Семь божков несчастья - Фаина Раевская

— Это керосин. Я не знаю, Витка, почему иду у тебя на поводу. Обогревать на костре покойников мне еще не доводилось!

— Но в лекции по судебно-медицинской экспертизе…

— Уймись! — сказано это было таким тоном, что я немедленно заткнулась. — Мы сейчас их согреем, а заодно и сами тоже… что-то мне нехорошо после искусственного дыхания. Некомфортно, знаешь ли… Пацан немного прохладный… Сейчас!

Подруга словно лунатик двигалась по Эрмитажу, но это не мешало ей ловко управляться с керосином и мусором. Ее действиям позавидовал бы любой профессионал, будь он спелеологом, каскадером или пиротехником.

Лизавета облила керосином кучу мусора, а дальше… Где только она этому научилась? Если на курсах спелеологов, то я пойду туда снова (в том случае, конечно, если выберусь из пещеры) и буду, растопырив ушки, трепетно внимать каждому слову лектора.

Словом, облив мусор, Лизка провела «дорожку» из горючего вещества в штрек, за поворот. Все по правилам, по технике безопасности. Только не учла Лизавета одного: в замкнутом пространстве керосин не горит. Он взрывается. Ну не знали мы с Лизкой, что может наделать литр керосина в гроте!

— Витка, поджигай! — приказала подруга, выглядывая из-за моей спины. Я хоть и пребывала в коматозном состоянии из-за всего пережитого, «включить» запал побоялась:

— Почему сразу я?

— Потому! Я покойнику твоему блондинистому «рот в рот» делала? Делала! А идея насчет костра твоя, вот ты и рискуй!

— У меня зажигалки нет… — выдвинула я слабый аргумент.

Лизка (чтоб ей провалиться со своей предусмотрительностью!) молча протянула коробок спичек.

…Побежал огонек. Я как завороженная следила за голубоватой змейкой, пока Лизавета не дернула меня за ногу:

— Ща полыхнет. Тут не только покойники согреются, нам тоже мало не покажется, Ты бы схоронилась, что ли… На всякий случай.

Все, наверное, знают, что бывает, если костер в лесочке или на даче разжигать с керосином — пых! и столб огня. Мы с Лизкой с замиранием сердца ожидали того же. Однако ожидания не оправдались: там, где должен был загореться веселенький костерок, громыхнул взрыв, то есть я сначала его увидела, а потом вроде бы даже услышала. Огненная дорожка заканчивалась огненным шаром. Он разбухал на глазах, меняя цвет от ярко-белого до какого-то синеватого, переходящего в желтый. В ушах не то засвистело, не то зажужжало… Рот у меня неприлично распахнулся, а глаза вместо того, чтобы зажмуриться, широко раскрылись и не спеша полезли на лоб. Камни полетели, множество маленьких иголочек забарабанило по каске, а некоторые умудрились ударить в лицо. И тут только стало понятно, что я лечу. С неотвратимой неизбежностью приближалась стена грота с дурацкой надписью «Тут начался Васька».

«Ну, здравствуй, Вася», — успела я обреченно подумать. Стена оказалась совсем рядом, вдогонку ударило теплым потоком, и я погрузилась в спасительное небытие…

Когда я открыла глаза, то обнаружила, что лежу много дальше от штрека. Лизавета лежала рядом и смотрела на меня выпученными от удивления глазищами.

— Ну, ты Юрий Гагарин! — прокряхтела Лизавета, поднимаясь с земли. — Летела так, что я аж испугалась.

— А уж как я испугалась! — глухо отозвалась я, ощупывая организм в поисках повреждений. Вроде все цело. Правда, со слухом наметились кое-какие проблемы, но, слава богу, Лизкин голос слышно хорошо. Влекомая любопытством, я подползла к повороту в Эрмитаж. Там вовсю бушевал огонь. Ему, кажется, кислорода хватало.

— Ну, согрели покойничков? — ухмыльнулась подруга. На ее черном от копоти лице светились непонятным светом только глаза, ошалевшие от переживаний. — Устроила тут крематорий!

Упрек был справедлив, оттого я вступать в пререкания не стала, а лишь виновато понурила голову.

Тем временем едкий дым заполнял пространство подземелья, создавая тем самым определенные трудности с дыханием. Времени для раздумий не оставалось. Мы с Лизаветой схватили рюкзаки и ринулись к выходу, подгоняемые жаром и потрескиванием пламени.

Мощности фонариков едва хватало, чтобы прорезывать дымовую завесу, а большой диодный фонарь сгинул в адском пламени вместе с покойниками. Но все равно мы с Лизаветой шустро перебирали конечностями, свято соблюдая правило левой руки. То есть теперь, конечно, правой.

