"По дороге в Рай..." ...или Беглые заметки о жизни и творчестве Константина Кинчева... - Нина Барановская

Подвиги потомка ханов визитом к иностранной журналистке не закончились.

В Таллинне проходили республиканские выборы в Советы. Помните об этом говорилось в реплике Добровицкой? В тот день перед концертом мы вдруг с Костей разговорились и выяснили, что "Гессе – вот это действительно круто", что "Андреев, да - клево, классно пишет, но – чернуха, ломает, да? И тебя?", что "карамазавщина в каждом из нас, куда деваться", "но во мне... если только Митя... Митя? Митей звали? Нет, не Иван, Иван – чернуха, и умничает больно. А до Алеши – куда мне? Митя. Он ближе всех..."; Когда мы обменялись соображениями типа: "и что тебя все тянет на край? по краю походить? зачем?" – "А сама-то..., а сами-то вы? А-а-а, вот то-то...", "а у Есенина "Сельский часослов" лучше всего...", "а у... " – ну и так далее; когда мы выяснили все и все обсудили, до концерта еще осталось время. Была возможность собраться, сконцентрироваться, подготовиться, привести себя в порядок. Что Кинчев и сделал.

...Мы сидели в зале вместе с директором группы "Телевизор" Светланой Данилишиной. Концерт вел известный рокерам журналист и социолог Николай Мейнерт. Он объявил выступление "Алисы". На сцене никто не появился. Он снова попросил группу на сцену. Тут вышел Кондратенко. Подошел к микрофону. Постучал по нему пальцем, затем, еле шевеля языком, произнес:

– Эта... М-мужики... М-мик...рофон... – и ушел нетвердой походкой.

Через минуту он снова вышел. Сцена повторилась. Мейнерт высказал вслух надежду, что трезвость когда-нибудь станет дпя "Алисы" нормой жизни. Я начала звереть. Некое шелестение прошло и по рядам дотоле абсолютно спокойной и чопорной таллиннской публики. Тут появилась группа. И пошло-поехало.

Кинчева было практически не слышно – так "настроили" аппаратуру. Было полное впечатление смены вокалиста – все и всех перекрывая, орал бас-гитарист Петя Самойлов. А Кинчев вдруг заявил, что он пришел сюда петь не для этих козлов – и показал на партер, а для тех ребят, что колбасятся внизу у сцены.

А надо вам сказать, что Линна Халле – один из самых престижных залов. Эстонская публика, и так достаточно сдержанная, там вела себя более чем спокойно. Вежливо слушали. Изредка хлопали. Причем на выступлениях всех групп. Ну, подпрыгивала у сцены группа молодых ребят, и те, похоже, приехали из Питера. Конечно, такого, как бывало на концертах в России, там и в помине не было.

Ну, Кинчев и высказался, что по этому поводу думает. Заодно обругал систему выборов (тогда еще "доперестроечную") и почему-то предложил всем идти голосовать за единственного коммуниста в группе Павла Кандратенко. Воодушевленный Поль-Хан вскочил на рояль, забарабанил ногами по клавишам. Естественно, инструмент не выдержал. Рояль, к несчастью, назывался "Эстония", и впоследствии группу обвинили в надругательстве над национальными чувствами. Но я уверена, что если бы это был "Красный Октябрь" или "Стейнвей", итог был бы таким же плачевным. Ибо вряд ли Поль-Хан, войдя в раж, был способен прочитать марку рояля. А лидер...

Где-то на третьей песне (это был "Компромисс") Кинчев вдруг лег на спину, картинно болтая при этом ножкой, а потом – поя? пея? спивая? – пополз, еле разборчиво (все перекрывал Петя!) объясняя, что, мол, "компромисс не для нас". И так и проползал до конца выступления. Крокодильчиком.

Черт бы с ними – эксцентричностью, скандальностью и прочим. Но это с художественной точки зрения было чудовищно. Кто в лес, кто по дрова. Какой там, к чертям, ансамбль! Все разваливалось. Звук жуткий. Слышно только Петра и барабаны. На последней песне вдруг чуть прорезался кинчевский вокал. Оказывается, эстонский звукооператор не выдержал, столкнул с пульта бездыханное тело алисовского "звукорежиссера" и сам сел за ручки.

Вот поэтому, когда после концерта, лучезарно улыбаясь, подлетели алисовцы и спросили "ну как?", я взревела дурным голосом:

– Да пошли вы все на х..! Что за халяву вы устроили? В гробу я видала такие супергруппы и такие концерты! Не умеете пить – не пейте! Мне стыдно за вас!

Меня поддержала Света Данилишина. Ее слог при оценке выступления был не менее изыскан, чем мой.

И тут вдруг Кинчев тихо-тихо, с искренним удивлением в глазах сказал:

– Те-о-тки, вы чего? Я так оттянулся! Так все весело было...

После концерта они всей группой пришли в наш номер, где мы обитали со Светланой. Пришли мириться. С ними и "объектовцы". Света позвонила ребятам из "Наутилуса" – Бутусову и Умецкому, с которым незадолго до того познакомилась во время гастролей "Телевизора" в Свердловске. Сидели долго, разговаривали. Пили, конечно. Какое-то замечательное венгерское сухое вино. Ребята из "Нау" немножко робели, чем и удивили. Совсем недавно мы со Славой вспоминали этот вечер, и то, как он замечательно пел "Синоптиков белых ночей" – песню, посвященную ленинградским музыкантам.

– Ты что, для меня тогда "Алиса" – это было все. Боги! Небожители! Я пел... Всю душу вкладывал... А всем было по фиг... – сокрушался Бутусыч.

Да, тогда никто этого порыва не заметил. Шум, гам, "светская" болтовня... И вот среди этой полупьяной разноголосицы Костя вдруг начал читать стихи. Читал он отлично, на зависть многим профессиональным декламаторам. Помню, это были Пастернак, Гумилев.

Я конкистадор в панцире железном...

Потом он начал петь. Тогда впервые я услышала "Стерха". До того только видела текст, и на бумаге он по первости показался мне "тяжелым", громоздким. Костя принес текст на "литовку" перед V фестивалем. Он хотел спеть "Стерха" еще там, на концерте в ЛДМ. Закончил программу и пошел за кулисы за акустической гитарой – песня была совсем новая и в "электричестве" еще не сделана.

А тут ведущий возьми да и объяви: "Алиса" закончила свое выступление".

– После этого выходить было глупо, – говорил он потом в ответ на вопрос, почему не спел на фестивале "главную" песню.

Он пел "Стерха", а я думала: и как это все в нем уживается? Пьяное безрассудство и подростковое хамство и тут же Пастернак, Гумилев, Достоевский, Гессе?

Мне вспомнилось из любимого им "Степного волка": "Все эти люди заключают в себе две души, два существа, божественное начало и дьявольское... И эти люди, чья жизнь весьма беспокойна, ощущают порой, в свои редкие мгновенья счастья такую силу, такую невыразимую красоту, пена мгновенного счастья вздымается порой настолько высоко и ослепительно над морем страдания, что лучи от этой короткой вспышки счастья доходят и до других и их околдовывают".

Тогда впервые я почувствовала это двуединство в Косте. Тут следует, наверное, привести еще одну цитату. Вот что говорил о себе Митя Карамазов, герой, близость с которым признавал Константин:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});