Мессия очищает диск - Генри Олди

Возможно.

Змееныш ничего не видел. То ли жизнь у него оказалась не такой, чтоб просматривать ее в последний момент, то ли еще что… но причина странного поведения повара стала внезапно ясна для лазутчика.

Карма в лице государя не различала отдельных людей и требовала уничтожения всех монахов обители. Карма в лице монастырского повара твердо знала: монастырь Шаолинь есть благо Поднебесной! Вся братия без исключения! А Змееныш принял монашество в обители близ горы Сун так же, как и все, честным путем – правда, с не совсем честными намерениями! – и для безумца повара лазутчик жизни был в первую очередь шаолиньским монахом.

Тем, кого надо учить, а не убивать.

Именно поэтому, повинуясь приказам учуявшего опасность безумца, Змееныша по дороге на Бэйцзин в первую очередь пытались остановить! Остановить, сломать ноги, вывести из строя…

Но почему Фэн только что пытался нанести смертельный удар Маленькому Архату?! – увы, Цаю не хватило времени вскрыть и этот нарыв.

Да и не смог бы понять многоопытный лазутчик, что малыш-инок для безумного повара являлся двумя людьми, и если одного из них надо было учить и оберегать, то второй заслуживал немедленной смерти!

Нет, прошедшей жизни Змееныш не видел. Просто он успел недоуменно пожать плечами, пока орел напротив него выяснял разницу между своим и подброшенным птенцом, расправляя крылья.

3

…Вздрогнул Лабиринт.

Шевельнулся глинистый пол под ногами, отряхнулись брызгами стены, и лазутчик судорожно зажмурился – ослепила вспышка ороговевших пальцев-когтей, полыхнувшая совсем рядом.

Ослепила, обожгла…

Но и с закрытыми глазами Змееныш продолжал видеть Лабиринт, где крался вместе с Маленьким Архатом вслед за безумным поваром… Лабиринт, галереи, суровый строй манекенов-убийц, и рядом с каждым – еле различимый силуэт.

Ближе всех стояли двое: безвекий и однорукий.

Бодхидхарма и его преемник, второй патриарх Шаолиня Хуэй-кэ.

«Если у второго патриарха нет руки, – вдруг подумалось Змеенышу, – то где же у него выжигались почетные клейма?!»

Мысль была настолько глупой, что умирать с ней не хотелось: ни у кого из обитателей тайной комнаты не было мастерских клейм – они не покидали Лабиринта, не обнимали раскаленный кувшин при выходе и не нуждались в знаках-подтверждениях.

Змееныш открыл глаза.

Прямо перед его лицом тигр сцепился с драконом.

Правая рука – с левой.

Преподобный Бань успел вовремя.

А призраки все стояли в обнимку с манекенами, все смотрели на копошащихся во тьме людей…

Они замерли друг против друга – два лучших бойца Поднебесной.

Припавший к земле клейменый сэн-бин, мирской символ Шаолиня последних десятилетий, сражавшийся на всех помостах империи, и никому не известный вне обители повар, взмывший вверх и распластавший руки-крылья под самым потолком, сочившимся влагой.

Дети Лабиринта.

И виделось небывалое: на предплечьях Фэна синеватым светом отблескивали такие же тигр и дракон, какие были выжжены на руках монаха из тайной службы, – только мастерские клейма повара больше походили на трупные пятна.

Казалось, улыбки пробежали по вырезанным лицам манекенов, и бесстрастно усмехнулись призраки: никогда за всю историю Шаолиня в Лабиринте не сражались человек с человеком, монах с монахом.

Но умерла минута, затем другая, и тряпка разочарования мигом стерла чудовищное веселье, как иероглифы с деревянного диска, – повар-урод вдруг неуклюже качнулся, крылья опали двумя плетями, дико задергались рубцы на щеке, приоткрылся провал искаженного рта…

– Наставник Чжан? – робко прозвучало во тьме.

Монах из тайной службы не двинулся с места.

– Наставник Чжан? – Слова падали из черной пропасти рта в черную сырость, и от каждого слова деревянные манекены пробирала неведомая им дрожь. – Это вы? Это действительно вы?.. Мальчик мой…

В боковой галерее ворочался, пытаясь встать, даос.

Беззвучно стонал судья Бао.

Прижался к стене малыш-инок.

Утонул в туши, пролитой из чернильницы Закона, лазутчик жизни.

Скалились звери с рук монаха; скалились мертвой усмешкой, словно отрубленная голова на бамбуковом колу.

– Мальчик мой… мне снилось, что ты погиб!.. Что твои прославленные руки прибиты на потеху зевакам… Я не верил! Я знал – это ложь!.. Я знал… то был злой сон!.. Злой…

Сухой стук – диск с иероглифами вывалился из-под мышки повара, но преподобный Фэн не заметил этого. Едва волоча ноги, словно на него разом навалились все восемьдесят пять прожитых лет, изуродованный повар двинулся к монаху.

Тот не шевелился.

Лишь сутулился – едва заметно, как под кангой Восточных казематов.

Приблизившись вплотную, повар внезапно рухнул на колени и припал бледными губами-шрамами к ладони монаха.

– Наставник Чжан… – скорбно прошуршало по Лабиринту. – Ах, наставник Чжан…

Одинокая слеза мутным высверком запуталась в рубцах, вильнула в сторону, к шевелящимся губам; смешала соль свою с солью еле слышного шепота и омыла чужую ладонь.

– Мне снился сон, наставник Чжан…

В это мгновение Змееныш ужалил.

4

– Если хочешь, теперь ты можешь убить меня, – сказал лазутчик преподобному Баню, глядя на поверженного повара – крохотную скорчившуюся фигурку, тщетно пытавшуюся только что дотянуться до своего диска.

– Он мертв? – после долгого молчания спросил Бань, отворачиваясь.

– Еще нет. Обычный человек после «змеиной жемчужины» лежит в оцепенении до получаса и лишь потом уходит к предкам; этот протянет не меньше часа.

Подошедший сзади Маленький Архат тронул плечо монаха. Для этого малышу даже не пришлось тянуться – преподобный Бань все еще находился в боевой стойке, словно готовясь к несостоявшейся схватке.

Детская ладонь погладила напряженные жгуты мышц, двинулась по еле зажившим шрамам от канги – и преподобный Бань шумно вздохнул и расслабился.

– Что же теперь? – спросил он.

– Не знаю, – ответил лазутчик.

Он и вправду не знал.

Лань Даосин удостоверился, что судья Бао еще дышит, подобрал любимую шапку, нацепил ее на макушку и принялся ворожить над раненым другом.

– За все надо платить, – бросил даос, не отрываясь от своего занятия. – За все…

– Это ты о нем? – Змееныш мотнул головой в сторону недвижного Фэна.

– Нет. Это я о нас. Мы сделали предначертанное и теперь можем не радоваться победе и не унывать от поражения. Потому что мы победили и проиграли. Одновременно. Смерть безумца повара ничего не изменила. Смотрите.

Железная Шапка порывисто встал и, не глядя, мазнул рукавом по ближайшей стене. Ослепительный свет заставил всех зажмуриться, а когда глаза вновь обрели способность видеть – стены не было, и медный диск солнца купался в желтой пыли, покрывавшей равнину…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});