Путешествия к Лобнору и на Тибет - Николай Пржевальский

Урочище Балекун-гоми составляет, как было выше упомянуто, крайний оседлый пункт на верхней Хуан-хэ. Здесь от крутого ее поворота на восток до оазиса Гуй-дуй лежат три Гоми, различающиеся в своих названиях прилагательными именами: Балекун-гоми – самое верхнее; Ха-гоми – среднее, расположенное на р. Тагалын, недалеко от ее впадения в Желтую реку; наконец Доро-гоми – лежащее верстах в пяти еще ниже. Во всех трех Гоми живут оседло в китайских фанзах хара-тангуты, подчиненные Синину. Их общее число простирается до 140 семейств, из которых половина, вместе с небольшим числом китайцев и монголов, находится в Балекун-гоми. Здесь на полях, орошаемых водой, отводимой арыками из р. Чапча-гол, возделываются пшеница и овес; других хлебов не сеют; абрикосовых и вообще плодовых деревьев нет. Описываемое поселение во время дунганского восстания было разорено, но теперь опять возобновилось. Прежде здесь находились китайские пикеты для наблюдения за кочевыми хара-тангутами; теперь эти пикеты заброшены.

Отрадная здесь стоянка. Придя в Балекун-гоми, мы разбили свой бивуак в кустарных зарослях долины Хуан-хэ. Спустились мы теперь на 8600 футов абсолютной высоты – так низко не были еще ни разу от самого Нань-шаня, т. е. в течение восьми месяцев. Притом, за исключением лишь беспокойной остановки возле пикета Шала-хото, с самого начала декабря мы не останавливались нигде долее трех суток; следовательно, не только можно, но даже должно было воспользоваться хотя непродолжительным отдыхом в удобном для того месте. Последнее как раз теперь имелось налицо. Не говоря уже про широкую хольную реку [чистая река], каковой мы не видали от самой Урунгу, лесные и кустарные заросли по долине Хуан-хэ казались теперь особенно привлекательными после однообразия пустынь Тибета, Цайдама и Куку-нора. Тамошние холода заменились теплой, по временам даже жаркой, весенней погодой. Наконец возле нас теперь не было ни нахально-назойливых китайцев, ни докучливых монголов; местные же тангуты лишь изредка посещали наш бивуак. Словом, стоянка выпала великолепная во всех отношениях, и мы пробыли на ней десять суток. Впрочем, время это не было посвящено исключительно отдохновению. Каждое утро мы отправлялись на охотничьи экскурсии и иногда ловили рыбу в рукавах Желтой реки; другие работы экспедиции шли также своим чередом. Переводчик и двое казаков вновь были посланы в Донкыр купить еще вьючного мула и трех верховых лошадей; кроме того, привезти вдобавок к имевшемуся продовольствию муки, дзамбы и гороху для мулов, чего, вопреки ожиданиям, не нашлось в Балекун-гоми.

Бедность флоры и фауны. Надежды наши на богатую здесь флору и фауну далеко не оправдались. Долина верхней Хуан-хэ в описываемом месте, как уже говорилось выше, имеет от 2 до 3 верст ширины; она прорезывается главной рекой и ее рукавами, весной большей частью безводными. Окрестные обрывы и горы совершенно бесплодны. Вся растительная и животная жизнь скучивается к реке; но и здесь является далеко не в обилии. Пять-шесть видов кустарников, перечисленных в начале настоящей главы, образуют местами довольно густые заросли, между которыми, поближе к реке, поднимаются островками небольшие рощи тополей (Populus Przewalskii). В этих рощах и кустарниках, как вообще на лёссовой почве Центральной Азии, нет ни лугов, ни зеленого дерна – одна голая глина или занесенный пылью валежник. Только возле редких ключей попадаются небольшие зеленеющие площадки; местами, там, где просачивается подпочвенная вода, образуются небольшие болота, на которых растут кое-какие болотные травы, мелкий тростник и касатик, а по окраинам – редкий дырисун. Даже и травянистая флора описываемой части долины верхней Хуан-хэ очень и очень бедная, как то оказалось впоследствии, в конце мая, следовательно, в лучший период растительной жизни.

