И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей

Notes

1 The same set of variant names can also refer to the administrative district of which the town ofVôru (Werro) is the center, but this discussion will refer only to the town.

2 A copy of her decree and a contemporary town plan appear in [Pullat] (plates following page 96).

3 On Catherine’s 1764 tour of the region and her subsequent initiatives, see [Voeikov etc.: 114].

4 A secret instruction from Catherine to Prince Vyazemsky stresses the peculiar status of the Baltic and some other non-Russian parts of her empire [Nechaev: 12].

5 Unless otherwise noted, the statistics and chronology here and below are from [Pullat: 28–31] and [Vrangel’].

6 By 1881 there were fewer Germans than Estonians in the town, which then numbered 2697 inhabitants: 976 people, or about 36 %, vs. 1339, or about half. By 1897, Estonians comprised nearly two thirds of the population, and Germans – a fifth. In the latter nineteenth century the town also had a sizeable lewish community (over 6 % of the population in 1897) and an increasing but never large number of Russians and members of other ethnic groups, notably Latvians. The surrounding countryside was “сплошь эстонское” [Vrangel’: 49].

7 He arrived with a post as a private tutor, but his intention from the start was to establish a school.

8 For a recent overview of the role of German Pietism, in particular of Moravian missionaries from Herrnhut, among different social classes in the Russian Baltic region, see [Wilpert: 105–112].

9 H. Eisenschmidt recalls a rapid decline in the early 1840s [Eisenschmidt: 74–78],but M. Telk’s statistics suggest a more differentiated pattern [Telk].

10 The arithmetic book was a significant enough achievement to appear in Laul’s index entry on Krümmer [Laul: 563].

11 For details of Kreutzwald’s publication history, see the first part of H. Laidvee “Fr.R. Kreutzwaldi Tôôd” [Laidvee: 15-170].

A more straightforward and updated chronology is at the beginning of “Fr.R. Kreutzwaldi bibliograafia” [FRKB:7-19].

12 Fet’s statement about never hearing about a doctor has not escaped the notice of researchers in Vôru. V. Ots [Ots: 17] notes Fet’s observation and states that of course we know that there was a doctor, Kreutzwald. Since, however, Ots is writing for an Estonian audience, specifically one in Vôru, she situates the problem in the world of what was and presumably still is known to everyone in Vôru, not the much stranger world of Fet’s prose poetics, or the less well-informed one of a twenty-first century non-Estonian readership.

13 Kreutzwald’s correspondence on this point is quoted in [Ots: 19–20].

14 Although Sivers was some three years younger than Fet, they were indeed together at school. Sivers was sent off to boarding school slightly early because of his family situation [Spehr: 3–4]. Fet, for his part, might never have gone to this particular school at all had it not been for a traumatic change, around that time, in his legal status (he lost his claim to be a Shenshin and was declared a German subject resident in Russia), which his family evidently preferred he learn about after he was already settled in with Krümmer in a German-Russian environment.

15 For the period up to the end of Kreutzwald’s life [Laidvee: 341–343,356,363–365] lists responses to Kalevipoeg in Estonian-, Russian-, German-, and French-language venues. Miller offers a late nineteenth century view of the issues.

16 According to “Fr.R. Kreutzwaldi bibliograafia”, the book really was published only in 1904 [FRKB: 12].

References

Eisenschmidt / Eisenschmidt H. Erinnerungen aus der Krümmerschen Anstalt und aus des Verfassers eigner Schulzeit. Dorpat, 1860.

ES / Энциклопедический словарь:

Репринтное воспроизведение изд. Ф.А. Брокгауз – И.А. Ефрон, 1890. Ярославль, 1991.

Fet 1890 / Фет А. Мои воспоминания. М., 1890.

Fet 1893 / Фет А. Ранние годы моей жизни. М., 1893.

FRKB / Fr.R. Kreutzwaldi bibliograafia 1982–2003. Tallinn, 2004.

Kreutzwald / Kreutzwald Fr.R. Kalewi poeg.