Возможно, я заблуждаюсь, но обратная дорога показалась намного короче. Клизму и шкурники мы преодолели не в пример быстрее. На выходе согласно инструкциям оставили отметку в журнале, мол, покинули пещеру, отбыли домой в полном здравии. Хотя насчет здравия несколько преувеличивали — у меня, к примеру, в ушах все еще шумело.

— Смотри, Виталия, — Лизавета ткнула грязным пальцем в страничку журнала.

— Это я уже видела, — равнодушно пожала я плечами, едва глянув на знакомый автограф Бодуна. Того самого, который звал гостей и девок с водкой в Эрмитаж.

— Тут нет пометки о том, что Бодун с приятелями из пещеры выбрались, — пояснила подруга.

— Забыли? — предположила я.

— Нет. Это железное правило: пришел — запишись, вышел — отметься. Его спелеологи свято соблюдают. Знаешь, я думаю там, — Лизка мотнула головой в сторону Эрмитажа, — лежит Бодун и один из его приятелей. А может, Бодун смылся, а два приятеля остались. Словом, покойники из этой команды. И явились они сюда, между прочим, только позавчера. Вот почему трупы выглядят свеженькими. И холод подземелья способствует…

— Выглядели, — я печально вздохнула.

— Чего? — опешила Лизка.

— Они выглядели вполне прилично. До взрыва, а теперь… Наверное, совсем никак не выглядят.

Подружка почтила память усопших скорбной минутой молчания, после чего сделала неожиданное признание:

— Я чувствую себя виноватой.

— Я тоже. Теперь даже если мы позвоним в милицию, нам в лучшем случае просто не поверят, а в худшем пошлют, а в самом худшем — посадят…

— Точно, — со вздохом согласилась Лизавета, — у них ведь разговор один: нет тела — нет дела. Или начнут криминалисты копать, обнаружат останки, а тут мы как подарок судьбы… Вроде как убийцы…

Я совсем приуныла: мало того, что ребят было жалко, так к чувству жалости прибавилось еще чувство вины, словно это мы их убили.

— Кстати, Лизка, ты успела осмотреть тела? — вспомнила я причину, которая привела ко всему этому безобразию.

— Немного.

— И что?

В ответ на мой нетерпеливый вопрос Лизавета отчего-то разозлилась:

— При них обнаружился целый пакет документов: паспорта, водительские удостоверения, справки из вендиспансера и результаты анализов.

— Это ты так шутишь? — обалдело моргнула я.

— Ничего из вышеназванного у трупов не обнаружено, — немного остыв, официальным тоном ответствовала подруга. — Зато в кармане комбинезона у Рыжего я нашла вот это…

С этими словами Лизавета разжала кулачок, и моему любопытному взору предстала миниатюрная статуэтка восточного божка. Толстенький пузатый мужичок, говорят, приносит счастье и исполняет желания, если его пузо потереть большим пальцем по часовой стрелке триста раз. Подобных игрушек в любой сувенирной лавке имеется видимо-невидимо. Этими сведениями я поделилась с Лизаветой, на что она раздумчиво протянула:

— Не скажи-и, Виталия. Сдается мне, это не простой сувенир. Интуиция какая-то точит…

Интуиция подруги вызвала у меня уважение, поэтому вступать в дискуссию я не стала, а просто промолчала, предавшись вполне понятному унынию.

…Утро мы встретили, сидя возле входа в пещеру и стуча зубами не то от пережитого, не то от утренней прохлады. По понятным причинам костер разводить не решились и согревались хорошо известным народным средством, которое Лизка прихватила в достаточном количестве. Им же, кстати, и умылись. Как только рассвело, мы стянули с себя все снаряжение, облачились в цивильное и потопали на станцию. Шли молча. Усталость от бессонной ночи и от стресса давала о себе знать с каждым шагом все сильнее. Ноги сделались чугунными, и я наконец взмолилась:

— Если мы сию минуту не сделаем привал, я умру на твоих глазах. Давай передохнем немного!

Лизавета возражать не стала, потому как сама едва передвигалась.

— Пить охота, — пожаловалась Лизавета.

— Водки попей, — дала я подружке дельный совет, привалясь спиной к рюкзаку.

— Не, водкой не напьешься.

— Угу, ею только наешься. — Рюкзак оказался страсть каким неудобным.

— Ты чего вредничаешь, Витка?

— Я устала, я хочу спать, я чувствую себя убийцей! Этого мало? А еще какая-то хрень в ребра упирается! — с этими словами я полезла в свой рюкзак. Раз первые три раздражающих фактора ликвидировать не получится, то устраню хотя бы последний.

Очень скоро выяснилось, что мешавшая мне хрень, не что иное, как банка с баб-Шуриным отваром. Несколько секунд я глазела на банку как бог на несчастную черепаху — свое неудачное творение.