Искры на воде (сборник) - Архипов Вячеслав

Охотники переглянулись между собой, не понимая ничего. Им было совсем непонятно, как можно стрелять в человека, но ещё больше непонятно, что человек в одежде карагаса стреляет в людей.

—

Родька молодой, может, ошибался, — с надеждой проговорил Эликан.

—

Не ошибался. Человека в суконном халате, перевязанном поясом, и я видел, но лица не признал, далеко было, а Родька проследил его, пока не узнал. Времена настали плохие, с незнакомыми людьми старайтесь не связываться.

—

Теперь в тайге бояться надо людей? — спросил Езилан.

—

Зимой такие люди в тайгу не пойдут, сам знаешь, зимой в тайге сгинуть можно быстро, да и золото зимой не добывают. Они подкарауливают одиноких старателей на выходе к большой реке уже по осени, когда те идут с золотом.

—

В тайгу совсем не ходить? — спросил Эликан.

—

Почему не ходить? Тайга — твой дом, ты из дома бежать хочешь?

—

Я не могу стрелять в людей, ты сам подумай, — обиделся старик.

—

И не надо стрелять, напугать ты можешь, чтобы они сюда больше совсем не совались. Надо, чтобы они и другим передали, что здесь нечего делать.

—

Испугать можно, испугать хорошо можно.

—

А ты испугаешься и не придёшь весной с товаром, тогда Эликан совсем пропадай, — уже улыбался старик.

—

Я не один приду, а когда много народу, тогда не страшно.

—

Ты, Евсейка, возьми у меня жёлтые камни — беда от них, я больше брать их не буду, лучше тебе покажу — сам бери.

—

Делай как знаешь, Эликан, а за золото потом рассчитаемся.

—

Зачем считаться, бери подарок, Лаврену дашь, шибко хороший друг Лаврен.

—

Хорошо. Скажи мне, Эликан, погода долго ещё будет стоять, снег далеко?

—

Полмесяца ещё постоит, потом снег будет приходить, много снегу.

—

Откуда ты знаешь?

—

Знаю. Глаза есть у тебя, посмотри: небо говорит, лес говорит, трава говорит — все говорят, только смотри и слушай.

—

Может, тебе духи говорят?

—

Может, и духи, — хитро улыбнулся старик.

Утром провожать братьев вышло всё стойбище. Эликан и Оробак пошли вместе с ними до реки, чтобы помочь связать небольшой плот. Когда плот был готов, старик обнял братьев по очереди и сказал:

—

Евсейка, приходи весной, будем ждать, будем торговать, осторожно ходи, смотри на сопки, плохой люди смотри.

—

Посмотрим. Удачи вам.

Плот, медленно покачиваясь на воде, пополз к середине реки, где было глубже. Евсей шестом направил плот на струю воды и стал смотреть по сторонам. Только при необходимости приходилось вставать и направлять плот, когда его течением несло к берегу, но такое случалось нечасто.

Через неделю Цыганковы причалили к Благодатской. Разгрузили плот, привязали его к большой валёжине — пригодится кому-нибудь. У Никодима, где они оставляли свою лошадь, их встретил Чирей, совершенно спокойный и уверенный в себе. Евсей сделал вид, будто ничего не произошло.

—

Никодим дома? — спросил он.

—

Вечером будет, сейчас на Тагул пошёл.

—

Подождём, куда притулиться можно?

—

Где и всегда — место свободное. Кухарка накормит на кухне.

Когда братья сидели, дожидаясь хозяина, Евсей сказал:

—

Делай вид, будто ничего не случилось. Ни к чему разговоры.

—

Может, Никодим и сам промышляет этим делом? — вдруг проговорил Родион.

—

Вот и помалкивай, раз додумался.

—

Я и помалкиваю.

Никодим приехал уже затемно. С Тагула привезли много хариуса, вся челядь и батраки взялись за засолку. Хариус — рыба вкусная, но очень нежная, немного упустишь время — и может появиться запах, а тухлой рыбой только собак кормить, куда её сбудешь.

—

Бог в помощь, — сказал Евсей, подходя к Нестерову.

—

Спасибо на добром слове, давно прибыли?

