Охота на Лань. История одной одержимости (СИ) - Линдт Нина

Одна мысль об этом бросала его в жар. Пико кусал свои красивые губы, глядя на осенние поля в тумане. Ему не было холодно. Ему было сладостно.

Глава 5. Платоновский кружок

Она была дочерью осени. Родилась в начале ноября, когда холмы Тосканы покрывал туман. Кричала резко и надрывно, словно оплакивала знойное лето, которого не застала. Или предчувствовала, что недолго ей осталось быть с матерью, качаться в ее тепле и любви.

Ноябрь всегда был нелюбимым месяцем Джованны. Все становилось серым, туманным, мрачным вокруг. Звуки города были то приглушенными и зловещими, то болезненно звонкими. Сырость проникала в дом, заставляла дрожать по утрам.

Одно только приносило облегчение: жара спадала, и тренироваться с братьями становилось приятнее, пусть рубашка все равно промокала от пота, но не так скоро, как летом. А холод пока еще не кусал за щеки и пальцы.

Джованна схватила на кухне кружку с теплым молоком и ломоть хлеба и спустилась в мастерскую Валентина. Брат постоянно придумывал новые забавные вещицы. В детстве он мастерил для нее игрушки, которые приходили в движение сами, стоило их поставить на наклонную поверхность. Затем создавал разные непонятные конструкции, которые при помощи рычагов или колес с зубчатыми выступами приходили в движение и пугали слуг. После он придумал пару полезных для размельчения красителя вещиц, и отец окончательно смирился с его пытливым и жаждущим нового умом.

В подвале было жарко, гудело странное устройство и дышали, поднимаясь и опускаясь в цилиндрах, песты. Валентин, в одной рубахе, с блестящим от пота лицом, исправлял что-то в чертеже. Джованна подошла поближе.

– Что это?

– Паровая машина. Увидел описание в одном из греческих текстов. Герон Александрийский пишет, что пар, сжатый в пространстве, находя выход, производит энергию. А энергия – это движение. Видишь, как они скачут? – он показал ей на поднимающиеся и опускающиеся песты. – Я подумал, что пар может приводить в движение рычаги. Вот посмотри, например, это макет анкерного устройства: цилиндр вращается под действием пара, наматывает цепь и поднимает грузило. Так можно поднимать самые разные вещи, от якорей до воды или груза. Плохо, что пока что часть пара выходит наружу, и энергия рассеивается. Но если я придумаю, как получше удержать его в цилиндре, затраты энергии уменьшатся. Понимаешь?

– Да. Так будет тратиться меньше топлива, а сила вращения увеличится.

– Да, – Валентин взял протянутый ему кусок хлеба и жадно отпил молока из кружки. – Я думаю, что смогу улучшить этот проект, надо только закончить расчеты и поменять материалы в поршнях. Но это уже после поездки в Геную. Эй, сестрица, ты чего?

– Не уезжай! Пожалуйста! – Джованна обвила его за шею и прижалась щекой к сильной груди. – Мне страшно, Валентин. У меня дурное предчувствие…

– Это твоя ноябрьская хандра, сестрица, – Валентин погладил ее по голове, крепко обнял за плечи, прижал к себе. Сам он тоже мучился от тоски и предстоящего расставания с ней, но виду не подавал. Страшнее было смотреть на ее грустное лицо, чем испытывать жгучую боль от того, что он не скоро увидит сестру. Они никогда еще не расставались так надолго. Иногда он спрашивал себя, сможет ли дышать вдали от Джованны. Но он должен был узнать Рауля Торнабуони, должен был выяснить о нем все, чтобы решить, можно ли доверить ему счастье сестры. Про себя он уже решил, что переедет вместе с ней в Геную. Куда она, туда и он. И если Торнабуони ее обидит, он его сам убьет.

– Что с тобой? – Джованна подняла глаза на Валентина, почувствовав, как он напрягся, как все его мышцы окаменели.

Под ее взглядом он улыбнулся.

– Ничего, сестрица, ничего. Задумался.

– Думаешь, я его полюблю? – спросила она, снова утыкаясь носом ему в шею.

Валентин улыбнулся. Как всегда, она безошибочно догадалась, о чем он думает.

