Дыши мной (ЛП) - Фокс Иви

— Она сбежала с одним из твоих друзей? — Спрашивает он, вытирая вспотевший лоб.

— Я думаю, так было бы лучше. По крайней мере, так я бы хоть немного успокоился. Вместо этого она исчезла. Оставила нас всех позади. Если честно, это чуть не уничтожило меня, — признаюсь я, поднимая камеру, чтобы сфотографировать пыль, летящую по ветру вокруг солдата в нескольких ярдах ниже.

— Черт, — тихо ругается он. Затем смеется. — Знаешь, в этом больше эмоций и слов, чем, я думаю, ты сказал за все время, что ты здесь?

Я закатываю глаза, но не могу сдержать усмешку. Меня много раз в жизни называли капризным ублюдком, так что он не говорит ничего нового. Я предпочитаю смотреть на мир через свой объектив, а не на самом деле взаимодействовать с ним. Так было всегда… за исключением нее. С ней я предпочитал воспринимать жизнь как можно ближе.

Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, когда небо внезапно взрывается огненным шаром.

— Пригнись, — кричит он, поднимая пистолет, чтобы стрелять по фигурам, несущимся к лагерю.

Я падаю на земле, но пытаюсь запечатлеть происходящее. Это то, ради чего живут военные фотографы.

Крики и свист пуль наполняют воздух. Если на Земле и есть ад, то это в этот момент. Воздух настолько задымлен остатками артиллерийских снарядов, что ничего невозможно разглядеть. Я никогда не забуду тишину, которая окружает меня несколько минут спустя. Из-за темного дыма и отсутствия криков я как будто последний человек на земле.

Когда дым рассеивается, земля усеяна телами. Слишком много наших, и сержант Теннисон один из них. Он лежит на земле с пустым взглядом, как будто все еще следит за горизонтом. Из-под его руки выглядывает что-то белое. Я присаживаюсь на корточки и тяну, очевидно, не имея никаких границ. Это фотография золотоволосой девушки с грустными серыми глазами. Интересно, знает ли она, как много значила для него, когда она отправляла ему письма, и как много эти письма значили для него.

Я вкладываю снимок обратно в его руку и поднимаю фотоаппарат. Я фотографирую только его руку, сжимающею это фото, все время чувствуя себя ублюдком. Это снимок, который мог бы принести мне Пулитцеровскую премию, но я чувствую пустоту и грязь внутри, когда делаю его.

— Картер, нам нужно выбираться отсюда, — говорит другой солдат, подбегая ко мне. Он смотрит на тело у моих ног и морщится.

— Кто позаботится о телах? — Спрашиваю я, не в силах отвести глаз от руки, сжимающей фотографию. В этот момент я чувствую отчаяние, отчаянное желание, чтобы в моей жизни был кто-то, о ком я забочусь так же сильно, как он заботился о ней.

Плакал бы кто-нибудь обо мне, если бы одно из этих заданий на самом деле стало для меня концом? Это могло бы быть так. Изрешеченные пулями тела вокруг меня тому подтверждение.

Каково было бы, если бы кто-то плакал по мне?

— Картер! — Резко повторяет солдат, и я вытряхиваю себя из задумчивости, пытаясь уверенно идти за ним, даже несмотря на то, что адреналин, струящийся по моим конечностям, делает мои ноги похожими на желе.

Пришло время выбираться из этой адской дыры.

— Эта фотография сделает твою карьеру, Картер, — говорит Уоллес, внимательно рассматривая фотографию. — Этим ты действительно войдешь в историю.

Я рассеянно киваю, оглядывая переполненный офис. Я вернулся в Нью-Йорк, и это так далеко от смерти и смертельной красоты песчаных дюн, что все, через что я только что прошел, кажется сном. Я пришел к пониманию, что так происходит со всеми моими заданиями. Все они, всего лишь краткие всплески во времени, ужас стирается из моей памяти так же быстро, как приходит следующее задание.

Обычно я отчаянно пытаюсь приступить к следующему заданию именно по этой причине, мне нужно избавиться от того ужаса, который произошел. Но мне кажется неправильным забывать об этом прямо сейчас. Я знал, что пожалею о том, что сфотографировал его с фотографией в руках. Это преследует меня в снах, и теперь, когда мой босс увидел это, я никогда не смогу избежать этого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мне нужно убираться отсюда нахуй.

