Инородное тело - Ирина Градова

– Вы не представляете, что сейчас у нас творится! – горестно всплескивая руками, восклицала она чуть ли не через слово. – Просто война и немцы… Из Комитета звонят каждый божий день, требуют отчета, а как мы можем дать отчет, ведь кровь-то у нас хорошая, чистая, и никак невозможно, чтобы кто-то заразился такой гадостью, как гепатит С! Условия хранения никогда не нарушаются, все очень строго…

– Вы меня, конечно, простите, Ольга Петровна, – мягко перебила я женщину, – но условия хранения вряд ли имеют отношение к заражению пациентки гепатитом.

– Да-да, вы правы, – согласилась она, – но условия забора крови также не предполагают ничего подобного! Все наши сотрудники отлично осознают, что через кровь и ее компоненты высока вероятность передачи особо опасных вирусных инфекций: ВИЧ, СПИДа, гепатита – и именно это является основанием для усиленных мер по обеспечению особых условий безопасности при заготовке и клиническом применении каждой дозы донорской крови!

– Не расскажете ли мне, как у вас происходит весь процесс? – попросила я. – Как медику, мне, конечно, кое-что известно, но я же не специалист.

– Конечно-конечно! – воскликнула Ольга Петровна, всем своим видом демонстрируя готовность сотрудничать – даже ее сережки согласно зазвенели в такт словам и движениям хозяйки. Это действительно было в ее интересах, ведь репутация учреждения может здорово подпортиться, если вину НИИ удастся доказать. Каждый такой случай влечет за собой тяжелые разбирательства, при которых начальство, к коему относится и сама Иночкина, может серьезно пострадать.

– Я все вам расскажу, даже покажу, если желаете, – сегодня как раз день приема доноров, и вы сможете сами во всем убедиться, – продолжила замдиректора. – Донорскую кровь берут из вены в стерильных условиях, в специально подготовленные емкости, куда предварительно внесены антикоагулянт и глюкоза.

Я кивнула, смутно припоминая институтские лекции. На операциях, предполагающих большую потерю крови, присутствует трансфузиолог, поэтому мне не приходится ни о чем беспокоиться. На самом деле, до тех пор, пока не стала работать в ОМР, я даже не представляла, какие испытания могут поджидать пациента после операции. Для меня, как анестезиолога, хирургическое вмешательство – это и начало, и конец общения с больным (не считая краткой беседы за день до того, как мы встретимся в операционной). Для пациента же операция порою становится лишь первой ступенькой в череде серьезнейших последствий и осложнений. Ну разве могла пациентка Журова предположить, что мучительный диализ, прием тяжелых препаратов для стимуляции почечной деятельности и, наконец, такая долгожданная пересадка донорской почки приведут в конце концов к заражению гепатитом?!

– Как долго вы храните препараты крови? – спросила я.

– Жидкую кровь – до трех недель. За это время в ней остается около семидесяти процентов от первоначального количества жизнеспособных эритроцитов. Поскольку этот уровень живых эритроцитов считается минимально допустимым, кровь, хранившуюся больше трех недель, для переливания не используют.

– А как насчет редких групп? Раз кровь долго не хранится, как можно быть уверенным, что пациент получит ее при сложной операции?

– О да, это большая проблема, – закивала Иночкина. – В наше время появились методы, позволяющие сохранить жизнеспособность эритроцитов в течение более длительного времени – к примеру, используя глицерин и другие вещества и при минусовых температурах. Заморозка позволяет не только создавать запасы обычной крови, но и собирать и хранить в специальных банках кровь редких групп. Кстати, сейчас часто речь идет не о переливании всей крови, а о компонентной терапии, когда под переливанием имеется в виду замена лишь тех элементов крови, в которых нуждается реципиент. Скажем, большинству людей, больных анемией, нужны только цельные эритроциты; при лейкозе требуются в основном тромбоциты, а в случаях гемофилии нужны лишь определенные компоненты плазмы. Цельная кровь применяется только с целью компенсации очень большой кровопотери, и сейчас ее используют для переливания менее чем в двадцати пяти процентах случаев.

– Ну, это как раз наш случай, – заметила я. – Пациентка имела редкую группу крови, и во время пересадки почки произошла довольно значительная кровопотеря.

– Между прочим, – вставила Иночкина, – редкие группы в наименьшей степени подвержены риску, ведь доноры, как правило, постоянные, и мы всех их знаем наперечет!