– Если он этого достоин, ты полюбишь его, а если нет… я что-нибудь придумаю…

– Валентин… – Джованна не знала, как начать разговор о незнакомце в церкви, чей образ преследовал ее с момента возвращения со службы. Прошло уже несколько дней, а взгляд его серых глаз, казалось, постоянно покоится на ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Она долго думала, как рассказать брату о пережитом мгновении, чтобы передать все свои ощущения, но слов не находила. Названия чувств, испытанных ею, ускользали, как пар из-под опускающегося поршня, а то, что оставалось, не передавало всех оттенков: любопытство, восхищение красотой черт мужчины, любование его осанкой, мутный осадок на душе, опасение, легкий страх, смущение… Все смешалось, сбилось, сплелось в сердце. А может… просто почудилось.

– Джованна-Валентин! – голос Лоренцо прервал ее на полуслове, брат появился на пороге, он бежал по коридору и притормозил прямо в проеме двери, смешно скользнув ногами по гладким камням. – Так и знал, что опять обнимаетесь, как сироты, – засмеялся Лоренцо, подошел и обнял сразу обоих. – Там приехал граф делла Мирандола. Отец просит, чтобы все мы были.

– Я только переоденусь, – Валентин сдернул с себя промокшую рубашку. Мышцы на его спине, пока он одевался, красиво перекатывались, Джованна вдруг вспомнила, как он позировал полуобнаженный скульптору, пока она развлекала его, как могла, разговорами. А все Лоренцо Медичи… Он словно задался задачей увековечить их обоих. Ее – на холстах и фресках, его – в мраморе.

– Тебе бы тоже не помешало, – отвлек ее Лоренцо.

Джованна бросилась из мастерской, охлаждая раскрасневшееся лицо на бегу. Служанка уже ждала в спальне. Она помогла ей переодеться в гамурру из красного атласа, расшитую золотом, а поверх Джованна выбрала гиорнею из зеленого с золотой вышивкой шелка. Косу трогать не стала, только перекинула вперед через плечо и, придерживая ее рукой, вошла в кабинет отца. Вошла и застыла.

Она узнала гостя со спины. А когда высокий и статный мужчина повернулся к ней, Джованна резко вдохнула воздух и отступила. Это был он! Он! Его губы чуть приоткрылись, он улыбнулся, обнажая ровные, белые зубы. Все его лицо осветилось радостью при виде ее растерянности.

– Джованна, дочка. Думаю, ты не знакома с графом делла Мирандола.

– Нет, – еле слышно ответила Джованна. Голос вдруг покинул ее. Граф склонился перед ней, она потупилась. – Но я, конечно, слышала о вас.

– Надеюсь, хорошее? – спросил граф.

Джованна вцепилась одной рукой в косу, будто пыталась за нее вытащить себя из этой трясины, очнуться от его влияния. Казалось, он заковал ее в цепи одним взглядом.

– Слышала про ваши тезисы. Мой брат Лоренцо иногда бывает на вилле Кареджи. И он всегда отзывается о вас, как о человеке, который способен изменить мир.

– Он преувеличивает, – дружелюбно усмехнулся Пико. Он пожирал ее глазами, пытаясь запомнить до самой мелкой, незначительной подробности, вплоть до упавшей на щеку реснички, маленькой родинки на шее, каждого непослушного завитка волос на виске. Она была так близко! – А вот слухи о вашей красоте, моя госпожа, преуменьшены.

Джованна вздрогнула, едва заметно, но от него эта дрожь не укрылась. Недаром ей дали прозвище животного, которое всегда настороже. Чувствует ли она его желание, его голод? Понимает ли, как хочется кусать ее губы, шею, грудь? Он облизнулся, словно хищник в предвкушении пира.

Джованна боялась встретиться с ним взглядом. От графа делла Мирандола исходила такая сила, что невольно подгибались колени. Нет, лучше не смотреть в его глаза. Смотреть на его руки: одна сжимает перчатки так сильно, будто пытается из них воду выжать, а другая ласкает навершие меча, завораживающе мягко, нежно. Руки у него красивые, на правой руке на одном из пальцев чернильное пятно.

– Над чем вы работаете сейчас? – спросила она, приложив усилие, чтобы сдвинуться с места. Прошла мимо него к отцу поближе и встала чуть позади.

У Пико кружилась голова от адреналина. Ноздри расширились, ловя запах разгоряченной кожи. Она была до этого в очень теплом помещении. Она чувствует в нем угрозу. Поэтому встала за отцом. Чем он испугал ее?