Конан Дойл - Максим Чертанов

Год, проведенный в Австрии, еще больше смягчил отношение Артура к иезуитским наставникам как к личностям: «усердные, искренние люди с ясным умом, и хотя среди них встречались проходимцы, их было немного.» – но не улучшили его мнения о религии, скорей наоборот. «Все в них достойно восхищения, за исключением их теологии – именно теология вынуждает их быть внешне жестокими и негуманными, что на самом деле является общим порождением католицизма в его крайней форме». Конечно, сформулировал эту мысль Артур Дойл не в шестнадцать лет. Тогда он вроде бы еще считал себя верующим католиком, но «жестокость и ограниченность» уже в те годы отталкивали его; сам он говорит, что впервые ощутил трещину между собой и своими наставниками в тот миг, когда слушал проповедь, в которой говорилось о том, что любого человека, находящегося вне католической церкви, ждет проклятие.

Тем временем дома, в Эдинбурге, произошло множество неприятных событий. В 1876-м, в возрасте всего сорока четырех лет, Чарлз Дойл был уволен со службы. Кому нужно держать в штате полусумасшедшего прогульщика? «Жизнь моего отца была трагедией нереализованных сил и неразвившихся дарований», – скажет позже Конан Дойл. В этом же году Чарлз был направлен в лечебницу Форден-Хауз. В популярных журналах об этом факте из жизни Дойлов можно прочесть, например, следующее: коварная Мэри упрятала своего пьющего, но абсолютно вменяемого мужа в сумасшедший дом, а неблагодарный сын одобрительно отнесся к этому решению – «он всегда стыдился отца и хотел, чтобы тот навсегда исчез из их жизни». В лечебнице несчастному стало только хуже, и до конца дней Артур Дойл был обречен испытывать неизбывную вину перед отцом. Трактовка, конечно, мелодраматически-вульгарная, но возразить особо нечего. Мэри – да, упрятала, заручившись согласием других родственников; Артур – да, не возражал, более того, принимал в этом активное участие, подписав соответствующие документы; состояние Чарлза – да, ухудшилось; чувство вины – да, присутствовало.

Правда, больница Форден-Хауз была не «желтым домом», а заведением, специализировавшимся на исцелении алкоголиков, и поместили Чарлза туда не с какими-то изуверскими целями, а чтобы лечить. Вряд ли можно ставить в вину Мэри то, что излечивать алкоголизм в XIX веке не умели (с ним и сейчас не больно-то справляются) и лечение сводилось в основном к присмотру, как бы пациент чего-нибудь не натворил; в результате депрессия Чарлза только усилилась и у него начались эпилептические припадки. Ряд источников утверждает, что эпилепсия у Чарлза Дойла развилась не в Фордене, а в другой больнице, за два года до смерти, иные – что он страдал ею еще до помещения в лечебницу, и вообще в этом вопросе все по сей день темно, как в голове у бедного Чарлза: даже год его определения в лечебницу в разных биографиях называется не один и тот же. Вскоре он совершит попытку самоубийства, затем попытается бежать, после чего его будут трижды переводить в другие психиатрические лечебные заведения – в последнем из них он умрет. Так что насчет чувства вины у сына – справедливо, конечно. Годами позже, в рассказе «Хирург с Гастеровских болот» («The Surgeon of Gaster Fell») – самой «готической» и, пожалуй, самой жуткой своей вещи, – Конан Дойл расскажет историю о человеке, бежавшем от мира и похоронившем надежды на карьеру, чтобы посвятить жизнь уходу за сумасшедшим отцом. И вина была, и жалость. Но неправда, что Артур Дойл не желал знать своего больного отца: он посещал его регулярно и именно его попросил быть первым иллюстратором своей первой книги о Шерлоке Холмсе.

Итак, осиротевшая семья ждала от старшего сына помощи; печальная участь Чарлза показала, что, будучи архитектором, не очень-то разбогатеешь, да и отсутствие у Артура наклонностей к точным наукам было уже слишком очевидно для всех; надо было искать другую профессию, более надежную. В конце концов было решено, что он должен получить специальность врача. Почему вдруг именно врача, ведь ни малейшей тяги к медицине он не испытывал и до сих пор ни ему, ни матери подобная возможность даже в голову не приходила? Причины выбора могли быть очень просты: профессия доктора давала неплохой заработок и была престижной (из этих же соображений – всего двумя годами позже – выберет медицину и юный Антон Чехов). Но в наш век никто не любит простых объяснений; в деле появляется новый фигурант.

Еще до того, как Чарлз был помещен в лечебницу, он уже фактически перестал быть кормильцем семьи, и женщины взяли дело добывания денег в свои руки. Старшая дочь Аннет была вынуждена искать места экономки или гувернантки в богатых домах и в конце концов уехала в Португалию, чтобы там поступить на службу: англичанок-домоправительниц на континенте ценили. А Мэри Дойл по примеру своей матери решила брать жильцов на пансион; как пишет Конан Дойл, это «в некоторых отношениях, возможно, облегчало ее положение, зато в других было для нее гибельным». Туманная фраза, причинившая биографам немало головной боли. Можно расшифровать ее, например, так: не все квартиранты платили вовремя, доход был небольшой, а хлопот и унижения – хоть отбавляй, и все это выматывало Мэри так, что она постоянно жила «на нервах». Однако современные исследователи (начало положили журналисты Дэвид Пири и Цуката Кобаяси, а за ними последовали и другие) дают этой фразе совершенно иное толкование, утверждая, что с одним из жильцов, Чарлзом Брайаном Уоллером, юным врачом, бывшим всего шестью годами старше Артура, Мэри Дойл вступила в любовную связь; именно по этой причине она отправила Чарлза в лечебницу, да и самая младшая ее дочь, Додо, появившаяся на свет в 1877-м, когда Чарлз был уже в Форден-Хаузе, родилась не от мужа, а от молодого Уоллера, о чем явно свидетельствует ее полное имя: Мэри Брайан Джулия (Джулией звали мать Брайана Уоллера.) В доказательство приводится тот факт, что Мэри Дойл несколько лет жила исключительно за счет Уоллера, кочевала с квартиры на квартиру с ним вместе, а в 1882-м вместе с младшими детьми переехала в дом, принадлежавший его родителям, и жила там бесплатно почти до самой смерти. Правда это (имеется в виду связь, а не финансовая поддержка и переезд, которые являются установленными фактами) или нет – сказать невозможно.

Личность самого Брайана Уоллера характеризуют по-разному: если ранние биографы деликатно называют Уоллера степенным молодым человеком, другом семьи Дойлов, оказывавшим на всех ее членов (увы, за исключением отца семейства) положительное влияние, то у представителей современной биографической школы, полагающих, что всякому скелету место на витрине, мы можем прочесть, что Уоллер был высокомерным снобом, узурпировавшим власть в доме, и юный Артур его ненавидел; дальше одни развивают тему Гамлета, Клавдия и Гертруды, другие делают предположение – возможно, и не безосновательное, – что кой-какие черты Уоллера унаследовал Шерлок Холмс. Сам Конан Дойл ни единым словом не упоминает о существовании Брайана, а это действительно очень странно, учитывая то обстоятельство, что именно Уоллер, по мнению всех без исключения биографов, порекомендовал ему избрать своей профессией медицину, помогал готовиться к экзаменам и поддерживал впоследствии как морально, так и материально. Даже Карр, старавшийся избегать любых мало-мальски двусмысленных эпизодов, пишет о значительном влиянии, которое Уоллер – медик, материалист, поэт – на протяжении многих лет оказывал на духовное развитие Артура Дойла.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});