Долина раздора (СИ) - Шкирич Анатолий Владимирович

- Это все замечательно, - холодно произнес Лакрош. - Но мне бы хотелось взглянуть на тела, что недавно привезли к вам.

«Если только они уже не пошли на корм механическим псам», - усмехнулся про себя Александр.

Пока Лакрош копался в прямом смысле по локоть в работе в недрах морозильной камеры, Александр с Солом поджидали его снаружи.

Через десяток минут вампир присоединился к ним, стряхивая капли воды с рук. К счастью, хирургический кабинет оборудовали рукомойником.

- На телах мной обнаружены следы колющих и режущих предметов, - сухо произнес гном. - Несколько проникающих ранений от стрел. Рваные раны, похоже, нанесены позже. На местах укусов нет следов обильного кровотечения. И я осмелюсь предположить, что раны от клыков нанесены уже посмертно. А еще я обнаружил это.

На его ладони покоился чуть сплющенный шарик стальной пули.

- Итак, у нас нет никаких ответов? - поинтересовался Сол.

- Остается расследовать дальше, - мрачно подытожил Лакрош.

- Оставим пулю нашему новому другу, - предложил Александр. - Вдруг, если к нему вернется разумность, а то и гениальность, он сможет ее исследовать.

«Никакой технологии по снятию отпечатков пальцев и баллистической экспертизы. Как удобно для преступников. Начинаешь понимать, почему в средние века допрашивали пытками. Зато и на каждое преступление приходилось по трое сознавшихся подозреваемых».

- Судя по интерьеру поместья, к нашему другу может вернуться не только ум, но и желание расчленять и начинять механикой живых существ, - осклабился Сол. - Как бы мы не помогли ожить очередному безумному темному властелину.

- Вряд ли темный властелин решился бы на собственную лоботомию, - скептически заметил Александр.

- Ну, знаешь, как это бывает… Сначала думаешь, а не накачать ли мне мускулы? Потом прибавляешь пару сантиметров в других местах. А там уже понеслось, - хмыкнул костяк. - И вот очередная операция по подтяжке двойного подбородка кончается бездумным взглядом и пусканием слюны.

- К делу, господа, - твердо пресек дальнейший разговор Лакрош. - Мы толком ничего не обнаружили. А время поджимает. Нам приказали разобраться к началу праздника. Пора двигаться дальше.

- Ах, да, - хлопнул себя по алебастровому лбу скелет, - Лакрош ты, похоже, разбираешься во всех этих скальпелях, нитках и иголках? А то наш друг занозил себе лапку и теперь очень страдает. Как бы ни пришлось его вообще усыпить!

Александр послал Солу свой самый убийственный взгляд.

Долина Карамуреш. Предгорья

Холодный воздух проникал в разгоряченное тело, раздувая легкие, а затем вырывался жарким дыханием. Ноздри подрагивали, втягивая мельчайшие крупинки запахов. Уши напряженно вслушивались в музыку чащи. Не знающие усталости лапы мягко приминали ковер из опавших листьев с ворсом из хвои, устремляя вперед могучее тело. Бегущее по лесу существо наслаждалось каждым движением.

Внешне оно напоминало крупную собаку или волка. Сильные высокие ноги, широколобая голова с сильно вытянутой мордой. Густой черно-бурый мех. Только хвост, короткий, почти рудиментарный, не дотягивал до волчьего. Но главное, в зеленых глазах с золотистой каемкой читался неживотный разум.

Оборотень.

Сейчас у него не существовало имени. Он просто был.

Человеку не дано узнать, что творится в голове животного. Череда образов, обрывочных понятий и накопленный опыт инстинктов.

Шелест падающего листа. Хруст ветки, потревоженной пробежавшей белкой. Еле уловимый запах кабана, боком потершегося утром о ствол. Солнечный луч, прорвавшийся сквозь кроны деревьев.

Простые мысли. Они касаются лишь того, что чувствует, ощущает и жаждет тело.

Легкое чувство голода. Упоение всемогуществом и вседозволенностью. Радость от быстрого бега по осеннему лесу. Мускулы легко и непринужденно направляют сознание туда, куда оно пожелает, и даже легкая усталость приносит только наслаждение. Ведь ты самый быстрый и сильный.