– Знаете, Ольга Петровна, еще с институтских времен я помню, что, помимо самой крови, порою используются кровезаменители…

– Это верно, – закивала Иночкина. – Если цельная кровь недоступна (а это часто случается, когда имеешь дело с проблемными группами), могут быть использованы ее заменители. В качестве них чаще всего применяется сухая человеческая плазма, растворенная в водной среде.

– И еще я помню, – добавила я, – что недостаток плазмы как кровезаменителя состоит в том, что с ней может передаваться вирус инфекционного гепатита.

– Правильно!

Моя собеседница выглядела удивленной, словно я была студенткой, случайно давшей правильный ответ на весьма сложный вопрос.

– Однако, – продолжила она, – есть способы снижения риска. Например, вероятность заражения гепатитом уменьшается, если плазма в течение нескольких месяцев хранится при комнатной температуре. Возможна также тепловая стерилизация плазмы, сохраняющая все полезные свойства альбумина.

– И вы всегда это делаете?

– Абсолютно!

– А Журовой переливали кровь или плазму?

– Нам пришлось поднять всю документацию по этому поводу – Комитет насел, да и Комиссия по этике прессует не по-детски, так что я могу дать вам совершенно точный ответ: Журовой переливали и кровь, и плазму, подвергшуюся тепловой обработке.

– От одного и того же донора?

– Нет. Пациентке требовалось большое количество крови, поэтому собирали, как говорится, с миру по нитке. И не сомневайтесь, после произошедшего с ней мы все образцы тщательно проверили и перепроверили несколько раз: никаких следов заражения не обнаружено!

Ну естественно, не обнаружено – разве кто-то согласится так подставиться? У меня не было оснований, чтобы слишком уж доверять словам Иночкиной, ведь из-за расследования сотрудники НИИ уже наверняка подсуетились. Если даже они и нашли вирус гепатита, то ни за что об этом не сообщат, а теперь уж искать правду опытным путем бессмысленно!

– Имена доноров можно узнать? – поинтересовалась я.

– Разумеется, – ответила Ольга Петровна и, открыв лежавшую перед ней тонкую пластиковую папку, извлекла оттуда листок бумаги, на котором значились четыре имени. – Вот этот, Семенчук, сдавал кровь непосредственно для Журовой, а кровь Потапенко и Лаврова хранилась около двух недель в прекрасных условиях. И вот последний – Яикбаев.

– И все они, вы говорите, постоянные доноры?

– Все… кроме Яикбаева, – не вполне уверенным тоном добавила Иночкина. Это дополнение далось ей нелегко, но умолчать о нем означало бы вызвать ненужные подозрения, ведь я ясно дала ей понять, что все доноры будут тщательно проверены на предмет заболевания, передавшегося Журовой. – Видите ли, донорская кровь подвергается обязательному скринингу на наличие в ней антител против ВИЧ. Однако, как мы с вами знаем, антитела появляются в крови лишь спустя несколько месяцев после попадания ВИЧ в организм, поэтому скрининг не дает абсолютно надежных результатов. Сходная проблема возникает и при скрининге донорской крови на вирус гепатита В, а методы выявления гепатита С были разработаны лишь в последние годы. Так что, как ни печально это признавать, переливание крови всегда связано с определенным риском. Поэтому мы и пытаемся сейчас убедить высокое медицинское начальство в том, чтобы любой человек мог хранить в банке крови свою кровь, сдав ее, например, перед запланированной операцией, и это позволит в случае кровопотери использовать для переливания его собственную кровь!

– Ну, это все – дело будущего, причем далеко не самого ближайшего, – вздохнула я. – У вас есть адреса этих доноров?

– Да, но…

– Но – что?

– Дело в том, что у Яикбаева была временная регистрация.

– Просто здорово! – пробормотала я.

– Боюсь, вы не до конца понимаете суть проблемы! – заняла оборонительную позицию моя собеседница. – Думаете, легко в наше время добывать препараты крови?

Мне неприятно резануло ухо слово «добывать».

– Неужели все настолько плохо?

– А то! Как убедить людей в необходимости сдавать кровь, если мы ничего не можем предложить им взамен?

– Разве донорам ничего не платят? – удивилась я.

– Рассчитывать на денежное вознаграждение могут лишь доноры с редкой группой крови, то есть те, у кого отрицательный резус-фактор, а также постоянные доноры. Но, честно говоря, назвать эту сумму вознаграждением просто язык не поворачивается: за сто граммов крови можно получить сто рублей, а за сто граммов плазмы – аж сто двадцать!