Где ты, Маленький Птиль - Сергей Вольф

Вошел Орик и сказал, что "слушалок" нет.

-- Что же, -- сказал папа. -- Горгонерр не успел или не захотел это сделать?

-- Пока нет окончательного представления об уровне вашей цивилизации, нет и уверенности, что вы и сами эти штуки не обнаружили бы, а случись это -- полный провал в попытке установить контакт. Горгонерр не так глуп.

И, быстро попрощавшись, Орик умчался, сказав, что двери внизу башни и двери квартиры закрываются сами, а открывают их просто прикосновением этих вот двух пластинок -- желтой и красной, и отдал их нам.

-- Спасибо, Пилли, что вы остались посидеть с нами, -- сказал папа, и в этот момент Сириус, пришедший в себя после ошейника и намордника, вякнул и запрыгнул на колени Пилли. Самовнушение поразительно: мы с папой выдумали, что у него ядовитые зубы, -- мы же и вскочили в испуге. Но Пилли улыбнулась и стала гладить кота.

-- Кольво, кольво, славный, -- повторяла она. -- Хороший кольво. Как его зовут? Сириус? Странно. Очень похож на наших кольво. Вы от нас так далеко, а кольво -- одинаковые, да и политоры вполне похожи на вас... Похожа я на женщину Земли?

Папа, улыбаясь, кивнул, а я сказал:

-- Очень! Очень! И у наших -- тоже сзади нет глаза, Пилли! (Она рассмеялась.) И еще -- вы очень, невозможно красивая!

-- Спасибо! -- сказала она. -- Наш интерес друг к другу был бы более высок, если бы вы и мы были так же разумны, но кто-то из нас имел, например, облик... слизняка со щупальцами.

-- Конечно, -- сказал папа. -- Вы открыли две планеты... Кстати, это тоже снижает реакцию на нас...

-- Очень-очень частично, -- сказала Пилли. -- Мы именно открыли их. Не более. Они -- полудикари. Аппаратики -- для связи с ними, чтобы не учить их язык.

-- Вы с ними общаетесь. Зачем?

-- Мы берем у них металлы, сырье для топлива. В обмен.

-- Я не спрашиваю, на что, -- сказал папа.

-- Спасибо. Ничего особенного мы им не даем. -- Это она сказала чуть грустно, -- Я почему-то ни на секунду не испугалась Сириуса.

-- Он разбирается в политорках, -- сказал я.

-- Наверное, люди изучали языки друг друга или изучали какой-то один, наиболее удобный для всех.

-- Похоже, -- сказал папа, -- но не совсем.

-- Прошу вас, оторвите от себя присоски и поговорите.

Мы исполнили ее просьбу и, глупо поглядев друг на друга, поговорили о том, что Пилли -- это какое-то совершенство, судя по ее отношению к ядовитому Сириусу. Затем Пилли сделала нам знак замолчать и заговорила сама. Потом, опять жестом, попросила нас вернуть присоски на свои места.

-- Ваш язык -- это что-то чудовищное, чуждое, страшное, -- сказала она. -- И полагаю, что наш для вас...

-- Да, тоже полная дикость, -- сказал папа. -- Не язык, а набор технических звуков разных частот плюс голоса, точнее, звуки каких-то птиц с металлическим оттенком.

-- У политоров, в отличие от вас, очень сильно выпирает грудная клетка, может, отсюда и разница голосовых аппаратов. У наших женщин тоже, но, по-моему, это менее заметно и уж внешне никак нам не вредит. Да? Ведь верно?

-- Угу, -- сказал папа смущенно.

-- Теперь вывод, -- продолжала Пилли, не переставая гладить Сириуса и бесстрашно запихивая ему в рот кусок какой-то еды; он отбивался от нее всеми четырьмя лапами, но ел. -- Вывод. Вы на Земле обошлись без машинно-языковой связи. Мне почему-то кажется, что вы, конечно, могли бы ее создать для себя. Это наверняка была бы машина огромных размеров, в память которой были бы заложены все слова всех языков и многочисленные каналы связи внутри. Скажем, кто-то нажимает кнопку своего языка, а другой -- своего, и можно разговаривать. Фу, как нудно и долго я рассуждаю. Но маленький аппаратик, вроде нашего, вы бы создать не могли и не создали. Для меня, например, этого достаточно для оценки уровня вашей техники вообще.

