Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше - Лаура Санди

— А вот и звонил!

— Да ладно, брось!

— Но это так!

— Говорю тебе — нет! Я не тебе звонил, можешь это понять? Я набирал номер Руббертелли… Потому что это его номер… И если даже его мать не знает … А отвечаешь ты…

— Марио…

— Ну…

— Почему ты так разговариваешь?

— Как так?

— Так…

— Так грубо, хочешь сказать… Ну так и скажи, никогда не бойся говорить правду…

— Почему ты разговариваешь так грубо, Марио?

— Потому что не нахожу Руббертелли, вот почему!

— А с Руббертелли ты лучше разговариваешь?

— Ах, Ле… Вот пристала…

— Кто такой Руббертелли?

— Логопед, чёрт бы его побрал! И его мать заодно…

— Кто такой логопед?

— Человек, который учит правильно произносить слова…

— А почему ты неправильно произносишь их?

— Потому что… потому что… когда мне было столько лет, сколько тебе, там, где я жил, все так говорили…

— А у нас дома не так.

— Вот и хорошо, повезло, значит. А у меня, однако, говорили неправильно.

— Почему?

— О мадонна, Ле, сколько можно задавать вопросов… Послушай, а сколько тебе лет?

— Шесть. Но в будущем году исполнится семь.

— Тогда почему ты не в школе?

У меня вдруг словно язык отвалился. Мне нечего было сказать. Или, вернее, я столько могла сказать, что если бы выложила всё, то, наверное, на него пришлось бы накладывать швы.

— Ну ты что, язык проглотила?

— Нет.

Вот опять начались эти «нет».

— Так почему же ты не в школе?

Я не могла снова произнести «нет» и решила дать замечательный ответ. На Ноэми он произвёл огромное впечатление.

— Потому что у меня сотрясение мозга.

— Подохнуть можно, какие слова!

— Как ты сказал? Подохнуть…

— Ладно, Ле. Не обращай внимания… Не нужно было так говорить…

— Подохнуть можно?

— Слава богу, не поняла, верно?

— Подохнуть можно! Подохнуть можно! Подохнуть можно!

— Пресвятая мадонна, Ле, вместо того чтобы учиться правильно говорить, я сам учу тебя некрасивым выражениям.

— Извини, Марио.

— Не нужно… Тебе незачем извиняться, не за что, понимаешь? Ну а теперь прощаюсь, потому что нужно позвонить на телефонную станцию и узнать, что происходит с этим номером…

— Марио…

— Ну!

— Завтра тоже позвонишь?

— Нет! Нет! Нет! Можешь ты это понять? Иди в школу, потому что там будет лучше.

— Не могу.

— Почему?

— Я уже сказала тебе. Потому что у меня сотрясение мозга…

— Эээх… Да ладно тебе… Сотрясение мозга… Но ты ведь не умираешь…

Он помолчал. Похоже, задумался.

— Надеюсь, это не отец тебе устроил, а?

— Что?

— Сотрясение мозга, Ле, сотрясение мозга!

— А… это… нет, я ударилась о ручку в туалете.

— Это лучше! Намного лучше!

— Почему?

— Ну… потому… потому, что сотрясения мозга, которые мы сами себе устраиваем по ошибке, не такие страшные, как те, что специально устраивают нам другие.

— А!

— Вот увидишь, скоро сможешь вернуться в школу.

— А вот и нет. Я туда больше не пойду.

— И почему же больше не пойдёшь? Что, крепко отлупили?

— Нет.

— Тогда в чём дело?

— Не пойду, и всё тут.

Шишка начала сильно пульсировать, как ещё до появления. Наверное, росла.

Я не хотела больше думать о школе, достаточно того, что Марио уже в который раз собрался прервать разговор. И я стала рассказывать ему обо всём, что случилось со мной, без остановки, на одном дыхании.

И сестра Бенедетта… и Бог… и Царь Небесный… и моя бабушка… и Людовика… и Ноэми… и балерина… и яблоко… и Отче наш… и печенье на солоде марки Туччи… и сердечная подруга…

— Успокойся, Ле, успокойся… Остановись, ради бога…

— Я дура, я подражаю, я плохая. И даже не занимаюсь балетом.

— Трагедия!

— Ну да.

— Но я ведь шучу. Если я расскажу, что говорили мне, когда ходил в школу, вот тогда ты действительно испугаешься.

— Что тебе говорили?

— Господи, как же давно это было… Подумать страшно…

— Что тебе говорили?

— Меня называли крысой.

— Крысой?

— Да, крысой.

— А почему?

— Потому что говорили, будто я живу в канализационной трубе.

— …

— Самое интересное, что так оно и было на самом-то деле. Не как с тобой, когда тебе говорят всякую ерунду просто так, лишь бы что-то сказать… А я действительно жил в канализационной трубе. На реке, возле канализационного стока. Говорили, будто воняю. Я и вправду вонял.

