Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты - Александр Осокин

Закончив «мобзаписку» по Германии, я понес ее Голикову. В «записке» мы определяли масштабы развертывания немецкой армии в двух вариантах: для молниеносной войны (блицкрига) и для длительной. Для молниеносной войны мы определяли количество дивизий около 220, для длительной – 230. И приложили карту-схему, на которой были показаны существующие группировки немецких войск на наших границах и возможные варианты направления их действий…

Много позже, уже после войны, мне стало известно, что эта мобзаписка пролежала у него без движения до самого начала войны, хотя другие «мобзаписки» быстро утверждались и немедленно отсылались в Генштаб. После этого между мною, вернее, между Информотделом, и генералом Голиковым установились весьма странные отношения. На каждом докладе генерал «срезал» у меня по нескольку дивизий, снимая их с учета, как пешки с шахматной доски. Никакие мои возражения на него не действовали… [С. 80–83].

– Товарищ генерал, – заявил я ему, – я не согласен с вашей практикой «срезать» количество дивизий, которые мы указываем. Уже подошло время выпускать очередную сводку по Германии, а я не могу ее выпустить в искаженном виде. Голиков молча извлек из сейфа лист александрийской бумаги, развернул на столе и сказал:

– Вот действительное положение на наших границах. Здесь показано 35–40 дивизий, а у вас сто десять.

Я посмотрел на схему. Там действительно синим карандашом были показаны немецкие дивизии вдоль наших границ.

– Что это за документ? Откуда?

– Это дал нам югославский атташе полковник Путник. Эти же данные подтвердил и наш агент из немецкого посольства в Москве. Этим же данным верит и наш «хозяин», – пояснил Голиков и уже тоном приказа сказал: – Поэтому не будем спорить, выпускайте сводку по этим данным.

Я ответил, что без проверки по этим данным выпускать сводку не могу, и попросил схему в отдел для анализа.

При изучении схемы Путника прежде всего бросалось в глаза резко сниженное количество дивизий, причем они были разбросаны вдоль нашей границы равномерно и бессистемно. В их расположении не было замысла никакой идеи. Нумерация дивизий совпадала с теми нашими данными, которые имелись уже в нашей старой сводке. Для всех нас стало ясно, что перед нами обыкновенная немецкая «деза». Стало ясно и другое – что наши сводки попадают в немецкую разведку… Причем очень характерно, что дезинформационный материал попадал к нам не из наших источников, а «сверху»[214].

Наметились и каналы проникновения дезинформации. Сначала она попадала к «соседям», в агентурную сеть НКВД или в контрразведку. Потом, конечно, с помощью Берии дезинформация докладывалась Сталину[215]. И уже от Сталина – в Разведуправление Генштаба и по другим каналам.

Надо отдать должное немецкой разведке – ее дезинформация сумела ловко обмануть наше правительство, скрыть от него военные приготовления против нас.

Мы, работники Разведупра, главную борьбу против дезинформации сосредоточили вокруг количества вражеских дивизий, развернутых на наших границах. Мы показывали их истинное количество, а немецкая разведка всячески пыталась скрыть или уменьшить их количество, и, кроме того, нас уверяли, что Германия будет наносить удар по Англии.

И в этой борьбе немецкая разведка нас победила. Советское правительство и наше военное руководство верили вражеской дезинформации, а не собственной разведке.

Сам начальник Разведупра не верил данным собственной разведки и систематически «срезал» количество немецких дивизий, с каждой неделей все больше и больше, подгоняя наши разведданные под сообщение Путника. В конечном итоге эта дезинформация Путника была внедрена в Генштабе и правительстве и так осталась до сего времени неразоблаченной[216].

В воспоминаниях бывшего начальника Генерального штаба маршала Жукова сказано: «…на 4 апреля 1941 года, по данным Генштаба, против СССР находилось 72–73 дивизии» [28. С. 226]. Вот это и есть данные Путника. Советская военная разведка еще в декабре 1940 года докладывала в разведсводке № 8, что против СССР сосредоточено 110 дивизий, из них 11 танковых. Как же получилось, что по состоянию на апрель 1941 года их было 73?! Уменьшилось на 38 дивизий?!! Это уже работа начальника Разведуправления генерала Голикова. Он просто «снял» 38 дивизий с учета и подсунул Генштабу «дезу» Путника… В схеме же, приведенной маршалом Жуковым, я узнаю схему Путника…

Изучив схему Путника и сняв с нее копию, я вернул ее генералу Голикову. Доложил твердо и по форме вполне официально, что схема Путника – дезинформация.