— Я собираюсь взять выходной до конца дня, — говорю я ему. Он отмахивается от меня, не отрывая глаз от картинки. Я уверен, что, если бы он посмотрел на меня, я бы увидел знаки доллара в его глазах.

Я ни с кем не разговариваю, когда выхожу из офиса. Я никогда не был известен как особо общительный парень, но я уверен, что прямо сейчас я довольно сильно демонстрирую атмосферу — “отвалите”, потому что никто из моих коллег даже не смотрит мне в глаза.

Тот факт, что в воздухе ощущается прохлада, кажется мне странным после недель, когда температура была близка к ста двадцати градусам. Сегодня, выходя из квартиры, я не надел пальто и, быстро пробираясь сквозь толпы людей, засовываю руки в карманы, пытаясь защититься от холода. Я ненавижу толпы. На данный момент я даже не помню, как я оказался в Нью-Йорке, за исключением того, что это было так чертовски далеко, как я думал, от моего детства в Техасе и воспоминаний о ней.

Кто-то кашляет рядом со мной, и я отхожу в сторону. Это еще одна особенность этого места. Оно грязное. Какими бы разрушительными и опасными ни были все мои задания, по крайней мере, обычно они выполняются в отдаленных местах, где нет ничего, кроме тяжелой артиллерии.

Я прохожу мимо круглосуточного магазина. При взгляде на ряды сигарет за кассой мне не терпится зайти внутрь. Прошло двадцать три часа с тех пор, как я курил в последний раз. Каждый раз, когда я прихожу домой, я бросаю. И каждый раз, когда я иду на задание, я начинаю все сначала.

Определенно не стресс заставляет меня курить. Я смеюсь, просто думая об этом утверждении. Мне удается продолжить прогулку мимо еще трех круглосуточных магазинов, не заходя внутрь, и я считаю день успешным только из-за этого факта.

Наконец, я добираюсь до своей квартиры. Если это действительно можно так назвать. Мне не нужно большое помещение, поскольку я никогда не бываю дома, но впервые за долгое время я ловлю себя на том, что смотрю на это место с отвращением. В нем нет ничего похожего на личные вещи. Здесь может жить любой незнакомец. Определенно ничто не указывает на то, что я живу здесь уже пять лет. На стене даже нет фотографий мест, где я был.

Она бы чертовски возненавидела это место.

Я вздыхаю и беру стопку почты, которая сложена прямо за дверью. Я не утруждаю себя тем, чтобы проверять свою почту, когда уезжаю из города, ее никогда не приходит достаточно, даже при многомесячных заданиях, когда это необходимо.

Я просматриваю стопку. Там обычные рекламные листовки из различных ресторанов неподалеку от моего дома, пара просроченных счетов, но не настолько, чтобы совсем отключить коммунальные услуги… и письмо.

Мне требуется секунда, чтобы понять, от кого оно.

Сначала, после того как я открываю его, мой мозг не обрабатывает женский сценарий, потому что я десять лет работал над тем, чтобы забыть о ней все. Но Валентина давным-давно забрала частичку моей души, и содержание этого письма может стать для меня шансом вернуть ее.

Париж.

Это город, который я люблю, но которого на самом деле следует избегать. Город любви — не место для такого бездушного парня, как я. За исключением того, что я вижу ее там, стоящую в тени Эйфелевой башни, с красной помадой на губах… ее золотые глаза, обещают мне вечность.

Это так же ясно, как если бы я смотрел на картинку прямо сейчас.

Я бросаю письмо и подхожу к своему шкафу, доставая покрытую пылью коробку из-под обуви, которую я держал в самом дальнем углу. Я не мог заставить себя когда-либо выбросить содержимое коробки, но в то же время я пытался притвориться, что коробки не существует.

Поднимая крышку, я чувствую, как нервы пробегают по моему животу. Я никогда не думал, что снова услышу о ней. Это была мечта, которую я отогнал, как и картинки в этой коробке. Я притворился, что ее на самом деле не существует.