Eesti ennemuistne jutt. Kaheskümnes laulus. Kogunud ja kirja pannud Dr. Fr. R. Kreutzwald. Neljas paradatud trükk. Jurjew (Tartu), 1901.

Laidvee / Laidvee H. Fr.R. Kreutzwaldi Bibliograafia 1833–1969. Tallinn, 1978.

Laul / Laul E. Eesti kooli ajalugu. 1.13. Sajandist 1860, aastateni. Tallinn, 1989.

Maydell / Maydeïl R v. Autobiographie. SPb., 1883. Miller / Миллер Вс. Калевипоег // ES. T. 27 (14). C. 11–12.

Nechaev / Нечаев В. Прибалтийское (остзейское) гражданское право // ES. Т. 49 (25). С. 117–121.

Nirk / Nirk E. Friedrich Reinhold Kreutzwald. Lauluisa Elulugu. Tallinn, 1961.

Ots / Ots V. Kreutzwaldi-aegne Vôru. Lühiuu-rimus. Vôru: Dr. Fr.R. Kreutzwaldi Memoriaalmuuseum. 1976.

Puhvel / Puhvel M. Symbol of Dawn. The life and times of the 19th-century Estonian poet Lydia Koidula. Tartu, 1995.

Pullat / Pullat R. Vôru linna ajalugu. Tallinn, 1984.

Sivers 1847 / Sivers J. v. Gedichte. Dorpat, 1847.

Sivers 1858 / Sivers J. v. Literarisches

Taschenbuch der Deutschen in Russland. Riga, 1858.

Spehr / Spehr E. Beitrâge zu einer Monographie des Baltischen Schriftstellers Jegor von Sivers. Kônigsberg, 1933.

Telk / Telk M. Vôru linna koolivôrgu kujunem-ine ja areng 18. sajandi lôpust kuni 1917. aastani. Diplomitôô. Tartu, 1979.

Voeikov etc. / В<оейков> А., В<ейнберг> Л., Л<овягин> А. Прибалтийский край // ES. T. 49 (25). С. 110–117.

Vrangel’ / Врангель К. Верро // ES. T. 11 (6). С. 48–50.

Wilpert / Wilpert G. v. Deutschbaltische

Literaturgeschichte. Munich, 2005.

Александр Лавров Первый тютчевский юбилей (1903)

Тридцать лет спустя после кончины Тютчева посмертная биография поэта ознаменовалась первой крупной датой. 23 ноября 1903 года, в годовщину столетия со дня его рождения, в Петербурге в Новодевичьем монастыре были отслужены заупокойная литургия и панихида и, как сообщается в газетной хроникальной заметке,

...

на могиле поэта совершена лития. Присутствовали г-жа О.А. Тютчева, жена старшего сына поэта И.Ф., и сын покойного Ф.Ф. Тютчев. Отсутствие остальных членов семьи объясняется тем, что они отбыли в Орел, где чествуется память поэта, принадлежавшего к дворянству Орловской губернии. На могиле, – добавляет газетный репортер, – не было ни одного литератора1.

В Орле состоялось единственное официальное чествование, приуроченное к юбилею; единственное, если не считать поминальной церемонии в родовом имении:

...

23 сего ноября в селе Овстуге, Брянского уезда, скромно чествовалась память поэта Ф.И. Тютчева. В местной церкви при стечении крестьян и в присутствии нескольких лиц из брянской администрации была торжественно отслужена заупокойная литургия. По окончании литургии священник объяснил молящимся, чем замечательно для них 23-го ноября, и кто такой Ф.И. Тютчев. После панихиды в церкви была отслужена панихида в овстугской школе. Здесь же в школе инспектор народных училищ Орловской губернии П.И. Протопопов сказал ученикам речь, посвященную памяти поэта, и прочел его краткую биографию. Вслед за этим предводитель дворянства г. Глухов роздал учащимся брошюру с портретом Ф.И. Тютчева, с его небольшой биографией и с некоторыми стихотворениями2.

