Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И - Павел Фокин

«В Зарайске я встретилась с гениальным скульптором Анной Голубкиной, ученицей Родена. Ее родные – простые садовники – торговали огурцами. У нее не было денег, чтобы жить в Москве или Париже, и тогда она вынуждена была отказаться от занятий искусством и помогать по дому. Это была высокая, эффектная женщина, строгая, резкая, но когда она улыбалась, что случалось редко, лицо ее светилось детской добротой. Я часто встречалась с ней и позднее, в Москве, где она смогла посвятить себя искусству благодаря помощи друзей. Ее бескомпромиссная многострадальная жизнь, ее оригинальная манера никогда не выражаться абстрактно, а давать живое описание оказали на меня большое влияние» (М. Сабашникова. Зеленая змея).

«Она высокая, худая, атлетически сильная, грубая на словах, прямая, из крестьянской среды, живет иногда впроголодь и раздает по 500 р. – страшно добрая, с лицом некрасивым и гениальным, не говорит, а бормочет, а то смотрит так серьезно и глубоко, что жутко делается, а то улыбается прекрасной детской улыбкой» (В. Эрн. Из письма к жене).

«Голубкина не принадлежала к числу тех художников, которые полагают, что искусство есть последняя ценность, что цель в нем самом и что художник – „по ту сторону добра и зла“. Голубкина, напротив, будучи взыскательным мастером, не мирилась, однако, с этою не очень глубокою мыслью о самодовлеющем искусстве. Нет, она жаждала не эстетической прелести и не какого-нибудь „отвлеченного начала“, а цельной и единой истины. Она твердо верила, что такая истина есть.

Эта ее удивительная и пламенная вера иных смущала. Она подходила к человеку, который казался ей значительным, с непременным требованием все ей открыть, исповедовать сейчас же всю свою веру и, мало этого, – зажечь немедленно все сердца этою своею исповедью. Разумеется, таких героев не находилось, и Анна Семеновна гневалась:

– Мудрец! Мудрец! А что делать – не говорит.

С гениальной наивностью она ждала какого-то пророка, который придет и укажет путь.

…И в своем искусстве, скульптуре, она видела средство выразить нечто важное, объективно-истинное, несомненное в своей живой реальности. Ученица Родена, она начала свою деятельность с импрессионизма, но чем больше она работала, тем совершеннее становились ее мраморы и тем ближе она была по духу искусству монументальному. В последних ее работах и следа не осталось того импрессионизма, какой мы находили в ее ранних вещах.

…Крестьянка по происхождению, А. С. Голубкина любила не только человека, но и растения и животных. Это не была отвлеченная городская любовь – это была кровная привязанность деревенского человека к первоисточнику бытия…И эта любовь к животным странно ознаменовалась тем, что какая-то собака замыкала – по рассказам очевидцев – погребальную процессию, когда несли гроб с телом Анны Семеновны на кладбище. Была еще одна странная спутница из тех, кто пришел проводить тело усопшей, – это никому до той поры не известная юродивая, которая три дня не отходила от гроба, сжимая в руке пучок полевых цветов, который и бросила наконец в могилу, когда о крышку гроба застучали комья земли» (Г. Чулков. Годы странствий).

«Скульптурная манера Голубкиной очень разнообразна, и разнообразие это зависит главным образом от того материала, в котором она работает. Ее гипсы носят отпечаток импрессионистической манеры. Она работает для глаза, а не для ощупи – с сильными тенями, глубокими выемками, широкими мазками. В ее скульптуре больше чисто живописных приемов, чем у Родена, но меньше, чем у Россо или Трубецкого. Она любит окрашивать свои гипсы в разные тона и даже „просветляет“ выпуклости бронзовым порошком. Эта же манера естественно остается у нее и в отливах из бронзы. Но, прикасаясь к мрамору, она неожиданно преображается. Грубость ее манеры в глине сменяется изумительной деликатностью и тонкостью моделировок. Мрамор смягчает ее душу и в то же время сам становится под ее руками более мужественным, не теряя своей нервности. Но истинный ее материал, как показали ее работы последних лет (потому что она только недавно перешла к нему), – это дерево. В деревянной скульптуре Голубкина как бы вновь нашла себя. Многое из того, что ей так долго не давалось ни в глине, ни в мраморе, стало для нее вдруг доступно в дереве. В дереве есть и сила, и деликатность, и разнообразие тонов, ей необходимые. Дерево более живой, более чувствующий материал, ближе стоящий к той осознающей себя на разных степенях плоти, которую она так ясно прочувствовала» (М. Волошин. Лики творчества).

«Ну, Голубкина: из дровяного полена вы сделали то, чего не смогли сделать другие из мрамора, бронзы и серебра…Материалом взято полено, расколотое, узкое: часть его, более широкая, оставлена вовсе не обработанной, и на ней еще виднеется кое-где кора. Вообще – полено не „преднамеренное“, а „как есть“. Но что сделала из него художница, хочется сказать – великая художница!

…Счастливы, кто может иметь портрет от Голубкиной: ведь это – увековечение личности. „Портреты“ я бы делал с тем великим, осторожным и религиозным вниманием, с каким египтяне изготовляли свои мумии. Один раз только приходит каждое лицо в мир; повторяющихся лиц никогда не бывает; и сделать удачные портреты кого-нибудь – значит, закрепить Божее мгновение навсегда, передать „Божию вещь“ поколениям и векам.

…Что же сделала Голубкина из этого полена?! Темные цвета усталого дерева, старого дерева, передали молодое еще, но усталое, опытное, много перенесшее, „много видов видавшее“ лицо… Борода – чуть-чуть (нужно же это наметить в полене!), лицо все сжатое, сухое, нервное; лицо узкое – как у фанатиков или людей „с особенной идеей“. Образован он или не образован? – Не видно, потому что опыт личной жизни, испытания личной жизни залили значением своим школу, впечатления ученических годов. Толстые губы, подбородок клином, большие значительные глаза, формовка лба – все говорит об энергии, убежденности, о сильной воле… Взглянул – и знаешь человека…

И между тем это только полено! „Вот и немножко коры“.

…Было полено, а стал человек. С душой, мыслью, возрастом… С опытом жизни в этом темном отливе дерева, в сжатых губах…» (В. Розанов. Среди художников).

ГОЛЬЦШМИДТ Владимир Робертович

1891; по другим данным 1889 – 1957

«Футурист жизни», выступал на эстраде с силовыми номерами, поэт. Автор книги «Послания Владимира жизни с пути к истине» (Петропавловск, 1919). Один из учредителей «Кафе поэтов» в Москве (вместе с В. Каменским, 1916).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});