Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

П. Чайковский.

Вчера получил Вашу вторую телеграмму. Спасибо Вам, дорогая моя.

197. Чайковский - Мекк

Москва,

29 сентября 1878 г.

Вчера я, наконец, получил Ваше письмо, мой лучший, мой беспредельно добрый, милый друг! Я заранее был уверен, что Вы во всяком случае не посоветуете мне насиловать свою природу, жить в среде, сделавшейся мне антипатичной, оставаться в таком положении, которое поневоле делает меня праздным, бессмысленно проводящим жизнь маньяком. Но только прочтя Ваши дорогие строки, я почувствовал себя вполне покойным. Счастью моему решительно нет пределов. Я не могу оставаться в этой атмосфере, я положительно задыхаюсь здесь, я считаю минуты, оставшиеся мне до вожделенного дня отъезда.

Пишу Вам только несколько строк, чтобы поблагодарить Вас sa то, что Вы, в качестве моего доброго гения, даете мне возможность вырваться из ненавистной неволи. Я безмерно счастлив. Как я буду работать, как я буду стараться теперь доказать. себе самому, что я в самом деле достоин того, что Вы для меня делаете! Часто, очень часто меня давит мысль, что Вы слишком много даете мне счастья. Вообще, как только я не пишу, не работаю, я начинаю презирать себя, впадать в несколько преувеличенное отчаяние от мысли о своем ничтожестве и недостойности, находить, что Ваше представление обо мне и мое действительное я безмерно далеки друг от друга. Когда я работаю, когда я доволен работой, тогда бездна наполняется, и я дорастаю до высоты Вашей доброты и Вешей симпатии ко мне, а работать я буду - это верно. Боже мой, что за счастье свобода! Я схожу сегодня в Ваш дом. До свиданья, милый друг мой.

Ваш П. Чайковский.

Я очень одобряю Ваше решение уехать из Сан-Ремо. Место это очень мало симпатично. Чудный климат, но скучная и серая природа.

198. Чайковский - Мекк

Москва,

30 сентября 1878 г.

Я был, наконец, вчера в Вашем чудесном доме, дорогая моя. Иван Васильев принял меня с большим радушием и дал мне полную свободу бродить по комнатам одному. Я провел два часа в Вашем жилище и осмотрел все весьма подробно. Нечего и говорить, что я остался в совершенном восторге от великолепной залы и других парадных комнат, но всего более мне пришлись по сердцу Ваши собственные апартаменты, а также те комнаты, в которых Вы предлагали мне поселиться. Эти последние я нашел вполне приготовленными для принятия жильца. Что это за чудный уголок! С каким наслаждением я бы пожил в этих столь же уютных, сколько и роскошных комнатах! К сожалению, это невозможно. Находясь профессором консерватории и имея обязательные отношения к людям, я не могу спрятаться в Вашем милом уголке. Мой адрес должен быть известен, а чего бы ни стали говорить, если б я поселился в Вашем доме! А между тем, ничего более подходящего нельзя себе представить для меня в настоящую минуту, как уголок Вашего дома, никому недоступный. Несмотря на перспективу близкого освобождения, несмотря на предвкушение счастья, которое я ощущаю с тех пор, как получил Ваше письмо, меня все-таки не оставляет странное, болезненное, острое и несносное неопределенное ощущение какого-то страха и жуткости, заставляющие меня избегать человеческого общества, преследующие меня даже дома, всюду и постоянно. Только у Вас я провел два часа вполне свободный от этого ощущения; да еще за городом я отдыхаю. Картины Ваши мне очень нравятся. Особенно все те, которые в Вашем доме. “Inganо e amоre” [“Обман и любовь”] нравится мне больше по рисунку и колориту, чем по несколько мелодраматическому сюжету. Но все, что в вашей спальне и в смежных комнатах - очаровательно. Одной заинтересовавшей меня картины я не мог хорошо рассмотреть по ее невыгодному положению. Между тем, она обратила на себя мое особенное внимание, потому что это как бы иллюстрация к первой части моей Первой симфонии. Картина эта изображает большую дорогу зимой. Хороша она! Что за прелесть голова старика над дверью! Я играл на Ваших инструментах; и Бехштейн и Steinway прекрасны. Орган Дебена очень хорош и как инструмент и как мебель. Я заключил первый осмотр Вашего дома тем, что попросил Ивана Васильева показать мне весь дом до величайших подробностей. Я перебывал во всех комнатах и был даже в Вашей чудесной бане. В настоящую минуту в доме работают обойщики. Ива[н] Вас[ильев] весьма усердно приглашал меня прийти еще раз, когда все будет готово. Само собой разумеется, что я буду; мне так хорошо и тепло было у Вас! Отчего дом приводится в полный порядок, несмотря на то, что Вы остаетесь зиму в Италии?

