Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

рысью».

«В Варваринском колхозе секретарь ячейки Аникеев на бригадном собрании заставил всю бригаду (мужчин и женщин, курящих и некурящих) курить махорку, а потом бросил на горячую плиту стручок красного перца (горчицы) и приказал не выходить из помещения. Этот же Аникеев и ряд работников агитколонны, командиром коей был кандидат в члены бюро РК Пашинский, при допросах в штабе колонны принуждали колхозников пить в огромном количестве воду, смешанную с салом, с пшеницей и с керосином».

«В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили: “Скажешь, где яма? Опять подожгу!” В этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос».

«В Колундаевском колхозе разутых до боса колхозников заставляли по три часа бегать по снегу. Обмороженных привезли в Базковскую больницу. Там же: допрашиваемому колхознику надевали на голову табурет, сверху прикрывали шубой, били и допрашивали».

«В Кружилинском колхозе уполномоченный РК Ковтун на собрании 6 бригады спрашивает у колхозника: “Где хлеб зарыл?” “Не зарывал, товарищ!” “Не зарывал? А ну, высовывай язык! Стой так!” Шестьдесят взрослых людей, советских граждан, по приказу уполномоченного по очереди высовывают языки и стоят так, истекая слюной, пока уполномоченный в течение часа произносит обличающую речь. Такую же штуку проделал Ковтун и в 7, и в 8 бригадах; с той только разницей, что в тех бригадах он помимо высовывания языков заставлял ещё становиться на колени».

«В Лебяженском к<олхо>зе ставили к стенке и стреляли мимо головы допрашиваемого из дробовиков. Там же: закатывали в рядно и топтали ногами».

«В Солонцовском к<олхо>зе в помещение комсода внесли человеческий труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, угрожая расстрелом».

«В Чукаринском к<олхо>зе секретарь ячейки Богомолов подобрал 8 человек демобилизованных красноармейцев, с которыми приезжал к колхознику – подозреваемому в краже – во двор (ночью), после короткого опроса выводил на гумно или в леваду, строил свою бригаду и командовал “огонь” по связанному колхознику. Если устрашённый инсценировкой расстрела не признавался, то его, избивая, бросали в сани, вывозили в степь, били по дороге прикладами винтовок и, вывезя в степь, снова ставили и снова проделывали процедуру, предшествующую расстрелу».

«В Верхне-Чирском колхозе комсодчики ставили допрашиваемых босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали и выводили, босых же, на мороз».

«Уполномоченный РО ОГПУ Яковлев с оперативной группой проводил в Верхне-Чирском колхозе собрание. Школу топили до одурения. Раздеваться не приказывали. Рядом имели “прохладную” комнату, куда выводили с собрания для “индивидуальной обработки”. Проводившие собрание сменялись, их было 5 человек, но колхозники были одни и те же. Собрание длилось без перерыва более суток».

Обременённые этими знаниями, Давыдов и Минин отбыли в центр.

Тем временем из Ростова-на-Дону и Вёшенской округи могут в любой день явиться фигуранты указанных должностных преступлений – по одному или вместе – и закопать Шолохова живьём. Он спал, положив рядом ружьё. Жена смотрела умоляющими глазами, она б могла спросить: Миша, разве тебе надо больше всех? – но ответ знала заранее: ему дано больше всех, а значит, столько же надо.

…А ведь мог бы затихариться под Москвой, вывезти на подаренном «форде» семью, плюнуть на всё это – он же писатель, какой с него спрос! Никаких должностей в станице он не занимал. Привлечь его к ответственности не вышло бы. Живи себе, сочиняй.

Вместо этого решает: надо доделать письмо к Сталину. Если вождь не найдёт времени для личной встречи – так хотя бы прочтёт.

Проводит совещания со всеми своими разжалованными товарищами, – с прототипами Давыдова, Нагульнова, Размётнова, – которых, конечно же, за ангелов не считал, и претензии к ним имел самые суровые, но шолоховский характер именно здесь и проявляется: я вместе с вами всё это, так или иначе, делал, я всё это описал и даже отчасти оправдал, – значит, и разгребать будем вместе.

Показывает написанное письмо Плоткину. Плоткин, смирившийся с тем, что о нём там написано и это прочтёт вождь, уточняет некоторые детали – не про свои, конечно же, зверские чудачества, а про работу крайкома.

Письмо получается огромным.

Целая повесть о человеческой глупости, подлости и злобе.

* * *

Это самое большое письмо из всех, написанных Шолоховым. И самое безоглядное и беспощадное письмо из всей сталинской почты в 1930-е годы, а может, и за больший срок.

На такое могли решиться единицы.

Из писателей – так точно один Шолохов.

«4 апреля 1933 г. Вёшенская.

т. Сталин!

Вёшенский район, наряду со многими другими районами Северо-Кавказского края, не выполнил плана хлебозаготовок и не засыпал семян. В этом районе, как и в других районах, сейчас умирают от голода колхозники и единоличники; взрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой и всяческими болотными кореньями. Словом, район, как будто, ничем не отличается от остальных районов нашего края».

Какая всё-таки наглость – и с каким стилистическим, не побоимся этого слова, изяществом оформленная: у нас тут, товарищ Сталин, мрут взрослые и дети от голода, впрочем, как повсюду у вас в стране этой зимой, ничего нового.

Здесь слышна радищевская ледяная интонация.

«Но причины, по которым 99 % трудящегося населения терпят такое страшное бедствие, несколько иные, нежели, скажем, на Кубани», – продолжает Шолохов.

То есть на Кубани голодают и умирают по объяснимым причинам, а у нас тут свои особенности.

«…с момента проведения сплошной коллективизации посевная площадь выросла почти вдвое. Как работали на полудохлом скоте, как ломали хвосты падающим от истощения и устали волам, сколько трудов положили и коммунисты и колхозники, увеличивая посев, борясь за укрепление колхозного строя, – я постараюсь – в меру моих сил и способностей – отобразить во второй книге «Поднятой целины». Сделано было много, но сейчас всё пошло насмарку и район стремительно приближается к катастрофе, предотвратить которую без Вашей помощи невозможно».

Далее Шолохов в подробностях описывает причины катастрофы, демонстрируя глубокое знание сельского хозяйства.

У этой катастрофы есть конкретные имена. Овчинников Григорий Федотович, секретарь Ростовского горкома партии, уполномоченный крайкома по Вёшенскому району, злейший шолоховский ненавистник. Его сменщик на должности уполномоченного крайкома Шарапов. Зимин Николай Николаевич, второй секретарь крайкома партии. Чрезвычайный уполномоченный крайкома товарищ Гольман и заведующий зерновым сектором крайкома товарищ Фёдоров. Всё это неизбежно било и по Борису Петровичу Шеболдаеву, с 1930 года – первому секретарю крайкома партии, руководителю всего региона, давно желавшему, чтоб никакого Шолохова во вверенном ему крае не было.

Шолохов выступает против Шеболдаева, Зимина, Овчинникова, Шарапова, Гольмана, Фёдорова – за своих соседей, за близких и дальних. А также за ряд не названных в письме друзей, и за одного названного