Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский

Флетчер прекрасно говорил по-русски, Годунов помнил немного английских выражений. Слуги Флетчера и Годунова шли в отдалении.

– Царь наш очень болен. Жить ему недолго, – говорил Годунов. – Смерть его будет величайшей бедой для Московии.

– Потому что корень пресекается?

– Не только поэтому. В других странах тоже бывало, чтоб корень пресекался. Но у них есть порядок передачи власти. У нас же вся Русь висит на одном гвозде. Поэтому будет поножовщина, беспощадная борьба за трон.

Флетчер развел руками и вздохнул. Да, он понимал, он и сам догадывался, что так случится.

– Не буду лукавить, – говорил дальше Борис Федорович, – я буду принимать в ней участие. Многое за меня. Да ты сам посуди, Джильс: как я править начал, с одной только Англией торговля в десять раз увеличилась. Грозный все разломал, что мог. Вместо девяноста кораблей в год стало десять из Англии приходить. А сейчас опять девяносто.

Годунов разгорячился:

– Он не только торговлю разломал, он людей к подлости приучил. Все мы друг друга убиваем, никак остановиться не можем. Порой даешь приказ опального боярина без худа содержать, так нет, смотришь, удавят. А потом у меня и выхода другого нет. Если я не попаду на трон, я попаду на плаху. Эти выученики Грозного меня в покое не оставят. И меня убьют, и семью погубят.

– Чем я могу быть полезен? – спросил Флетчер.

– Одним. Ну, скажем так, поможешь мне не бежать, а поменять место жительства. Я имел по этому поводу довольно рискованную переписку с вашей королевой. Она обещала покровительство. Но это было давно. А сейчас переговоры освежить надобно. При первой же оказии в Англию напомни Елизавете об этом. А я уж изо всех сил позабочусь о твоей Московской торговой кампании.

Неожиданно к Годунову подошел нищий монах. Годунов напрягся в ожидании просьбы милостыни. Он не любил никаких незапрограммированных обращений в свой адрес.

Однако монах сказал нечто такое, что сильно встревожило Годунова:

– Государь, здесь не все, пришедшие на охоту, – твои хорошие друзья, лучше тебе укрыться.

– Где? – коротко спросил Годунов.

– Вон в том охотничьем доме. Его стрельцы охраняют.

В этот момент один из ловчих поднес царю сокола:

– Борис Федорович, лучше этой птицы не было.

– А вот мы сейчас поглядим.

Правитель взял птицу и, высмотрев очередную утку, подбросил ее вверх.

– Пошел! Пошел! Пошел! – закричали слуги.

Борис, слегка прихрамывая, побежал за соколом.

Он удалялся все дальше и дальше, пока не скрылся в приречных кустах. Прямо в одежде перебрался через реку и вернулся в Кремль другой дорогой.

У царского крыльца его ожидала толпа епископов, князей, воевод. Некоторые ждали его уже два, а то и три дня, потому что он редко здесь ходил. У него был тайный ход в царские покои.

Раздались выкрики:

– Боже, храни Бориса Федоровича!

Они стали подавать ему прошения, целовать руки. Годунов пообещал все передать царю.

– Ты наш царь, благороднейший Борис Федорович! Скажи только слово, и все будет исполнено.

А через четверть часа разнаряженная толпа всадников из молодой придворной знати нагрянула в охотничьи угодья. Их было не меньше пятисот.

– Где Борис Федорович! Мы хотим приветствовать его!

– Боже, храни Бориса Федоровича!

Хотя Борис Федорович никому не сообщал о том, что будет в этом месте. Безжалостная борьба за трон началась.

Часть вторая

ГОДЫ ГОДУНОВА

В Золотой палате Кремля горели свечи и было душно. Здесь умирал царь Федор.

По стенам и по соседним палатам толпились представители всех родов и фамилий, патриарх Иов, священники.

Безмолвствовали бояре, безмолвствовал патриарх.

Около постели на коленях стояла царица Ирина и держала Федора за руку. Она что-то шептала ему, но видно было, что он уже мало чего воспринимал.

Патриарх Иов перекрестился и произнес дрожащим голосом:

– Свет в очах наших меркнет, праведный отходит к Богу!

После этой фразы он подошел вплотную к умирающему и спросил неожиданно громко, специально так, чтобы слышали все:

– Государь! Кому царство, нас сирот и свою царицу приказываешь? На кого всех нас оставляешь?

Федор зашевелился и с трудом произнес:

– Во всем царстве нашем и в вас волен Бог! Как ему угодно, так и будет. И в царице моей Бог волен, как ей жить. У нас с ней обо всем улажено.

Государь закрыл глаза и замер. Патриарх пособоровал его святым маслом, причастил его Святых Тайн, и почти невидимая тень пробежала по лицу умирающего. Видно стало, что душа его отлетела.

