Дневники Пирамиды - Ник Ришелье

А. Любого человека можно отнести к одному из уровней Пирамиды по его способностям.

Б. Уровень человека в Пирамиде — величина постоянная, как генетический код.

В. Посвящённые — те, кто прошли обучение в школе Пирамиды и начали осознавать себя её неотъемлемой частью. (Надо полагать, что существуют непосвящённые не только среди нижнего уровня — примитов, — но и среди более высоких уровней: репиторов, апликаторов, когитантов. И вот интересный вопрос — существуют ли непосвящённые высшие?)

Г. Умение отводить взгляд присуще уровню 5 — апликаторам, и выше.

Д. Умение проецировать специальный отличительный знак — пирамиду, составленную из пяти меньших, — признак 4-го уровня — когитантов, и выше. Интересно, что ещё они умеют таким образом проецировать?

Е. Правило Б иногда нарушается — появляется некий Растущий, который в процессе своей жизни (видимо, в зависимости от интенсивности его «накачки») повышает свой уровень. Поводом к его рождению, по-видимому, является так называемый Всплеск Пирамиды, о котором в дневниках упомянуто крайне скудно, но можно предположить, что Всплеск происходит по воле высших Посвящённых.

После этого разговора наша дружба с Семёном постепенно стала приобретать всё более пресный вкус. Видимо, он чувствовал себя с самого начала моим наставником, а теперь понял, что я и сам могу его кое-чему научить. И это изменило его отношение ко мне. Что ж, всё меняется в этом мире…

Когда мне присвоили уровень когитанта, моими учителями были только равные мне по уровню Посвящённые. Я выбыл из группы, в которой собирались апликаторы, в частности, Семён, и теперь занятия мои чаще всего были индивидуальными. Раз в неделю в ротонде 31 этажа под шпилем главного здания МГУ в тишине и в отдалении от всего бренного мира я занимался с двумя преподавателями — женщиной и мужчиной средних лет. Женщина, видимо, была Дара (конечно же, не та, которая учила Риту), а мужчина был великим Гоем из тех, которых так ненавидят сионисты.

О Гоях, кстати, нам рассказывали ещё в те славные детские времена, когда я ходил в школу Пирамиды в своём родном городе, и знать не знал ни о каких тайных премудростях и великих делах Пирамиды.

Слово «гой» само по себе происходит от древнего индоевропейского (арийского) корня «ги», означающего «жить», и в славянском языке имеет положительный оттенок, выражающий пожелание здравствовать, жить. Вспомните: «Ой, ты гой еси, добрый молодец!» Позднее, из-за влияния сионистов на европейскую культуру, слово приобрело оскорбительный оттенок, обозначая не-еврея. Помнится, я ещё тогда спросил преподавателя:

— Если гой — это не-еврей, то изгой, он же «не-гой», — это еврей?

Все посмеялись, после чего преподаватель на нас отыгрался, дав лекцию о значении отрицания в языке и поясняя на примере, что двойное «не» далеко не всегда можно математически сокращать.

На самом же деле учителя Пирамиды под Гоями подразумевали Посвящённых мужчин, обладающих даром жить неограниченно долго и продлевать жизнь другим. К таковым, как я позже выяснил, относился Юрий Данилович. Гоем был и мой нынешний наставник.

Итак, меня учили Дара и Гой. Их имён я не знал тогда, как не знаю и сейчас. Патологическая привязанность посвящённых ко вторым именам или полному умолчанию имён казалась мне тогда символом таинственности, позволяла себя чувствовать членом некоего тайного ордена, несущего свет знаний людям, сеющего всюду лишь разумное, доброе, вечное…

И я упивался новой и всё более интенсивной «накачкой» своего мозга. Меня, прежде всего, учили рассуждать. Долго и мучительно я анализировал сотни примеров из жизни, вычисляя правильные ответы по каким-то мелочам, умело сокрытым в тексте. В дедуктивном методе я, наверное, смог бы превзойти Шерлока Холмса, если бы моё обучение сводилось только к аналитике. Но меня учили делать и трансцендентные выводы, чувствовать «струны истории» и связывающие их узлы. Тогда я впервые научился предугадывать некоторые будущие факты осмысленно.

