Счастье потерянной жизни - 3 том - Николай Храпов

На палубе, после одного из штормовых шквалов, раздался вдруг оглушительный грохот, который переходил с одного конца в другой. Впоследствии выяснилось, что часть оборудования оторвалась и, носясь по палубе, ударилась в колесный транспортер, который, сорвавшись, в свою очередь, учинил такой грохот, пока очередной вал не выбросил его за борт теплохода.

Павла влекли подобные стихии неизъяснимым магнитом, и он любил встречать их открытым лицом. Крепко держась за перила, он поднялся к отверстию трюма и, приподняв оберегающий брезент, наполовину высунулся над палубой. Непроглядная ночь, как бы в сговоре со штормом, скрывала дикое буйство разбушевавшейся стихии. На 10–15 метровой высоте, над палубой возвышалась капитанская рубка управления. Мощный сноп света вырывался через непроницаемую стенку и, с удивительной яркостью, освещал все кругом. Темные, пенящиеся волны морской пучины угрожающе поднимались высоко над палубой, стремительно, порой, обрушивались на судно, на мгновенье покрывая все своей свинцовой массой, перекатывались с борта на борт, с дерзостью срывая все, что оказывалось непрочно закрепленным. Остатки гребешка предательски, сзади, с задором обдали Владыкина солеными брызгами, но этого было достаточно, чтобы он оказался по пояс мокрым и поспешил спрятаться под брезент.

Наташа страдала от морской болезни, как и многие, сочувствующие ей. И что Павел ни придумывал, чем бы остановить мучительную тошноту, но она душила ее, пока все-таки средство не нашлось, помимо него.

Из всей, увиденной Павлом, панорамы, впечатлился образ самого капитана, в ярко освещенной рубке. С невозмутимым спокойствием он стоял у штурвала, как бы слитый с кораблем, настойчиво врезался в мрачную клокочущую пучину, оглашая округу предупредительными корабельными гудками. Более двух суток терпел теплоход бедствие от шторма, пока не подошел конец плаванию.

На этот раз они проснулись от возбужденных криков: "Завьялов! Нагаево! Магадан!"

Ледяная каша шуршала вокруг теплохода. За кормой, в тумане, исчез остров Завьялова. Потрепанный, с оборванной снастью и мелкими пробоями в борту, он победоносно торопился зайти в бухту Нагаево. Такими же помятыми и измученными штормом, пассажиры протягивали руки навстречу надвигающемуся очертанию порта.

При виде снежных вершин и плотной массы раздробленного льда, Наташа приуныла. Здесь обычная уравновешенность ей изменила, и она, кутаясь в подаренное Лидой пальто, держалась слева за руку мужа. Ведь, на улице был июнь, а какой он был суровый…

Павел, наоборот, уверенным, сверкающим взглядом осматривал, наполовину почерневшие, цепи гор. Ведь, ему предстояло теперь, свой семейный корабль вести где-то там, за грядою диких, унылых заснеженных вершин, по жизненным волнам. А в природе, июнь месяц наступательно шел к Колымской земле.

Глава 15  "И раем пустыня глядит…"

"И благословил их Бог…"

Быт.1:28

Нагаево. К порту теплоход причалил, когда, по местному времени, объявили полдень. Вереница вместительных автомашин спешила вывезти пассажиров из порта, которые, опережая друг друга, охотно покидали теплоход, опасливо оглядываясь на его посеревшую, надпалубную постройку.

В этот же день Павел с Наташей, разместившись в транзитном бараке, поспешили разыскать по адресу Альберта Ивановича Кеше, с письмом и приветом от его друзей. Без труда, нашли они Дворец Культуры и служебный ход. В маленьком вестибюле они остановили одного из молодых артистов, который, с ловкостьютанцора, моментально исчез где-то в верхних этажах, пообещав прислать Кеше А. И., который не заставил себя долго ждать. Вскоре по лестнице послышались неторопливые шаги, и к Владыкиным подошел, убеленный почтительной сединой, старец, с аккуратно расчесанным бланже, в очках, и удивил их, прежде всего, контрастно благочестивым видом, так что Павел невольно подумал: "Как он мог оказаться здесь?"

— Кто здесь ожидает Кеше? Вы? — подошел он, непосредственно, к Наташе.

— К нашему и, по-видимому, вашему удивлению, да, мы! — ответил Павел.

Альберт Иванович, совершенно добродушно, пожал протянутые руки и представился:

— Кеше! — затем спросил: — Чем могу служить?

— Нам известно, что вы христианин! — начал Павел.

— Да!

— В таком случае, разрешите приветствовать вас, мне и моей жене, Владыкины Павел и Наташа.

— Очень и очень рад, — ответил старец, горячо целуя Павла, — но…

— Откуда мы здесь? — продолжал Павел, вручая записку, — здесь, надеюсь, вы все узнаете.

— Ах, вот что… Александр Васильевич… Так, вы из Москвы? — уже с явными признаками слез на глазах, растерянно спросил он.

— А теперь я предлагаю, если можно, прогуляться нам, — опередил его Владыкин, видя, как круг порхающих, крутящихся и весело мурлыкающих, с любопытством, стал около них умножаться.

— Ах, да… да, конечно, можно, да и нужно, — согласился Альберт Иванович, любезно выводя под руки своих дорогих собеседников на воздух.

— Ой, миленькие мои… да, какие вы цветущие, и скажу вам прямо, уж родные: и вы, Павел, и вы, Наташенька. Вы простите меня, я буду вас так звать, ведь, мне уже 70. Наташа, так совсем еще юная; ну, так, как же вы здесь приживетесь? Ну, ладно, я, вот, гляжу на Павла и на лице читаю вопрос — как ты оказался здесь? Не правда ли, Павел? — обратился он к Владыкину.

Придя в парк, они до самого вечера провели в беседе, взаимно восторгаясь, все более узнавая друг друга. Кеше был поражен, узнав, что Павел уже 11 лет прожил в этих местах, и знал Магадан, еще деревянным. Не менее были удивлены и Владыкины, узнав, что Альберт Иванович, уже более 10-летия, провел жизнь в страданиях и лишился своей милой спутницы, умершей тоже в заключении; а недавно узнал о единственном сыне, который где-то, в подобном же положении, страдает в Барабинских степях, круглым сиротой. Уже в сумерках, Павел, оставив Наташу и Кеше, сбегал по адресу, данному Комаровыми, и через полчаса пришел за ними, чтобы пойти в найденную квартиру.

Новые знакомые их любезно приняли, но еще любезнее, извинившись, оставили их, а сами заторопились в театр. Это было встречено новыми друзьями, как особая милость от Господа. Альберт Иванович признался в духовном ослаблении, объясняя это многолетним одиночеством и абсолютным отрывом от Слова Божья. Беседу закончили, искренним исповеданием своих грехов, на коленях. Совершили Вечерю Господню, в которой старец не участвовал уже десятилетие.

Один Бог может понять, каким блаженством были наполнены их сердца, а Павел, в слезах, благодарил Господа, что Он удостоил их с Наташей, послужить такому измученному старенькому пилигриму.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});