—

К обеду, маленько отдохнули.

—

За рыбой на конях ездили, здесь напрямую поближе будет. Теперь прибрать надо, не то протухнет.

—

Себе или продавать повезёшь?

—

Поглядим. Конечно, сбывать надо, куда её столько, только сейчас нужно сохранить до морозов, потом и везти можно. А ты чего спросил, взять хочешь?

—

Взял бы немного, угостить своих.

—

Завтра поедешь?

— Да.

—

Лошадь твоя во дворе, когда поедешь, я тебе и отсыплю, сколь захочешь; только мы после обеда поедем снова; пока рыба скатывается, надо успевать. Спать будем зимой.

Утром, когда Евсей запряг коня и собрался было уезжать, на крыльцо вышел Никодим.

—

Евсей, собрался, что ли?

—

Собрался, чего ждать?

—

Погодь. — Никодим спустился с крыльца и подошёл к телеге. — Ты к Хрустову когда поедешь?

—

Река только встанет, и поеду.

—

Передай ему, что я исполнил его просьбу — он знает, про что разговор.

—

Передам, отчего ж не передать.

—

Чирей, неси-ка ящик! — крикнул хозяин.

Работник вынес небольшой ящик, сколоченный из дранья, и поставил на телегу. Там, прикрытая травой, лежала уже посоленная рыба.

—

Сколько с меня? — спросил Евсей.

—

А, пустое. — Никодим направился в дом, оглянувшись, крикнул: — Так ты не забудь передать!

—

Не забуду. Спасибо за рыбу.

Хозяин, не оборачиваясь, махнул рукой и скрылся за дверью.

28

Хрустов большую часть лета прожил в Тайшете: дела с торговлей шли хорошо, но была возможность ещё больше расшириться и окрепнуть. А дело без доброго помощника оставлять нельзя было. Такого помощника, как Лаврен, в Тайшете он не нашёл. Были разные: послушные, работящие, но исполнительные только по приказу. Даже видимую выгоду самостоятельно использовать не могут — только с указки. Привыкли «шапку ломать» перед хозяином, а чтобы головой поработать, так это, мол, не моё дело. Но хоть такие, да в меру вороватые. Илья Саввич видит, кто и сколько прибирает себе, но пока терпит, понимает, что честных приказчиков не бывает. Разные мелочи, конечно, огорчают лавочника, но, в общем, дела идут прибыльно. Дочка радует: проявила усердие к учёбе; учитель доволен, хвалит.

Иван Иванович Свешников, учитель из политических ссыльных. Наводнили они Сибирь-матушку после января 1905 года. И в Тайшете их много. Среди них разные люди: есть мастеровые, которые работают на лесозаводе, на железной дороге, есть учёные, они пробиваются уроками для недорослей, как Свешников. Эти люди руками заработать себе кусок хлеба не могут, но знания имеют и языки разные понимают — этим и пользуются местные граждане, кто способен оплатить учёбу своих чад.

Свешникова посоветовал Хрустову урядник, с кем у лавочника сложились добрые отношения.

—

Приглядись к нему, он ранее где-то в самой Москве учительствовал, да вот попал под влияние. Конечно, дурак, что вовремя не разглядел яму, да только что теперь? Они у меня под приглядом, этот самый тихий, гляди, что и сгинет от голода. Один живёт, кабы чего не удумал, а мне потом отвечай.

—

Плохо кормит политика.

—

Ты присмотрись, ему же не политике учить, а другие знания давать.

Илья Саввич поговорил с Иваном Ивановичем, сошлись в цене. Плату назначил такую же, какую получали и другие учителя, но лавочник предложил ещё и место для жилья, небольшую каморку и столование. Довольный Свешников готов был приступить к работе сразу, но пришлось ждать, пока Илья Саввич уговорит дочь. К его удивлению, дочь согласилась сразу, и занятия начались. Лизавета относилась к учителю уважительно, как к любому взрослому человеку, усердие проявила необыкновенное.

—

Удивительная девочка, — говорил Свешников отцу. — Столько вопросов, столько желания к познанию, всё впитывает с первого раза.

—

Это не вредно для неё? — спросил Хрустов.