Когда перевертыш принимает облик зверя, ему очень легко отдаться на волю тому животному началу, что дремлет под властью интеллекта в каждом разумном существе. Ведь тогда в никуда уходят все проблемы, мечты становятся простыми и понятными желаниями, а в слабое и неуклюжее человеческое тело вселяется дух дикой свободы. И куда как просто забыть, что ты когда-то был человеком, и остаться навсегда диким и вольным существом.

Если оборотень кусал крестьян или горожан, и они заражались ликантропией, то рано или поздно большинство из них превращаются в безумных зверей. После десятка или дюжины обращений они теряли контроль над собой и больше не могли вернуть прежний облик. Разум изменялся навсегда, и оставалось нечто далекое сколь от сознания человека, столь и от инстинктов зверя.

Но он родился от матери и отца оборотней. В шесть лет, как и все его сверстники, он впервые принял образ зверя. Обрушившаяся буря чувств, эмоций и страха тогда тотчас изгнала его в привычный облик человека. В следующий раз стало проще. И каждый раз за ним наблюдали старшие. Наставники из рода направляли советами, помогали привыкнуть удерживать разум и сознание в новом теле.

Для его племени цивилизация оставалась досадным недоразумением. Им не нужен прогресс и общество. Лес. Горы. Дикая привольная жизнь. Они умели наслаждаться тем, что имели и не жаждать ничего невозможного. Но с каждым годом все меньше оставалось нетронутых уголков. Все чаще нюх различал запах гари от фабрик, до настороженных ушей доносился стук топоров и треск падающих деревьев, а зоркие глаза замечали следы сапог и колес. Все чаще их добыча уходила в дальние предгорья, спасаясь от стрел и пуль чужих.

Он много раз бывал в Парнаве. Это некогда было частью его взросления. Ведь как можно отказаться от того, что ты даже никогда не видел? Каждый из племени обязан был прожить какое-то время среди людей, чтобы затем осознано принять решение.

Он до сих пор помнил город. Смрад от скопления людей, чад тысяч очагов и помоек. Обоняние начинало отказывать в первый же день. Бестолковое мельтешение горожан по жалким высохшим подобиям лесных аллей. Громкие празднования незнакомых и нелюдимых соседей. Вечная сутолока и столпотворения.

Горожане проводили почти все свое время в дороге и очередях. А на остаток бесценного дня закрывались в крохотных каморках, забиваясь, словно испуганные зверьки по норкам. Работать месяц, лишь чтобы достать еды на месяц, оплатить кров на месяц и заплатить налоги. Пусть рабство отменили почти повсеместно, но как от этого изменилась жизнь рабочего и ремесленника?

Нет. В городе мог жить лишь тот, кто там же и родился и кто не знал другой, лучшей жизни. Вольные просторы. Бескрайние леса. Возвышающиеся на горизонте горы. Именно здесь место для свободного народа.

Сейчас он скользил неслышной тенью по осеннему лесу. По чаще, полной настоящей жизни. Его ноздри послушно отсеивали привычные запахи. Свежие подтеки пахучей смолы. Клочья шерсти бурого медведя, повисшие на кустах. Аромат мелких белесых цветов, пробившихся сквозь листву на освещенной солнцем прогалине.

Внезапно уши дернулись, различив в шелесте деревьев и трелях птиц далекий треск сухой ветки. Мускулы послушно понесли тело сквозь заросли невысокого кустарника. Полагаясь лишь на слух, он заходил с подветренной стороны к неведомой жертве. Ветки и стебли скользили по его черно-бурому меху, густому настолько, что случайная стрела застряла бы, не достигнув тела.

И вот ветер донес до него запах. Мышцы тела инстинктивно напряглись, а челюсти разжалась, давая выход легкому неслышному рыку. В голове возник образ молодого самца оленя. Пестрая картинка, смешанная со вкусом крови, наслаждением от охоты и запахом страха и смерти.

Скользнув сквозь заросли, он бросился вперед, уже не заботясь о шуме, и тут же смазанный силуэт кинулся прочь за деревьями. На минуту он отдался блаженству от своей скорости. Когда мимо мелькают замшелые стволы. Когда проносишься через глубокий овраг, даже не задумываясь, насколько он широк. Быстрее и еще быстрее. За скачущим миражом. За легкой быстроногой тенью среди веток.