Мифы и правда о восстании декабристов - Владимир Брюханов

Что было главным? Запугать Николая и сорвать восстание — это мы уже объясняли.

Но что из этого было главнее? А не второе ли?

Ведь очень не хотелось рисковать жизнью молодым людям, которых ждала служебная карьера, а если и не ждала (в результате письма Дибича и последующих кар), то ничем особо опасным и это не грозило: ну выгонят со службы — так опять же гостеприимно приютит родная Российско-Американская компания!

Предположение о том, что Рылеев с Оболенским могли заранее выдать план восстания, звучит совершенно чудовищно лишь исключительно в свете того, что позднее произошло 14 декабря, и того, как жестоко поплатились за это Рылеев и Оболенский!

Но ведь если они выдали план восстания, то это произошло не после 14-го, а 12 декабря!

После 14 декабря Рылеев был казнен, а Оболенский присужден к вечной каторге, но что же им грозило 12 декабря?

Да ровным счетом ничего: из письма Дибича следовало только неизбежное полное разоблачение заговора.

Мы понимаем (в отличие от Рылеева и Оболенского), чем это грозило Милорадовичу, Дибичу, Киселеву, даже Аракчееву — эти уже успели замараться в таком, что им только и оставалось продолжать громоздить один труп на другие. Поэтому ими и отсекались жесточайшим образом все нити, ведущие к разоблачению заговора. Поэтому, естественным образом, Милорадовичу и необходимо было восстание декабристов!

Но вот в чем конкретно были виновны до 12 декабря Рылеев с Оболенским? Да ровным счетом ни в чем! Не могли же они ожидать столь нелепых приговоров 1826 года, осуждавших за слова и чуть ли ни за мысли!

И вот этих-то невинных людей какой-то Милорадович самым наглым образом пытается погнать на такое отнюдь не невинное мероприятие, как вооруженное восстание!

Разумеется, неплохо было бы победить и захватить власть, но ведь даже и ее — не в собственные руки, а в руки того же Милорадовича в компании с Мордвиновым, Сперанским и незнаемо с кем еще! Конечно же, Рылеев и Оболенский прекрасно понимали, что никто и не собирается допускать их самих в правительство: поэтому-то и пытались подготовить хоть одного собственного представителя — Батенкова!

А ну как не получится победа? Тогда и вовсе не исключена каторга, даже если упорно ссылаться на верность присяге Константину: все равно кто-нибудь проговорится, что это было только предлогом, а по существу — враньем!

Разумеется, Рылеев с Оболенским вели бы себя совсем по-другому, если бы не только каким-то образом узнали о своей собственной незавидной участи в результате всех мер, предпринятых ими начиная с 12 декабря, а хотя бы могли предположить, что и совсем невинные люди, даже и не запятнавшие себя ни сном, ни духом в событиях 14 декабря, но упомянутые уже в письме Дибича, так же подвергнутся ужасным карам: Пестеля повесят, Вадковскому дадут вечную каторгу, Никите Муравьеву и Свистунову впаяют по 20 лет каторги, а долгие мытарства совершенно аполитичного плейбоя Захара Чернышева начнутся с двухлетнего каторжного срока!

Но ничего этого Рылеев с Оболенским 12 декабря знать не могли, и очень должны были возмутиться столь бесцеремонным вторжением в их личные судьбы, как позволил себе, повторим этот эпитет, наглый генерал-губернатор!

Перечить грозному Милорадовичу они не могли — это был бы прямой путь в кутузку, а вот принять тайные меры по своей защите вполне было уместно!

Выше мы уже обращали внимание на сходство заговора графа Милорадовича с помещичьим хозяйством. Аналогия эта отнюдь не поверхностна: крепостническая психология пронизывала весь русский народ сверху донизу — так было не один век, и к этому мы еще будем возвращаться. Неслучаен и характер реакции декабристов на давление со стороны Милорадовича.

Здесь вполне уместно привести фрагмент описания крестьянской психологии из книги знаменитого в XIX веке прусского государственного деятеля и идеолога барона А. Гакстгаузена, путешествовавшего по России в 1843 году: «Достаточно, чтоб помещик приказал пахать землю на дюйм глубже, чтобы можно было услыхать, как крестьяне бормочут: „Он плохой хозяин, он нас мучает“. И горе ему тогда, если он живет в этой деревне!»

