Изнанка - Вика Туманова

а для рыбы казались большими, как если бы Вета проглотила батон хлеба целиком.

Сны — вот то, что поддерживает во мне жизнь здесь.

Она вспомнила всё, что снилось ей в последние месяцы — вульгарную женщину, мудрую шаманку, мальчика с формулами на доске, мальчика-убийцу, девочку со скрипкой, наглую девицу, парня с овчаркой и мальчика-дикаря. Они все кружились рядом, не давая покоя. Что-то в них нужно было разгадать. Вета подошла к окну, стала блуждать взглядом по деревьям, по небу. Женщина — это Ида. Если бы она не была доброй и у неё не было бы столько любви в сердце, стала бы той теткой в вычурном платье, которая просто прожигала бы свою жизнь, свою силу, не умея её правильно применить.

Девочка — Регина. Ей определённо нужно выражать себя в творчестве, открыться миру с этой стороны, ведь когда-то она робко попросила Иду отдать её в музыкальную школу, да что-то там не получилось тогда. И всё пошло не так. Она удивительно красива, но будь она уверенней, стала бы заносчивой стервой. Значит, всё-таки всё пошло так. Эти качества даны нам как предохранитель от пороков, которые хлынули бы из нас, если бы ничто их не уравновешивало.

Мальчик — Марик. Умный, гениальный Марик, который может стать блестящим учёным или инженером, при этом он добрый и отзывчивый, и не будь у него этих качеств, стал бы бездушным злодеем, использующим свой дар совсем не во благо.

И парень — конечно, Эрик. Сильный, статный, но при этом душевный и верный друзьям Эрик — он уважает всех и никого не даст в обиду, особенно братьев наших меньших. Не будь в нём этой доброты, стал бы жалким воришкой или бандитом с района.

Разложив по полочкам свои сны, Вета стояла ещё какое-то время в оцепенении. Она чувствовала, что живёт где-то на границе двух миров, в третьем, который родился от их симбиоза, в нём царят хрупкое равновесие и шаткие договорённости, и всё основывается на эфемерном понятии совести и морали, которые даже нельзя пощупать, и где они находятся, никто не знает.

Этим вечером она закончила плед. Моток белых ниток тоже закончился, аккурат на последней петле, остался короткий хвостик, чтобы закрепить нить и спрятать её. Всё готово. Вета взмахнула им, чтобы расправить, и он лёг на кровать цветным ковром. Она долго стояла, разглядывая получившиеся узоры — нити сменяли друг друга в случайном порядке, образуя пятнышки и формы разных цветов. Вета думала: если вселенная состоит из множества реальностей и есть такие, что отличаются одна от другой лишь малюсенькой деталью, то есть где-то мир, в котором стоит такая же Вета, в такой же квартире и в таком же городе, и на кровать её накинут плед. Но только в нём на один столбик меньше, например, той коралловой пряжи, или наоборот, больше. Или все цвета в другом порядке. Или другое количество каждого цвета. В голове тут же вспыхнул радугой бесконечный, необъятный веер всех возможных миров, их количество даже трудно было вообразить. Одна деталь, всего лишь одна! Пылинка на шкафу, сережки зелёного, а не синего цвета у женщины, сидящей рядом в автобусе. Больше на один пожелтевший листик на аллее. Да один её плед давал такое множество вариантов, что Вета ещё долго стояла перед ним, воображая, какие отличия могли бы быть в этих мирах и что есть где-то Вета-блондинка, Вета-ветеринар или Вета с брекетами на зубах.

Она не ужинала, но есть не хотелось. Выпив вместо этого чай с двумя маленькими шоколадками, она забралась под новый плед, и даже не включая телевизор и не залезая в интернет, моментально уснула.

Звуки были приглушённые и почему-то отдавались эхом. Она пыталась открыть глаза, но веки были тяжёлые, как после наркоза, и никак не удавалось разобрать, кто и что говорит. Вета усиленно моргала, и вдруг картинка как бы вплыла в её сознание, будто навели резкость в объективе, и она поняла, что стоит на пороге идиной квартиры, держась за ручку двери, и в глаза бьёт яркий солнечный свет. Где-то в глубине квартиры мяукает кот.

Я говорю, убегаю на работу, мои девчонки наверно уже скоро придут, ещё ткани принять надо, — говорит голос Иды, и потом из комнаты выходит она сама. Цокая каблуками и возвышаясь над Ветой на целую голову, Ида заглядывает в зеркало, проводит пунцовой помадой по губам, поправляет причёску. Запахивает тренч, берёт сумочку и на ходу кидает: «Регина, подкинешь Марика в школу?» Попрощавшись с Ветой, Ида уходит, оставляя за собой шлейф парфюма — томного, дымного, приправленного цитрусом и ладаном. Регина с Мариком о чём-то перешучиваются, Марик на ходу запихивает учебники в рюкзак, Регина закидывает на плечо чехол со скрипкой, волосы собраны в высокий хвост, две тонкие прядки обрамляют лицо. Красивое смеющееся лицо с лучезарной зеленью в глазах, словно сквозь молодую листву ярко светит весеннее солнце.

— Марик, а где твои очки? — спрашивает Вета, а потом понимает, что сказала какую-то чушь, ведь он никогда не носил очки. «И что это я?», — думает Вета, а Марик хохочет, светлые кудряшки лезут в глаза, он неуклюже стряхивает их со лба в стороны. Выходит Эдик в рубашке и брюках и, достав из шкафа ботинки, аккуратно чистит их щёткой с кремом. Бинго лает и носится от одного к другому, суёт в руки мячик, мол, поиграйте со мной, пока не ушли. И всё так хорошо, всё на своих местах.

Ребята убегают в школу, Вета заходит домой, ставит на кухне чайник. Рыбки в аквариуме медленно плавают кругами, плавно изгибая хвосты, сияют на солнце, словно драгоценные камни — рубиново-красные, янтарные, изумрудные, сапфировые.

«Я счастлива, — думает она. — Каждую ночь мне снился вывернутый наизнанку мир, где все мы были только тенями. И дело не в том, чтобы Ида не хромала и не нуждалась в деньгах, чтобы Марик не был очкариком, Эдик — лентяем или Регина — закрытой и закомплексованной, как в моих снах. Счастье не в том, что теперь Ида высокая и ходит на каблуках на работу в собственный магазин, что Марик и Регина весело спешат в школу, что Эдик поступил в вуз. Дело в том, что они это заслужили. Их не нужно испытывать, учить, награждать недостатками, чтобы сдержать губительные порывы или сбалансировать их характеры. В душе они такие же, что в этом мире, что во всех остальных бесчисленных мирах, если они существуют, конечно. В любом мире они были бы такие