Философская антропология. Исторические предпосылки и современное состояние - Вальтер Брюнинг

основная позиция обеих вышеназванных философий[2]. И если мы все же решились на такое разделение, то только потому, что существуют современные реалистические течения, не вписывающиеся однозначно в указанные две группы. К таким течениям принадлежат критический реализм с его так называемой индуктивной метафизикой и новый реализм Николая Гартмана. Критический реализм, который берет начало главным образом от Освальда Кюльпе, в основном правда, отдавал предпочтение теоретико-познавательным проблемам. В качестве примера мы хотим назвать Алоиза Венцля. Его работы в значительной степени относятся к сфере натурфилософии, однако впоследствии поднимаются от нее к остальным ступеням бытия и находят свое завершение во всеохватывающей метафизической концепции.

Венцль исходит из объективно существующего ступенчатого порядка, который он отстаивает в борьбе против всех попыток разрушения. Но если он и признает абсолютные сущностные и ценностные порядки, то речь у него все же идет, по сути, о проблеме свободы, которую он прослеживает на всех ступенях бытия. Так, он показывает, что детерминизм лишен почвы уже в чисто физикалистской сфере, поскольку существует соотношение неопределенностей Гейзенберга. Хотя здесь и нельзя говорить о свободе в строгом смысле слова, эти новые аспекты физики все-таки имеют центральное значение для интерпретации человеческой свободы. Человек не состоит просто из физического тела, подчиненного строгому детерминизму, и из души, наделенной свободой воли (так полагал Декарт; из этого представления и проистекает вся современная сложность проблемы взаимозависимости души и тела). Напротив, противоречие определенности и неопределенности, подчиненности объективным всеобщим законам (или, в высшей сфере, нормам) и свободной игры возможностей пронизывает все слои человеческого бытия. Это ведет к более глубокому пониманию соотношения души и тела как соотношения в рамках целого.

Венцль выдвигает в центр своего философствования человеческую свободу, но отнюдь не забывает и о противоположном полюсе, ее дополняющем, — о связях, нормах, сущностях. Поэтому он — непримиримый противник экзистенциализма. По его мнению, у человека не существование предшествует сущности, а, напротив, человек является человеком благодаря тому, что он — индивидуализированное проявление всеобщей человеческой сущности, и благодаря свободе, которая является ее атрибутом. Но, реализуя эту свободу, человек несет ответственность за то, к чему взывает его сущность. Утверждение, что человек есть лишь то, чем он свободно делает себя сам (как утверждает экзистенциализм), — столь же неверно, сколь и теория догматического детерминизма, рассматривающего человека как марионетку, которой вертят внутренние силы наследственности, врожденного заданного характера и внешние силы, исходящие от воспитателей и от среды. Таким образом, живая свобода здесь включается в общезначимый порядок, но при этом им не поглощается.

Если критический реализм Венцля еще близок по проблематике к философии сущностей, то новая онтология Николая Гартмана во многом решительно удаляется от нее. Разумеется, здесь все же есть единство по ряду основных положений, так что рассмотрение учения Гартмана в одном ряду с неосхоластикой и философией сущностей вполне оправдано.

Общей с этими направлениями в учении Гартмана является, в первую очередь, принципиально реалистическая установка. И вновь обосновываемый им принцип ступенчатого строя бытия мы тоже встречаем у представителей этих направлений (хотя и в другой форме). Типическое различие, однако, состоит в том, что такое построение космоса у Гартмана отличается меньшим единством структуры. Мышление Гартмана в основе своей проблемное, а не систематизирующее: он везде наталкивается на апории.

Отсутствие веры в существование завершенного миростроя и сущностного порядка — веры, которая была еще свойственна античности и средневековью, — характерно для современности. У Гартмана этот мирострой еще не полностью разрушен, как в различных субъективистских и иррационалистических течениях современности. Тем не менее он все же разделен на несколько сфер, которые не могут быть сведены к единому принципу. Правда, путем категориального анализа можно постичь частные онтологические аспекты, но при этом следует отказаться от попыток получить завершенную картину мира, поскольку исследование постоянно наталкивается на центральную проблему, неразрешимую по сути.

Гартман признает существование объективного царства принципов, которые не зависят от какой бы то ни было историчности. К ним относятся ценности, а также логические и математические сущности. Человек связан с миром ценностей, предъявляющих к нему какие-то требования, взывающих к должному. Но эти ценности — только идеальны, реальную же действенность они обретают лишь благодаря человеку и через его посредство. Он, таким образом, является связующим звеном между идеальным миром и реальным. Человеческая личность есть точка реального мира, с которой этому миру открываются идеальные требования, исходящие от ценностей. Человек — посланник от ценностей в действительность, посланник в свободу и, таким образом, нравственное существо.

Реальный мир, согласно Гартману, разделен на четыре основных слоя, которые, однако, не просто являются слоями мира как целого, но и сами выступают как некое целое по отношению к отдельным структурам и образованиям. Так, например, человек — это не только дух. У него есть еще отличная от духа душа, а также организм, наконец — «физическая», материальная структура. Человеческое бытие должно толковаться, исходя из рассмотрения всех этих слоев в единстве. Всякую односторонность следует отбросить. Материализм и биологизм здесь столь же неприемлемы, как и крайний психологизм или спиритуализм.

Эти реально существующие слои бытия, далее, находятся в специфических отношениях зависимости друг от друга, что Гартман и схватывает в своих категориальных основных законах. Хотя его концепция идеального бытия и реальной ступенчатой конструкции в главных своих чертах еще весьма близка к философии сущностей и ценностей, все же можно найти и принципиальные отличия. Это становится совершенно ясно уже по самому общему определению, которое гласит, что идеальное бытие никоим образом не «выше», чем реальное — напротив, как раз наоборот. Это уже есть решительный отход от платонистски-эссенциалистской традиции. Еще более явно выражена данная тенденция в категориальном «законе сильнейшего», который гласит, что низшие ступени реального бытия являются более сильными, что они, в противоположность высшим, самостоятельны и не нуждаются в этих последних. Высший слой бытия не может существовать без низшего. Так, в антропологической сфере нет духа без своего носителя — сознания, нет сознания без органической жизни, а последней, в свою очередь, — без неорганического физического. «Закон сильнейшего», однако, находит свою противоположность в «законе свободы», согласно которому высшие слои, в противовес низшим, свободны, то есть подчиняются собственной закономерности бытия, независимой от низших. Однако это не снимает принципиального отличия от философии сущностей, где именно духовные сферы являются «сильнейшими».

Еще более значительное различие обнаруживается в самом понимании духа. Он делится на субъективный, объективный и объективированный дух. Субъективный дух — это личность, но Гартман резко отвергает ее субстанциалистское толкование. Человеческий дух не только включен в постоянный процесс — он сам есть процесс. Определяющая его основная