В той же рубрике «Местная хроника» значилось: «На запросы нашей городской управы относительно чествования памяти поэта Ф.И. Тютчева брянская уездная земская управа сообщила, что средств на этот предмет у ней не имеется».

Юбилейный церемониал в Орле прошел с надлежащей торжественностью и благопристойностью, среди публики преобладало местное дворянство. С речами о Тютчеве выступили губернский предводитель дворянства М.А. Стахович, председатель губернской земской управы С.Н. Маслов и другие «официальные лица». Телеграфное сообщение о праздновании появилось во множестве газет (с незначительными редакционными вариациями исходного текста):

...

ОРЕЛ, 23-го ноября. Сегодня, в столетнюю годовщину рождения уроженца Орловской губернии поэта Ф.И. Тютчева, после панихиды в кафедральном соборе состоялось в Дворянском собрании в присутствии сына и внуков поэта торжественное чествование его памяти.

На торжестве присутствовали местные власти, представители дворянства, города, земства, разных Обществ и учреждений, интеллигенция и учащаяся молодежь. Блестящую речь о жизни, деятельности и значении Тютчева сказал губернский предводитель дворянства Стахович, возложивший роскошную лиру к подножию портрета поэта, декорированного зеленью и цветами. После речи Стаховича произнесены были приветствия и возложены венки от учреждений, Обществ, учебных заведений и города Орла. Земство в ознаменование настоящего торжества постановило раздать всем учащимся в школах Орловской губернии стихотворения Тютчева. В конце чествования г. Иваненков прочел прекрасное стихотворение, посвященное поэту и повторенное по требованию публики. Затем прочитаны были поздравительные телеграммы из Петербурга, Москвы, Ярославля и других городов от разных лиц и учреждений. Торжество закончилось исполнением хором воспитанниц кантаты на слова поэта. Присутствовавшим на торжестве розданы юбилейные листки с портретом Тютчева, краткою биографией его и избранными стихотворениями. После заседания прибывшим на торжество семье сына поэта и почетным гостям был предложен завтрак3.

В орловской печати излагались дополнительные подробности о ходе чествования и содержании выступлений:

...

Возложение венков сопровождалось небольшими речами, в которых каждое из учреждений прибавляли о Тютчеве что-нибудь новое, если не считать особенно понравившегося публике известного экспромта «Умом Россию не понять», – экспромта, повторенного разновременно четырьмя лицами. Но несмотря на такие повторения, публика далеко не была утомлена: очевидно, экспромт этот производил на нее <… > сильное впечатление.

Тот же экспромт весьма удачно был дополнен председателем <…> орловской ученой архивной комиссии, генералом Н.Н. Шульгиным, который, взяв за основание последний стих экспромта: «В Россию можно только верить», – согласился с этим. Но выводя затем заключение из этого, что Тютчевым подчеркнуто в экспромте «отсутствие у нас знаний», удостоверил, что орловская архивная комиссия серьезно занимается как пополнением этих знаний, так и тем, что касается жизни орловского края и его уроженцев, и в подтверждение этого возложил к подножию портрета акт орловской архивной комиссии с подвесом печати4.

О том, что представления большинства собравшихся в орловском Дворянском собрании о творчестве Тютчева, видимо, концентрировались вокруг неоднократно прочитанного «экспромта» и недалеко выходили за его пределы, можно косвенным образом судить по другим публикациям в «Орловском вестнике». Одна из них имела откровенно просветительский характер и явно была ориентирована на читателя, впервые узнающего о даровитом земляке. В ней были приведены полностью около двадцати стихотворений, отмечалось, что «поэзия Тютчева не богата в количественном отношении, но в качественном заслуживает безусловного внимания», что среди стихов «поэта-филосо-фа» «много истинно художественных», признавалось, что поэзия Тютчева «на многие еще годы сохранит свою ценность», и выносился окончательный вердикт: «С другой стороны, присущая ей индивидуальность, которая делает ее интересной для немногих, и отсутствие общественного элемента служат и будут служить причиной того, что Тютчев останется в стороне от широкой публики»5.