Как только это случилось, Богдан Яковлевич Бельский первым вышел из палат. За ним потянулись Шуйские, поспешил Мстиславский. Но многие еще находились там. Годунов и Федор Никитич Романов остались в палате. Оба наблюдали один другого.

Патриарх подошел к Ирине Федоровне, обнял ее и еле слышно сказал:

– Матушка царица, что государь наш Федор тебе говорил? Кому престол завещал? Царица молчала.

– Ты прости меня, Ирина Федоровна, но, если не знать этого, большую кровавую смуту получить можно.

Царица, закрыв лицо черным платком, взяла патриарха за руку и вывела из палаты. Все, кто был в палате, повернули вслед им головы. И в палате начался резкий гул.

Когда зашли на половину царицы, Ирина Федоровна подняла лицо на священнослужителя и сквозь слезы быстро заговорила:

– Отец Иов, не знаю, что тебе сказать. Никому он не хотел завещать престол. Даже Борису, как я его ни просила. И ничего объяснять не хотел. Видно, что-то он знал, чего нам знать неведомо. Он так говорил: «Я на себя этот крест не возьму. Пусть Бог все решит. Он один ведает, что творит».

Патриарх погладил царицу по голове и грустно произнес:

– А ведь и верно, он что-то знал, но и мне говорить не хотел. Значит, нам самим теперь это решать. – Потом он добавил: – Нам с тобой, матушка государыня.

– Нет, – возразила царица Ирина Федоровна. – Отец Иов, это ты один будешь решать. Мое место в монастыре. Я до конца дней буду свой грех отмаливать, что из-за меня царский корень пресекся.

* * *

Борис Годунов с трудом протиснулся сквозь толпу тяжело одетых мощнобородатых бояр и поспешил в свою рабочую комнату. Там его давно ждали Андрей Клешнин и Семен Никитич Годунов.

– Ну что, Борис Федорович, как дела? – спросил Клешнин.

– Плохи дела. Сейчас такая свара будет! Федор Романов даже кинжалом мне угрожал.

– А как же ему не угрожать, – сказал Семен Никитич, – когда у него в Коломенском доме уже большой портрет висит с надписью «Федор Никитич Романов – государь всея Русии».

– Точно ведаешь? – спросил Годунов.

– Ты же знаешь, Борис, у меня ошибок не бывает.

– Хорошо, проследи за портретом, чтобы не вывезли, не сожгли.

– Есть у меня в этом доме верные люди, доложат. Годунов оборотился к Клешнину:

– А что у тебя, Андрей Яковлевич?

– Богдана Яковлевича Бельского люди в большом количестве в город приехали. Есть и с оружием.

– Чего хотят?

– Хотят Бельского на престол кликать. Своих к Кремлю будут собирать.

– А вот этого допустить не следует. Со всех деревень наших людей соберите. Всех мастеровых поднимите. Стрельцов сгоните. Пусть костры жгут, вокруг крутятся. Но чтоб люди Бельского и на одну стрелу к Красному крыльцу не подошли.

* * *

Когда весть о том, что царица Ирина заключилась в Новодевичий монастырь, прокатилась по Москве, к Кремлю со всех сторон стал стекаться простой люд. Все больше и больше разгоряченного народа подбиралось к Красному крыльцу. Стоял великий шум, местами возникали стычки.

Наконец напряжение достигло предела. На Красное крыльцо вышел великий дьяк Василий Щелкалов:

– Братие! Царица наша, надежда последняя, в монастырь заключилася. Такова воля Божия!

Он перекрестился, поклонился народу и продолжил:

– Многие бояре достославные думали и надумали объединясь Москвой и страной править. Меня послали спросить у вас добра. И если вы согласны, православные, надо сейчас присягнуть Думе боярской. Самое верное правление будет. Верно, братие?

Народ зашумел недовольно:

– Знаем мы эту Думу! Пауки в банке дружнее живут!

– Не знаем ни князей, ни бояр! Знаем только царицу.

– Бориса Федоровича знаем!

Народ шумел, угрожающе сминая дворцовых стрельцов. Стрельцы заволновались:

– А ну, поди! Подай назад!

Люди напирали. Назревала мощная свара. Замелькало оружие. Полетели камни. Чем кончались такие толковища, бояре уже знали. Народ («наш господин»), а заодно и всякий пришлый сброд так и мечтал войти в истерику, чтобы пустить ненавистную боярскую кровь из золотых и красных кафтанов.

– Стой! Стой! Осади! – на всю силу закричал Щелкалов. – Ясно! Ясно все. Пусть царица Ирина Федоровна правит!

В этот день, чтобы не было большой склоки, все князья, бояре и дети боярские присягнули государыне Ирине. И многие бумаги ее именем делались.