Голиков пытался убедить меня, что в ней все весьма правдоподобно и логично. Главные силы Германии, по мнению Голикова, находятся во Франции и готовятся нанести решающий удар по Англии. Доказательство тому – усиленная бомбардировка Лондона и подготовка к форсированию Ла-Манша. Сам Голиков придерживался этого мнения и дал мне понять, что и Сталин так думает.

Мы, работники Разведупра, в эту версию никогда не верили и предполагали, что возня немцев около Ла-Манша – особая форма дезинформации. Теперь уже стало известно, что эта дезинформация была капитально разработана как операция против Англии и носила название «Морской лев», а позднее «Хайфин»[217]. Были даже посланы разведывательные группы в сторону Британских островов, которые погибли.

Отдав в жертву этой дезинформации десяток своих солдат, Гитлер все же всучил ее Сталину и его «любимым ученикам».

До сего времени бывший тогда военно-морской министр[218] адмирал Кузнецов верит, что операция «Морской лев» была действительной, а не дезинформационной. Об этом он пишет в своих мемуарах и подтверждает, что в это верили Жданов и Молотов (см. журнал «Октябрь» № 11). Вся трагедия в том и заключается, что все партийные, советские и военные руководители верили в то, что Гитлер будет наносить удар по Англии, а не по СССР. Все наше руководство находилось в плену немецкой дезинформации. А что собой представляет операция «Морской лев», красноречиво рассказывает в своих воспоминаниях немецкий генерал Циммерман:

«В начале июня в Ставку Главного Командования немецкими войсками Запада прибыл порученец начальника Генерального штаба сухопутных войск и сообщил собравшимся офицерам, что все проделанные подготовительные работы являются просто мероприятием, необходимым для введения противника в заблуждение, и что теперь их можно прекратить… Все эти приготовления проводились только в целях маскировки готовящейся Восточной кампании, которая в ту пору являлась для Верховного Главнокомандующего уже решенным делом»[219] (Мировая война 1939–1945 гг., с. 56).

Эту дезинформацию путем несложных расчетов мы разоблачили. Дело в том, что у немцев не хватало десантных перевозочных средств, и фактически операция не могла быть осуществлена[220]. После Дюнкерка в Англию возвратилась трехсоттысячная армия. На ее базе англичане сформировали около 40 дивизий, из них 5 танковых, и была построена мощная береговая оборона. Для преодоления сопротивления английской армии нужно было перебросить не менее 60 немецких дивизий, из них 8 – 10 танковых. Для этого требовалось много десантных средств. Я уже не помню чисел, полученных при наших расчетах, но, по подсчетам самих немцев, для переброски в первом эшелоне 30 дивизий требовалось 145 пароходов, 1 800 барж, 400 буксиров, 900 катеров, 100 парусных судов, не считая флота для прикрытия и поддержки операции. Таких судов у немцев не было[221]. Поэтому Гитлер никогда и не помышлял о вторжении на Британские острова. У него были другие планы – склонить Англию к миру, отсюда и миссия Гесса, и напасть на Советский Союз. Эту дезинформацию мог также легко разоблачить военно-морской министр[222] с его штабом и доказать Сталину ее неосуществимость. К сожалению, этого не было сделано. Все верили в нападение Гитлера на Англию и проявили беспечность в отношении своих границ [С. 84–89].

<…>

Подходило время выпускать сводку по Германии, а у нас еще продолжались долгие и мучительные дискуссии о том, сколько же немецких дивизий на наших границах и куда Гитлер нацеливает удар – на Англию или на СССР?

Однажды полковник Гусев после очередного доклада Голикову врывается ко мне в кабинет красный от ярости. Размахивая бумагами и картой, матерно ругаясь, кричит:

– Опять срезал!

– Сколько?

– Пятнадцать дивизий!

Я понял, что настал критический момент. Дальше медлить и терпеть было нельзя. Необходимо принимать какое-то твердое решение. А какое? В угоду начальству дать сведения Путника? Нет! Это будет предательством Родины! От одной мысли о таком выходе из «пикового положения» меня бросало в жар и холод. А если дать достоверные сведения – значит пойти на острый конфликт с начальством и официальным курсом, т. е., в конечном счете, пойти против мнения Сталина. Значит, пойти на риск «исчезнуть при неизвестных обстоятельствах», как это произошло с генералом Проскуровым[223].