Магистраль - Евгений Прошкин

Иванов пригладил всклокоченную макушку, но в его прическе это едва ли что-то изменило. Инструктор медленно дошел до стола и сел, сложив ладони у подбородка.

— У вас интересная книга, — обратился он к Иванову. — Энциклопедия дохристианской Руси? Спрячьте ее под подушку, она вам не понадобится. Мы не занимаемся историей. Каждая операция — это частный случай, краткий миг в чьей-то жизни, иногда трагический… Но он не имеет отношения к истории. Или так: не должен иметь, — подчеркнул инструктор. — В этом и заключается наша задача. Любой человек, вторгаясь в прошлое или получая информацию из будущего, нарушает естественный ход событий. Здесь вопросов нет?… Отлично. Дело за малым: разобраться, что же это такое — «естественный ход». Вы можете возразить, что год две тысячи сороковой, с точки зрения потомков, уже состоялся, тогда как для нас он находится в будущем. Соответственно, на взгляд потомка, это жесткая и полностью определенная событийная линия, не терпящая никаких «бы» и «если». Мы же с вами считаем, что две тысячи сорокового года еще не существует. Он пока формируется — под влиянием наших поступков и нашего ежесекундного выбора. Правильно?…

Инструктор покусал большой палец и, положив руки на стол, неожиданно объявил:

— Нет! Неправильно… Вам ведь обещали разочарование? Обещали утрату иллюзий?… Готовы?… Сейчас утратите, — заявил он серьезно. — Понятие «будущее» исключительно субъективно. Любое событие находится в будущем лишь по отношению к иному, более раннему событию. Относительно же более позднего оно… нетрудно догадаться, в прошлом. Таким образом, каждый момент времени всегда будет расположен не только «после» чего-то, но и «до». Каждый момент — часть той самой сложившейся линии. И языческая Русь, и Гагарин, и верхняя граница нашей зоны, две тысячи семидесятый год, — все уже история, все уже в прошлом. Я ничего не упустил?… Ах да… Где-то на этой линии помещается и ваша жизнь. Которая, как и моя, объективно уже состоялась вплоть до…

У стенки опять чихнули, и инструктор покачал головой.

— Совершенно верно. И даже это. И то, что вы сделаете через неделю, через месяц… К сожалению. К великому сожалению… Объективно все это уже произошло. Мы с вами родились, потребили некоторое количество пищи, сносили столько-то пар обуви — и умерли. Примерно так мы воспринимаем людей прошлого. Точно так же кто-то воспринимает и наше настоящее. Жизнь каждого человека уже прожита — до последнего вздоха. Она вплетена в общую магистраль, которая лично мне представляется эдаким бесконечным бетонным столбом… ну, возможно, у вас фантазия окажется побогаче… Вот что Служба подразумевает под «естественным ходом событий». Бетонный столб. Его мы и охраняем.

Инструктор снова покосился на энциклопедию и отвернулся к окну.

— Жду ваших вопросов…

Курсанты подавленно молчали. Олег несколько секунд рассматривал поверхность парты и, убедившись, что ничего нового не увидит, перевел взгляд на плачущую березу.

Америку инструктор не открыл, отнюдь. К аналогичному выводу Шорохов мог бы прийти сам, путем несложных логических рассуждений. Однако ему, как и всякому нормальному человеку, проделывать этот путь не было нужды. Даже попав на базу, в школу операторов, и уже зная, к чему их готовят, Олег не спешил забегать вперед. Будет время — все объяснят. Теперь время настало, и им объяснили. Почти все. Шорохов чувствовал собственную беспомощность и бесполезность. Он не мог избавиться от мысли, что его обманули, — в самый момент рождения, когда ему дали жизнь, но при этом отобрали что-то не менее ценное.

Вот выйти бы к доске, снять трусы и показать инструктору задницу… Или сей факт тоже записан в скрижалях истории?… Он тоже нацарапан на нашем столбе?

«Это известная фишка… — ответил себе Олег. — Во-первых, оголяться прилюдно я не стану, духу не хватит. Во-вторых, если и решусь — значит, так оно и было. И все давно уже сделано. Все, что для меня „есть“ и „будет“, — для кого-то уже в прошлом. А мне остается… не мне, а всем… Всем нам остается лишь катиться по рельсам. До чего же, блин, тошно…».

— Но если жизнь каждого человека уже сложилась, — начала рыжая с последней парты, — тогда тем более любопытно узнать, что с тобой будет через год, через десять лет, через пятнадцать…

«Она либо полная тупица, либо чудовищный циник», — подумал Шорохов. Рыжая была единственной сокурсницей, которая ему не нравилась, — настолько, что он уже дважды отказывался разделить с ней узкую школьную койку. Рыжая, как приличный мужик, на эти демарши не обижалась, а спокойно разворачивалась и шла искать альтернативные варианты. Дублеров она находила без проблем, кажется, с ней переспал даже робкий Иван Иванович. Олег презирал ее за распущенность и звал не иначе как «Рыжей». Рыжая не обижалась и на это.

— Да, любопытно… — процедил инструктор. — Была б моя воля, я бы это любопытство удовлетворял: сообщал бы всем желающим дату смерти их близких, месяц, когда грузовик переедет любимую собаку, день, когда единственный ребенок сядет на иглу, и день, когда он скончается от передоза…

— Чтобы люди мчались все это менять?!

— …а потом приходил бы опер, вроде вас, и все возвращал на место, — добавил инструктор. — Корректно изменить то, что уже случилось, нельзя. А все уже случилось, это мы с вами выяснили… Нет, я бы выдавал информацию в виде наказания. Хочешь знать — знай. Твое право.

— Что ж вы так?… — с укором проронила Рыжая.

— Естественный ход событий нельзя подправить, его можно только нарушить. Или разрушить. Отдаленные последствия даже для ничтожного вторжения не в силах просчитать ни один вычислительный центр. Я говорю не о современных ресурсах… — он показал глазами в потолок, — …о ресурсах куда более мощных. И кто гарантирует, что спасение любимой собачки не приведет к гибели ста человек? Другое дело, что многие изменения вскоре поглощаются без остатка. Естественный ход событий обладает колоссальной инерцией и стремится к самовоссозданию… Но оператору об этом лучше не помнить. Существуют и такие моменты, или точки, где изменения нарастают в бешеной прогрессии, которую невозможно ни спрогнозировать, ни прервать. Система уравновесится, но уже в новом виде, с учетом навязанных ей корректировок. Время как часть Вселенной будет существовать — в том или ином состоянии, с человечеством или без. Я внятно излагаю?

— Получается, что какую-то отдельно взятую собачку все-таки можно спасти без ущерба для рода людского… — вопросительно произнес Иванов.

— Наверняка, — ответил инструктор.

— А другую собачку спасать нельзя, поскольку это грозит катастрофой…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});