеет места среди психических рядов, которыми наполнена душа. Она лишена всех вспомогательных средств запоминания. «Таким образом, структура сновидения словно отрывается от земли – от нашей душевной жизни, – парит в психическом пространстве, точно облако на небе, которое может быстро развеять новый порыв ветра» (ibid., 87). В этом же направлении действует и то обстоятельство, что осязаемый мир, вторгающийся при пробуждении, тотчас овладевает вниманием с такой силой, которую могут выдержать лишь немногие образы сновидения. Они исчезают под впечатлениями от наступающего дня, словно сверкание звезд перед сиянием солнца.

И наконец, забыванию сновидений содействует еще и тот факт, что большинство людей вообще проявляют незначительный интерес к своим сновидениям. Кто, например, будучи исследователем, какое-то время интересуется сновидениями, тот в этот период и чаще видит сны, точнее, чаще и легче их запоминает.

Две другие причины забывания сновидений, которые Бонателли (Bonatelli, 1880; по Benini, 1898) добавляет к причинам, перечисленным Штрюмпелем, пожалуй, уже в них содержатся, а именно: 1) изменение общего чувства между сном и бодрствованием является неблагоприятным для взаимной репродукции и 2) иное расположение представлений в сновидении делает его, так сказать, непереводимым для бодрствующего сознания.

При наличии всех этих причин забывания становится поистине удивительным, как отмечает сам Штрюмпель (Strümpell, 1877), что так много сновидений все же сохраняется в памяти. Непрекращающиеся попытки авторов найти общие закономерности припоминания сновидений равносильны признанию того, что и здесь тоже что-то остается загадочным и неразрешенным. Совсем недавно были вполне обоснованно выделены отдельные особенности припоминания сновидений, например, что сновидение, которое утром человек считает забытым, в течение дня может всплыть в памяти благодаря какому-либо восприятию, случайно соприкоснувшемуся с – все же забытым – содержанием сновидения (Radestock, 1879, Tissié, 1898). Воспоминание о сновидении подлежит, однако, ограничению, существенно снижающему его ценность для критического рассмотрения. Можно усомниться, не искажает ли наша память, опускающая так много в сновидении, то, что она сохранила.

Эти сомнения в точности репродукции сновидения высказывает также Штрюмпель (Strümpell, 1877): «В таком случае вполне возможно, что бодрствующее сознание непроизвольно что-то добавляет в воспоминание о сновидении: человек воображает, что ему снилось то, чего данное сновидение не содержало».

Особенно категорически высказывается Йессен (Jessen, 1855, 547): «Кроме того, однако, при исследовании и толковании связных и последовательных сновидений необходимо особо принимать во внимание то, пожалуй мало учитывавшееся до сих пор обстоятельство, что с истиной почти всегда дело не ладится, ибо мы, вызывая в памяти приснившийся сон, сами того не замечая и не желая, заполняем и дополняем пробелы в образах сновидения. Редко связное сновидение бывает настолько связным и, возможно, вообще никогда таким не бывает, как это нам кажется в воспоминании. Даже самый правдивый человек едва ли способен рассказать приснившийся сон без каких-либо добавлений и прикрас: стремление человеческого разума видеть все во взаимосвязи настолько велико, что, вспоминая в известной степени бессвязное сновидение, он невольно восполняет недостаток связности».

Чуть ли не переводом этих слов Йессена звучат следующие замечания В. Эггера (Egger, 1895), несомненно все же сделанные им самим: «…l’observation des rêves a ses difficultés spéciales et le seul moyen d’éviter toute erreur en pareille matière est de confier au papier sans le moindre retard ce que l’on vient d’éprouver et de remarquer; sinon, l’oubli vient vite ou total ou partiel; l’oubli total est sans gravité; mais l’oubli partiel est perfide; car si l’on se met ensuite à raconter ce que l’on n’a pas oublié, on est exposé à compléter par imagination les fragments incohérents et disjoints fourni par la mémoire…; on devient artiste à son insu, et le récit périodiquement répété s’impose à la créance de son auteur, qui, de bonne foi, le présente comme un fait authentique, dûment établi selon les bonnes methods…»[23]

Такого же мнения придерживается Шпитта (Spitta, 1882), который, по-видимому, предполагает, что уже при попытке воспроизвести сновидение мы привносим порядок в плохо связанные между собой элементы сновидения – «приводим элементы, существующие рядом друг с другом, в отношения последовательности и обусловленности, то есть добавляем процесс логического соединения, отсутствующий в сновидении»».

Поскольку у нас нет никакого другого контроля над правдивостью наших воспоминаний кроме объективного, а в сновидении, которое является нашим собственным переживанием и для которого мы знаем лишь один источник познания – воспоминания, он невозможен, то какова же тогда ценность нашего воспоминания о сновидении?

Д. Психологические особенности сновидения

При научном рассмотрении сновидений мы исходим из предположения, что сновидение является результатом нашей собственной психической деятельности. И все-таки готовое сновидение кажется нам чем-то чужим, в авторстве которого нам настолько мало хочется признаваться, что мы так же охотно говорим «Мне приснилось», как и «Я видел сон». Откуда берется эта «психическая чуждость» сновидения? После обсуждения нами источников сновидений мы, видимо, должны полагать, что она не обусловлена материалом, который попадает в содержание сновидения; он большей частью является общим для жизни в сновидении и в бодрствовании. Можно задаться вопросом, не вызывается ли это впечатление изменениями психических процессов в сновидении, и попытаться дать психологическую характеристику сновидения.