Пересмешник - Алексей Пехов

– Митмакемов выселили четырнадцать лет назад, хозяин, – подал голос Ио.

– Ну, тебе видней. Ты читаешь газеты чаще, чем я.

Мы пересекли площадь, где на засыпанных листвой камнях были выложены изображения цапли и лотоса, и оказались возле огромной коллонады. Она изгибалась подковой, а наверху, на портике, застыли тысячи гротескных статуй. Большие створки резных ворот, ослепительно белых, все еще украшенных сусальным золотом, были замкнуты на огромный засов. Их открывали лишь в случае похорон Князя, перед траурной процессией. Это случалось раз в несколько веков, и лишь старая магия, оставшаяся в металле, не давала петлям ржаветь.

Во все остальные дни на территорию усыпальниц можно было попасть через несколько калиток, которые никогда не запирались.

Оказавшись на территории, Данте постоял, пытаясь сориентироваться, проигнорировал центральную дорогу, которая через каждые пятьдесят футов была освещена газовым фонарем, и свернул на пешеходную дорожку, отклоняющуюся влево, туда, где виднелись склепы знати.

Место для усыпальниц Князей отвели на правой половине «хвоста» острова, предварительно изолировав от другой части суши тремя прорытыми параллельно друг другу каналами. Между каналами стали хоронить представителей высокородных семей, видных государственных деятелей, военачальников, мануфактурщиков, ученых и творческую элиту. Ажиотаж бросить свои кости в непосредственной близости от сильных мира сего в прошлые века был достаточно силен. Лежать на этом кладбище считалось очень престижно, все равно, что сейчас владеть акциями паровозной компании.

Люди платили огромные деньги, шли на сговоры и преступления, лишь бы отвоевать себе местечко под могильной плитой и установить склеп поближе к центральной дороге, где проходит погребальная церемония прощания с Князем.

Но вскоре из-за отсутствия свободных земельных участков Городской совет запретил здесь хоронить кого бы то ни было, кроме лучэров, в которых течет княжеская кровь, и несолоно хлебавшим господам пришлось перебраться на кладбище Невинных душ, находившееся по соседству с моим домом. Здесь же остались лишь старые захоронения, и даже огоньки, витающие над могилами лучэров давно погасли, обратившись в ничто.

– Добавьте света, – сказал Данте, и две тяжеленные горгульи, двигающиеся бесшумнее мяурров, исполнили его приказ. – Какая насмешка, Тиль! Кое-где в Рапгаре огня больше чем достаточно, а здесь тьма тьмущая.

Он был прав, зарево над южной частью города было видно даже отсюда. На Ничейной земле и прилегающих к ней областях бушевали пожары. Судя по всему, они не собирались гаснуть, а наоборот разгорались, следовательно, пожарные не приступили к своей работе и, скорее всего, потому, что Скваген-жольц никак не может справиться с «внезапно» вспыхнувшими беспорядками.

– Теперь не затихнут еще часа полтора, пока не введут гвардию и не дадут разрешение стрелять на поражение. Такое уже было, во время бунта зеленщиков в Холмах.

– Ты туда лучше посмотри, – Данте указал на юго-восток.

Там, вдали, словно на большой глубине, едва видимое, пульсировало еще одно зарево.

– Дымок, Пепелок, Сажа, Копоть, Ржавчина. Если там быстро не разобраться, то полыхнет Яма, а за ней Соленые сады и Гетто Два Окна.

– Пролетарии, как они себя называют, решили побунтовать за компанию, – Данте презрительно скривил рот. – Недоноски никак не могут понять, что с ними церемониться не будут, особенно, когда в стране война, и продукция фабрик жизненно необходима. Дело закончится большой кровью, оставшиеся в живых отправятся на каторжные работы, а на свободные места придут новые эмигранты, благо их здесь всегда хватает.

Мы добрались до первого из трех каналов, скаты которого выложены темно-красным гранитом. Сейчас в море был отлив, и вода едва доставала до середины уровня. В ней покачивались одинокие листья и какой-то мусор.

– Сточная канава, – Данте печально вздохнул. – Раньше здесь плавали лебеди.

– Каналы прорыли как раз после того случая вскрытия гробницы. Считается, что вода – естественная граница для разнообразных сущностей, – встрял Стэфан.

– Но это не так. Всего лишь старая легенда, – напомнил я ему.

– Конечно, это не так. Вода – очень слабая преграда. Возможно, она остановила бы амниса, очень слабого амниса, который был бы в своей естественной форме, но никак не душу Князя.

– Особенно, когда традиция разведения мостов осталась в прошлом. Механизмы давно пришли в негодность, – Данте не нравился окружающий его упадок: неубранные осенние листья, сухой плющ и разбитая мраморная плитка под ногами.

Он прав. Через каналы переброшены мосты, которые по старому городскому закону должны быть все время подняты, если, конечно, не идут похороны Владыки. Но мэры давно уже вычеркнули из бюджета Рапгара строку, посвященную безопасности усыпальниц. Вначале зарплаты лишились разводящие, затем испортились механизмы. Как говорится, когда беда далеко, о ней начинаешь забывать и думаешь, что больше такого не случится.

Конечно же, не случится, особенно если поблизости нет Ночного Мясника. Я сообщил о своих мыслях, добавив:

– Всегда знал, что в Рапгаре плохие врачи. Не могли нормально вылечить психа, сделали только хуже.

– Повреждение рассудка – это все равно, что рана на теле. Ее конечно можно вылечить при должном умении, но след в виде шрама все равно останется, – сказал Стэфан.

– Ну, у него явно очень большой шрам! – усмехнулся я. – Кстати, Данте. Почему мы идем кружным путем?

– Чтобы не будить сторожа. Старик слишком сварлив, и от него потом час не отвяжешься.

Минут через десять мы все-таки вышли на главную дорогу, носившую название Погребальной улицы, и перебрались по первому мосту на противоположную сторону. Впереди, за лесом склепов виднелись ребристые полусферы последнего прибежища Князей.

Мне было интересно, каким образом Данте собирается узнать, что Ночной Мясник бьет в правильном направлении и у него, действительно, есть все шансы отомкнуть одну из могил, но я не лез с расспросами, ожидая, когда он сам все расскажет.

– Ты знаешь, – неожиданно заявил он. – Я всегда считал, что за убийством на вилле «Черный журавль» стоит Князь.

– Серьезно? – я был не слишком удивлен, потому что сам уже давно думал об этом.

– Ну, во всяком случае, это самое логичное заключение. Именно поэтому на тебя так быстро сфабриковали дело и, не мешкая, казнили, а затем отправили в тюрьму. Мне так казалось. Да и не только мне, если честно. Просто подобные вещи не принято обсуждать вслух.

– Я знаю, что у него имелись причины…

– Верно, Тиль. Имелись. И очень серьезные, на мой взгляд, хотя эта история не афишировалась, и ее знали лишь приближенные к Владыке. Он терпеть не мог эр’Фавиа, хотя и не стал противиться выбору любимой, младшей дочери. Тот оказался не слишком хорошим зятем и портил репутацию княжеской семьи. Он частенько напивался, как свинья, не вылезал из злачных заведений Ямы, и «Тщедушная ива» была самым приличным из них. Эр’Фавиа любил играть, но игроком был никудышным, поэтому проиграл все, что только можно и нельзя, а за долгами приходили к Князю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});