Знойные ветры юга ч.1 - Дмитрий Чайка

хоть как-то удерживала страну от экономического распада. Ведь самодостаточность территорий — первопричина любого сепаратизма, и это князь, имевший опыт человека двадцать первого века, понимал даже слишком хорошо. Огромная страна должна быть переплетена сетью незримой паутины торговых связей, интересов и взаимных обязательств. Ни один государь не сможет пойти против собственной экономики. Для него это будет смертельно опасно.

Жизнь понемногу налаживалась, и в разоренные земли ручейками потекли молодые семьи со всех концов Словении, где и перемешивались, становясь соседями. Изгои, безземельные младшие сыновья или просто те, кто не ужился с родичами и пошел искать себе лучшей доли. Все они заселяли отдохнувшую за год землю, где рубили себе новые избы на месте сожженных. Все они получали подъемные и освобождение от податей на три года. Всем им выдавали вне очереди жатки и скотину, которую исправно поставляла щедрая аварская степь.

Работы на городских стенах Братиславы возобновились с утроенной силой, а целые бригады каменщиков ушли в Гамбург, Баварию и Алеманнию. Рубить камень будут местные, а княжеские мастера будут строить. Школа, где готовили каменщиков, работала исправно, выдавая каждый год полсотни обученных парней. Лет десять-двенадцать, и граница с франками должна быть плотно запечатана цепочкой небольших замков, у которых завязнет вражеское войско. Окрестности Братиславы напоминали улей. Откуда ни возьмись, появились наезженные дороги там, где их отродясь не было. Появились и полтысячи деревушек, построенных тут за один год на месте густых лесов. Каторжники чистили берега рек на совесть, ведь по легким статьям князь обещал помилование и надел земли. Не тут, правда, а у Солеграда, где стояла сильная стража, и забаловать будет куда сложнее.

Перебрались в Братиславу и первые нобили Словении. Им недосуг было ждать, когда стены достроят, у них работа горела. Мастера Максим и Лотар ладили производство на новых мануфактурах вместо сожженных, ведь рабочие люди перебрались в новые дома загодя. Вуйк так и жил в избе, у него руки не дошли до постройки собственного дома. Лишь сестра его любимая переехала к мужу, войдя в род Драгомировых, один из знатнейших в молодом княжестве. А в перспективе, и один из богатейших, пожалуй.

В Братиславу же переехали Приказы и приказные люди, которые тоже пока ютились в избах, строя спешно новые дома, пока князь землю давал. А еще в Братиславе открыл свои двери Университет, первое учебное заведение подобного рода. И там были сначала организованы факультеты химии и медицины, как бы ни сопротивлялся этому ректор Леонтий, который ратовал за благородные науки философию и риторику. И Тайный Приказ тоже сюда переехал, вслед за княжеским двором, который жил пока в окружении строительных лесов.

В Университете уже началась бурная научная жизнь, которая непосвященным профанам казалась руганью и драками. Но это было не так. Точнее, не совсем так… Каменное двухэтажное здание было куда меньше, чем отведенная под него площадь. Университет, хоть и стоял на холме, рядом с замком, был окружен пустырем, заросшим лопухами и лебедой, а неподалеку от его корпуса построили общежитие. Там проживали иногородние учащиеся. Тут же стояли дома преподавателей, выстроенные в одинаковые ряды. Площадь, отведенная князем для этого заведения, была огромной, куда больше, чем могло бы понадобиться сейчас. Видимо, государь что-то знал, и делал шаги с учетом весьма далекого будущего.

— Ты невежда, Ницетий! — почтенный ректор поправил шелковую мантию и высокую шапку с квадратной тульей.

Леонтий остался таким же худым и желчным типом, как и раньше, только лысина его становилась с каждым годом все обширнее. И женили его тут по приказу князя, почти насильно. Леонтий сопротивлялся поначалу, но в семейную жизнь вскоре втянулся, по достоинству оценив незнакомый раньше уют.

— Я ругаюсь с тобой уже двадцать лет, — продолжил ректор, — и все эти двадцать лет ты невежда! Но сегодня ты переплюнул сам себя!

Ницетий, который за последние годы поправился еще больше, превратившись в колобок, отвечал так, что брызги летели во все стороны. Не менее почтенный проректор за словом в карман не лез.

— Я невежда? — ревел он густым басом, который непонятно как теснился в его груди. Его голос легко перекрывал высокий баритон начальства, и это добавляло ему очков в разгоревшейся научной дискуссии. — Ты твердолобый осел, Леонтий, и всегда им был! Ты не видишь дальше своего носа! Что ты тычешь мне свои свитки? Аристотель? Да тьфу на него!

— Аристотель!… Да я тебе!… За ниспровергание основ! — ректор побагровел, напоминая цветом лица свежую говяжью вырезку. Его рука рефлекторно попыталась найти резной посох, символ его статуса и одновременно последний аргумент в научном споре.

— Что писал твой ненаглядный Аристотель? — ревел Ницетий. — Что тело для движения нуждается в постоянном усилии? А что сказал его светлость? Что инерция движет телом, даже когда действие усилия уже закончено! Инерция, упрямый ты мул! Она существует, а твой Аристотель не написал про нее ни слова! Любой селянин, стреляя в оленя из лука, это знает, а Аристотель не знает! И мы с тобой, два напыщенных дурака, тоже про нее ничего не знали! Или ты будешь отрицать очевидное?

— Хм, — смутился Леонтий. Отрицать очевидное он не стал. Ему было очень стыдно в тот день, когда они хотели посрамить его светлость, цитируя классиков. Они частенько спорили с ним. Князь просто размазал их, доказав свои тезисы самыми простыми примерами. Вроде того лука и оленя. Леонтий в тот день даже напился с горя.

— А то, что тяжелое тело падает быстрее легкого? Аристотель это написал? Написал! А ведь это полная чушь! Мы же вместе бросали шары с башни! Ты же сам все видел! А его светлость написал нам с тобой константу ускорения свободного падения.

— Да, это совершенно удивительно, — нехотя признал Леонтий и потер вспотевшую лысину. — Его светлость весьма странный герцог. Но это же основы основ…

— Плевать! — отрезал Ницетий. — Мы сами создадим новые основы. И останемся в веках! Как Аристотель, которого ты мне тычешь!

— Мне не очень нравится, что наш Университет напоминает мастерскую ремесленника, — с грустью признался Леонтий. — Риторика, философия, астрология, алхимия… Эти благородные искусства не находят здесь себе места. Я мечтал о чем-то возвышенном…

— Возвышенном? — язвительно парировал Ницетий. — Нас кормят, и мы должны приносить пользу, мой друг. Его светлость сказал, что Университет должен давать стране деньги, а не отнимать их. Так что кафедры риторики и философии будут только после медицины, химии