Восстание же было гораздо более, чем на один дюйм глубже, чем вся предшествующая деятельность декабристов! Так что вовсе не исключено, что пламенные революционеры, исходя из своих истинных глубинных мотивов, действительно должны были желать срыва восстания как самой главной цели!

Что же они должны были для этого сделать?

Итак, они получили от Милорадовича план восстания и успели уже проинструктировать молодых лопоухих сообщников. Теперь они посылают Ростовцева, чтобы запугать Николая и тем самым сделать восстание ненужным.

Но если Николая нельзя запугать, а восставать все равно не хочется? Что делать тогда?

Нет другого выхода, кроме как выдать план восстания Николаю!

По-видимому, именно такие инструкции Ростовцев и получил от Рылеева и Оболенского; с учетом требований конспирации — от одного Оболенского, но скорее всего — с санкции Рылеева, хотя доказать это невозможно.

Но то, что Оболенский рассказал Ростовцеву план восстания — это несомненно: без информации Ростовцева не было бы изменения Николаем плана присяги! А больше ниоткуда этот план ни Ростовцев, ни Николай узнать не могли!

Об этом должен был догадаться Милорадович, получивший сведения о самой беседе Ростовцева с Николаем и прочитавший письмо Ростовцева: факт же, что Николай демонстрировал письмо Ростовцева Милорадовичу и А.Н. Голицыну — это рассказывалось Николаем I при жизни князя и никак не могло быть неправдой. Соответственно, происходило и коллективное обсуждение, при котором Милорадович и Голицын, как упоминалось, призывали не принимать Ростовцева всерьез и игнорировать его предупреждение. Возможно, именно это и стало перебором! Ведь перестал же с этого момента Николай доверять Милорадовичу!

После этого, вопреки их советам, и произошло изменение плана присяги, доведенное Николаем днем 13 декабря до Воинова (его никак нельзя было миновать!), митрополита Серафима и Лопухина — так говорится в записках Николая. В последних только не уточняется содержание указаний, исходивших от него самого; оно просто вытекает из последовательности событий, происходивших самым утром 14 декабря.

Нам все же представляется, что Лопухин был уведомлен великим князем дважды: в первый раз — о необходимости созвать заседание Государственного Совета. Это произошло еще вечером 12 ноября, т. е. после приезда Белоусова с письмами, одновременно с отправкой курьера за Михаилом, но до предупреждения Ростовцева. Назначение заседания Государственного Совета ведь никак само по себе не было связано с процедурами приведения к присяге и прочими техническими подробностями, о которых должен был начать заботиться Николай после предупреждения, полученного от Ростовцева, а собрание Совета существенно предшествовало по времени остальным шагам.

А может быть — и это самое страшное предположение, какое только можно сделать! — Ростовцев выдал Николаю и самого Милорадовича?

Едва ли это можно доказать, но все события тех дней никак не опровергают такую версию!

Сделаем предположение, как это могло происходить. Задав Ростовцеву естественный вопрос о Бистроме (тот был его начальником, и его именем Ростовцев прикрывал свой визит), Николай получил вполне четкий и ясный ответ: Бистром не был в курсе действий Ростовцева — это было, конечно, правдой!

Тут придется признать, что положение честного человека все-таки ужасно трудно — а ну как ему зададут простой вопрос, а не участвует ли в заговоре генерал Милорадович? Ведь не вправе же честный человек предотвратить этот вопрос!

Можно даже, если честному человеку самому очень хочется, как-то надоумить такой вопрос задать, отвечая на предыдущий — о Бистроме! Возможно, этот ответ подкреплялся и дополнительным усилением: по сведениям Ростовцева, Бистром и в заговоре не состоит! В такой именно формулировке это тоже было правдой, но, согласимся, это было бы уже некоторым отступлением от первоначально провозглашенного принципа — не указывать на конкретных лиц!

Разумеется, после этого Николаю не обязательно было спрашивать прямо о Милорадовиче: вполне можно было сначала поинтересоваться о ком угодно еще — и Ростовцев должен был давать неизменно отрицательные ответы: ведь он действительно не знал или формально мог считать, что не знает, кто же еще состоял в заговоре. Так что тут принципы честности, столь обоснованно возмутившие Герцена и Огарева, даже не понявших сути игры, Ростовцевым продолжали соблюдаться. И вот вдруг вопрос о Милорадовиче задан!