Теперь скажу Вам вкратце, что я порешил. Я объявил Рубинштейну, что останусь здесь не более месяца. В начале ноября я поеду в Петербург под предлогом семейных дел, без всяких провожаний, прощаний и т. п. Затем через две недели я напишу оттуда письмо, что болезненное состояние мешает мне возвратиться. Между тем, Рубинштейн уже принял меры к замещению меня, и я могу уехать с весьма утешительным сознанием, что меня заменит человек, который не хуже меня умеет отыскивать квинты и октавы. Человек этот - Танеев. Покамест, дабы предотвратить толки, Рубинштейн пригласил его в качестве фортепианного преподавателя, но как только я уеду, он примет мои классы, кроме инструментовки, которую будет преподавать сам Н[иколай] Г[ригорьевич]. В Петербурге я хочу прожить недели две-три, чтобы провести все это время неразлучно с братьями, и затем поеду в Сlarens. Меня очень привлекает этот милый уголок главнейшим образом потому, что там мне раздолье работать. Когда посредством работы и уединения я приведу в порядок свои расшатанные нервы и вообще успокоюсь, тогда поеду дальше и непременно побываю на С о m о, вблизи от Вас, мой несравненный, мой лучший друг. Итак, мне остается провести здесь месяц. Много ли времени - месяц, а между тем я содрогаюсь от мысли об этом бесконечном периоде времени! Каждый месяц, проводимый здесь, кажется мне вечностью. Я попытаюсь в течение этого месяца поработать, но весьма сомнительно, чтоб это удалось. Меня утешает то, что в половине октября приедет сюда из деревни Модест, который хочет остаться у меня вместе со своим Колей несколько дней.

Мне было приятно увидеть из письма Вашего, что и Вам San Remо пришелся не по вкусу. Чудный климат, но местность мало привлекательная. Позвольте рекомендовать Вам поездку в экипаже по Соrniche и до Ниццы. Невообразимо чудная прогулка! Впрочем, весьма вероятно, что Вы уже этой дорогой приехали в San Remo. Я нигде не бываю и почти никого не вижу, но каких трудов мне стоит отделываться от приглашений, приставаний, навязываний! Как мог я прежде переносить эту жизнь! Погода все еще стоит удивительная. Я все свободное время провожу за городом. Только вне Москвы, в лесу, где-нибудь подальше я могу дышать свободно. Мне необходимо остаться еще месяц, чтобы дать время Танееву приготовиться к моей замене, а также чтобы мое нынешнее бегство из Москвы не было буквальным повторением прошлогоднего.

До свиданья, друг мой. Благодарю Вас тысячу раз за письмо Ваше, воскресившее меня. Что поделывает мой друг Милочка?

Передайте ей мой поцелуй.

Ваш П. Чайковский.

199. Чайковский - Мекк

Москва,

2 октября 1878 г.

Дорогая моя! Вчера вечером меня осенила следующая мысль. К чему мне тут без надобности оставаться целый месяц? Жизнь моя до того теперь бессмысленна, что и месяца трудно выдержать. Я хотел остаться по двум причинам: 1) дать Танееву время приготовиться заменить меня и 2) 3 ноября состоится первый концерт Р. М. О., на котором Рубинштейн собирается играть для меня мой фортепианный концерт.

Что касается первой причины, то оказывается, что высшие классы гармонии примет на себя не Танеев, а Губерт, которому готовиться нечего. К первому же курсу гармонии Танеев совсем готов. В концерт я все равно ни за какие блага в мире не пошел бы, следовательно, и без того не слышал бы исполнения Рубинштейна. Меня удерживали здесь еще некоторые другие соображения и преимущественно какая-то деликатность относительно консерватории. Мне не хотелось быстрым отъездом показать, до чего мало я ценю своих здешних soi-disant [так называемых] друзей. Но, во-первых, я имею причины не быть особенно деликатным, а во-вторых, все эти соображения падают перед тем, что жизнь моя теперь - столь вопиющая бессмыслица, столь несносна, столь невыносима, что даже и месяца я не могу выдержать. Не скрою от Вас, что я постоянно должен был прибегать к вину, чтобы поддерживать себя. Ну, словом, j'ai precipite les evenements [я ускорил события]. Сегодня я сказал Рубинштейну, что уезжаю в конце недели.