— А почему же ты ходил в школу, если тебе говорили такое?

Марио, похоже, нравилось рассказывать всё это. И он больше не говорил, что сейчас попрощается.

— Потому что отец бил меня до смерти, если я не ходил в школу. И когда ходил, тоже. На все деньги, какие зарабатывал, он покупал мне книги. Он не хотел, чтобы я вырос таким же невеждой, как он. Он ведь даже читать и писать не умел.

Я расслабилась на диване. Теперь уже можно было не вцепляться в трубку мёртвой хваткой, чтобы Марио не прервал разговор.

— И до сих пор, хотя отца уже нет в живых, я не перестаю благодарить его. Если бы не его побои, бог знает, где бы я сейчас был…

— Где, Марио?

— В канализационном люке, Ле. В дерьме, как и раньше.

— Ах.

— Поэтому, Ле, в самом деле, не будь дурой… Иди в школу, это важно.

— Нет.

— А твои что, ничего не говорят тебе?

— Нет.

— Не верю.

— Отец сказал, что, пожалуй, пойду в будущем году, когда буду готова.

— Ничего себе! В шесть лет — и то уже поздно. Вот придумали!

— А бабушка сказала, что, может быть, я вообще не буду ходить в школу, а стану учиться дома.

— Вам, что ли, деньги некуда девать?

— …

— Ле, послушай меня, иди в школу, окажи такую милость. Поверь мне, так будет лучше.

— Но я не…

— В школе тебя научат читать и писать… Там узнаешь людей. Это очень важно, уж поверь. Не станешь ведь ты говорить, будто там не оказалось ни одного человека, который не понравился тебе?

— Одна девочка понравилась.

— Ну вот, видишь.

— Ноэми. Она была моей сердечной подругой, но я уже сказала тебе, что она больше не любит меня.

— И ты веришь ей? Мне эта Ноэми напоминает моего Соффио.

— А кто такой Соффио?

— Да, Соффио. Мой друг, у него была астма и он тяжело дышал, как кот. Он собственной тени боялся, бедняга. А когда пугался чего-нибудь, о пресвятая мадонна, так дышал, что у тебя волосы на голове разлетались.

— Ноэми всё время говорит, что ей страшно…

— Видишь, я прав.

— Но я всё равно не пойду в школу.

— Поступай как знаешь, Ле. У меня больше нет времени. Мне нужно позвонить на телефонную станцию, так что давай закончим разговор.

— А завтра позвонишь мне, Марио?

— Опять за своё, Ле! Нет. Не позвоню.

Я собралась с силами и сказала главное.

Мне легче было бы умереть, чем сказать это, в самом деле легче было бы. Но ради Марио я сделала это.

— Если позвонишь завтра, пойду в школу.

Марио помолчал.

— Знаешь, а ты молодец, Ле. Если бы я встретил такую, как ты, ровесницу… Я с тобой говорил больше, чем со своей невестой…

Шишка опять начала пульсировать со скоростью света.

— У тебя есть невеста, Марио?

— Была. Но теперь нет.

— Тогда давай я буду твоей невестой, хочешь?

Марио расхохотался. Он спешил, я чувствовала это, но развеселился. И может быть, ответил бы мне «да». Я сощурилась, как сделала Ноэми, когда ожидала от меня ответа, верю ли я в Бога.

— Я был бы рад, в самом деле, Ле. Но это невозможно. Ты слишком мала для меня…

— А когда вырасту?

— Нуууу… Столько времени должно пройти…

— Очень много?

— Порядочно.

Мы немного помолчали, ровно столько, сколько нужно, чтобы заглянуть с края пропасти на её дно. Или чтобы, вытянувшись в струнку, посмотреть друг другу прямо в глаза. Потом я спросила его:

— Сколько тебе лет, Марио?

Он помедлил немного, прежде чем ответить.

— Тебе шесть, не так ли?

— Семь в будущем году.

— Хорошо, семь в будущем году… Так или иначе, годом больше, годом меньше… Я же на самом деле намного старше тебя.

— Насколько, Марио?

— Намного!

— Ну, Пинкертон тоже был намного старше мадам Баттерфляй…

— О чём ты говоришь, Ле? Смеёшься надо мной, что ли?

— Нет, Марио.

— Как может девочка шести лет…

— Семи лет в будущем году…

— Ну ладно, семи лет в будущем году… знать что-то о Мадам Баттерфляй?

— А, ты тоже её знаешь, Марио?

— Ещё бы! Но ты-то откуда знаешь?

— Моя бабушка была очень известной оперной певицей.

— Надо же, в какой дом я попал… И как же зовут твою бабушку?

— Кларисса Де Шутти, по прозвищу…

— Мотылёк!

— Значит, вы друзья с моей бабушкой, Марио, как чудесно!