Был, например, такой случай. Предчувствуя в начале 98 года, как раз после деноминации, какое-то фатальное событие, я старательно искал чувственным способом ту точку в будущем, куда сходятся негативные ниточки, едва различимые моим подсознанием. Я интуитивно заинтересовался поведением ставки рефинансирования, имея о ней и вообще о макроэкономике лишь обывательское представление. Когда ставка весной зашкалила на небывалые высоты, я ощутил: быть беде, причём скоро. После смены премьер-министра я точно знал, где сойдутся эти «струны истории», и посоветовал своей маме, друзьям, Рите запастись надёжными вложениями. Многие, правда, восприняли это как необходимость открыть рублёвый депозит в банке, и потом долго меня обвиняли в ошибочном пророчестве. Но тот, кто знал достаточно, чтобы сообразить, на что могут указывать мои ощущения, поступили весьма выгодно. Сам я тогда не сберёг ничего, так как сберегать мне было попросту нечего. Я всегда презрительно относился к материальным благам, а вступление в круг посвящённых лишь усилило это качество.

Так или иначе, от Дары и Гоя я получил настолько всестороннее образование и развитие своих способностей, что и мир начинал воспринимать совсем иначе. Я видел его не в настоящем времени, а как длящийся процесс, направленный из прошлого в будущее. Я стал лучше видеть и понимать, как прошлое становилось настоящим и во что оно превратится завтра, через неделю, через год.

Конечно, тогда мои силы были ничтожными, и я улавливал очень маленькую часть тех «струн истории», которые прямо-таки натянуты вокруг нас до скрежета. Но я понимал, что перешёл на какой-то качественно новый уровень восприятия, и что теперь моя жизнь станет другой, назад пути больше нет, да и не хочется мне назад — в плоскость бытового восприятия.

В то время я уже активно пользовался Фидо и Интернетом, и с Семёном теперь общался преимущественно через эти сети, постепенно смещая своё предпочтение от первой ко второй. Когда я рассказал ему об очередной размолвке с моей королевой Марго, после которой она надолго пропала из моего поля зрения, а я не находил себе места, забросил уроки Пирамиды и ходил между домом и работой угрюмый и злой, и поклялся в кратчайшие сроки разлюбить её, он мне ответил на e-mail чудесной эпиграммой:

Любовь не гаснет так беспечно,как мы порой того хотим!А шрамы глупых ссор навечнолицо уродуют любви.Не множьте понапрасну горе,и дай вам бог на то ума!А если хочется повздорить,не забывайте: жизнь одна…

После этого мы с ним опять сидели в парке, пили пиво и вспоминали старые добрые времена. Он рассказал мне, что теперь работает под непосредственным началом Юрия Даниловича, неоднократно бывал в его кабинете в новой высотке с видом на Университет. Там, дескать, находится локальный штаб Пирамиды. Я сказал ему, что ничего не хочу слышать о Пирамиде и всех этих тайных Гоях, мнящих себя божествами. На что Семён только усмехнулся и пожал плечами. Он-то прекрасно понимал, кто я, и что мне деваться некуда. Как Пирамида без меня — ничто, так я без неё — ещё большее ничто. Пути назад нет.

Он похлопал меня по плечу и сказал:

— Возьми трубку, Иван-дурак, — протянул мне сотовый телефон, по тем временам это была роскошь даже в Москве, — и позвони ей. Ведь ты говорил, что она переехала в Москву!

Я помотал головой. Он сказал повелительно:

— Позвони немедленно!

И я, сам не знаю почему, подчинился. А когда услышал её голос, судорожно сжал бабушкин медальон с зёрнами вечного цветка, чего никогда ранее не мог себе позволить в присутствии кого бы то ни было, даже Семёна. А она просто сказала в ответ:

— Я жду тебя!

И я бросился в метро, даже не сказав другу спасибо. А он только улыбнулся и дал мне денег на проезд.

Глава 8. Взгляд за кулисы

К концу лета 99-го я совершенно официально работал на «фирме» у Юрия Даниловича. Фирма занималась продажей компьютеров, и это приносило определённый доход, на который можно было жить и снимать квартиру возле метро «Университет». Да-да, мой дорогой читатель, в 99-м это было абсолютно реально — снимать однушку возле метро «Университет».

Шеф наш исходил из принципа, что на пропитание мы сами должны зарабатывать, но крышу обеспечивал. Крышу — во всех смыслах. Кто помнит 90-е годы, тот поймёт, а иным лучше не знать.

Я чувствовал себя тогда на подъёме и рвался в бой, как Цербер на цепи. Должно быть, руководство заметило-таки моё нетерпение, и, в конце концов, решило привлечь меня к ответственным мероприятиям. А по всему видно было, что московский сектор Пирамиды (так мы называли наш офис на Мосфильмовской улице) готовится к какой-то операции высокого уровня вмешательства.