-- Да, не создали, -- сказал папа. -- Но почему не могли бы?

-- Я уже говорила, ваш корабль был тщательно изучен.

-- Ну, наш-то -- это почти игрушка. Есть и похлеще.

-- Я догадалась, но дело не в размерах, а в принципах решения. Уверена, что ваши корабли не развивают нашей скорости и не могут уходить в космос так далеко.

-- Пилли, ну почему вы так думаете? -- спросил я даже как-то обиженно. -- А вдруг и создадим аппаратик.

-- Наш аппаратик слушает и ваш голос, и ваше тело одновременно, он улавливает не только звук, но и ваши подсознательные, не говоря уже о сознательных, представления о вашем слове и его значении, он как бы отгадывает суть слова. Не кусайся, Сириус! -- Потом нам: -- Не вскакивайте, уже известно, что ваш кольво не выпускает яд, если вы этого не хотите, а вы этого не хотите, потому что хорошо ко мне относитесь... Ни один ваш корабль не дотянет до нас. А если он с полпути пошлет ракету, хоть тысячу штук, мы это легко уловим и ракеты уничтожим. Нет, не перехватчиками, это вчерашний день, их взорвут звуковые сигналы с Политории, они могут взорвать ваши ракеты даже пока они на борту ваших кораблей.

Странное дело, мы с папой молча слушали ее, верили ей, это было грустно, не то даже слово, но у нас не было и тени ощущения, что Пилли нас запугивает. Просто это был разговор о положении вещей. А с другой стороны, мы почему-то промолчали, когда она касалась зубов Сириуса и не боялась их, веря, что мы управляем им. Мы молчали, не открывая ей правды, что наш "кольво" безвреден, как одуванчик.

-- Знаете, Пилли, -- помолчав, сказал папа, -- какие ощущения у меня возникают? За очень малое время, только на основании разговора с вами и не очень откровенного разговора с Горгонерром, я понял, ощутил, что Политория чем-то больна. Это дух военной болезни. Может, и не болезни агрессии, может, это страх, способный породить агрессию, -- но это так.

Пилли задумчиво и грустно кивнула, как бы соглашаясь.

-- Проблема Горгонерра относительно вас, вернее, Земли, только отчасти связана с импульсом войны. Проблема в другом, я думаю. Но об этом позже. Вам нужно присмотреться не только ко мне, но и к Политории. А пока я улетаю домой.

-- На чем? -- Я удивился.

-- Моя машина стоит за колонной дома, с другой стороны. Папа встал, подошел к ней, и сказав "огромное спасибо, Пилли", нагнулся, взял ее ладонь и поцеловал.

-- У вас это так делается? -- мягко и очень тихо сказала она.

-- Да, некоторые так делают, хотя это глубокая старина.

-- Трижды в день я буду вашей... нянькой, готовить и прочее. Сами ничего не делайте, захотите перекусить -- я покажу, где еда. Гуляйте, летайте, спускайтесь в нижний город -- ничего не бойтесь, народ хочет вас видеть. Вы правы, у нас очень сложное общество, очень! -- Она многозначительно взглянула на папу. -- Сложное государство.

Я, забрав с собой обе пластинки -- желтенькую и красненькую, спустился с Пилли вниз, к ее машине. Она показала мне, как ею управлять, я кивнул, быстро, одним прыжком перемахнул через борт машины и плюхнулся в водительское кресло; ни слова не сказав, Пилли устроилась рядом, и я взлетел. Полетав совсем чуть-чуть вокруг дома, я сделал знак Пилли надеть ремни, ничего не спрашивая, она их надела, и я, взмыв вверх с одновременным нажатием кнопки, выбрасывающей прозрачный верх машины, сделал акробатическую петлю, ринулся вниз, сбросил скорость, убрал верх и плавно сел.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});