Бедна также здесь и фауна. Крупных зверей нет вовсе; из других водятся лишь волки (Canis lupus), лисицы (Canis vulpes) и зайцы (Lepus sp.) да мелкие грызуны. Из оседлых птиц всего более хый-ла-по (Plerorhinus davidi) и голубых сорок (Pica cyanea); обыкновенны также по кустарникам синицы трех видов – Parus flavipectus, Poecile affinis, Orites calvus [белая лазоревка, буроголовая гаичка, долгохвостая синица], дятлы (Picus mandarinus) и полевые воробьи (Passer montanus); изредка попадаются фазаны (Phasianus strauchi). Пролетных видов в последней трети марта мы застали также немного; только журавли (Grus cinerea, чаще G. virgo) стая за стаей высоко неслись к северу; за ними спешили даурские галки (Monedula daurica), коршуны (Milvus melanotis) и водяные щеврицы (Anthus aquaticus). Кроме этих видов и бакланов (Phalacrocorax carbo), по реке пролетных пернатых встречалось очень мало; даже утки (Anas boschas, A. querquedula, A. crecca), турпаны (Casarca rutila) и серые гуси (Anser cinereus) попадались лишь изредка, да и то большей частью оставшиеся для вывода молодых; еще реже были черношейные журавли (Grus nigricollis), гнездящиеся здесь на самых миниатюрных болотах. Вообще пролетные птицы, по крайней мере водяные и голенастые, за исключением немногих видов, вероятно, лишь в малом числе появляются на верхней Хуан-хэ, подобно тому как и на Куку-норе.

Ихтиологическая фауна описываемой части Желтой реки довольно разнообразна. Всего, как теперь, так и впоследствии, нами поймано в верхней Хуан-хэ и ее притоках 13 или 14 видов рыб,[474] принадлежащих к пяти родам: Schizopygopsis, Nemachilus, Diplophysa, Squalius и Diptychus. Из общего числа добытых видов только три были прежде известны и описаны, а именно: Schizopygopsis Przewalskii, Nemachilus stoliczkai и Squalius chuanchicus. Последний является единственным представителем рыб, свойственных как верхнему, так и среднему (в Ордосе) течению той же Желтой реки.

Состояние погоды. Несмотря на раннюю еще пору года, именно на последнюю треть марта, погода в описываемой части Хуан-хэ, вследствие значительного понижения местности и голых глинистых или песчаных окрестностей, сильно нагреваемых в ясные дни, стояла теплая, по временам даже жаркая. Термометр в 1 час пополудни поднимался до +25,3 °C; Желтая река уже давно очистилась от льда, и температура ее воды доходила до +8 °C, в мелких же заливах и рукавах до +14 °C; 23 марта шел первый дождь; 24-го гремел первый гром; 25-го найден цветок одуванчика; тремя днями ранее того прилетели ласточки (Cotyle rupeslris). К концу описываемого месяца листья на кустарниках – облепихе, барбарисе и лозе – начали распускаться; на мокрых лужайках трава к этому времени уже порядочно зеленела. Но рядом с такими проявлениями дружной весны нередко перепадали холода и шел снег, в особенности на горах, а утренние морозы доходили до -7,8 °C. Сухость воздуха вообще была очень велика, даже на самом берегу Желтой реки. Притом, как днем, так и ночью, часто случались бури, обыкновенно являвшиеся вдруг, порывами, и иногда быстро изменявшие свое направление с восточного на западное. Бури эти всегда приносили тучи пыли, которая густо наполняла атмосферу, так что всходившее или заходившее солнце то вовсе не было видно, то являлось бледным диском, как луна; небо же казалось серым, сумрачным. Тяжело дышалось подобным воздухом; грустно становилось на сердце при виде такого безобразия природы; тем более, что кипучей весенней жизни нигде заметно не было; даже пения птиц почти не слышалось. Только в кустарных зарослях голубые сороки своим трещаньем, а хыйла-по громким свистом немного оживляли тишину раннего утра; да кое-где, на ключевых болотах, изредка кричали гнездящиеся черношейные журавли, гоготали серые гуси и заунывно голосили турпаны.

Следование вверх по Желтой реке. Все время, проведенное возле Балекун-гоми, мы неусыпно хлопотали, чтобы достать проводника на дальнейший путь. Многие из местных тангутов, несомненно, бывали на верховьях Хуан-хэ, но ни один из них не заикнулся об этом и полусловом. Их, видимо, страшила загадочная цель нашего путешествия, да кроме того, почти одновременно с нами приехал в то же Балекун-гоми доверенный сининского амбаня под предлогом заготовить для нас проводника, но, в сущности, для того чтобы запретить туземцам наниматься в вожаки или сообщать нам какие-либо сведения. Пришлось хорошенько припугнуть местного старшину, и тогда только явился проводник, почти слепой. Вожак этот, по имени Лаоцан, полутангут, полумонгол, знал местность верст на сто вверх по Хуан-хэ – не далее. Но мы теперь рады были и такому спутнику, рассчитывая впоследствии разъездами отыскивать себе дальнейший путь. Новому вожаку назначено было по 10 лан в месяц за его труды, но вместе с тем объявлено, что за каждый умышленный обман он будет неминуемо наказан.

30 марта мы двинулись вверх по Хуан-хэ. В тот же день вечером на вершинах береговых обрывов зажжены были костры – несомненно условный знак туземцев. Действительно, последние куда-то исчезли из долины Желтой реки, где мы находили лишь свежие, только что покинутые стойбища. Вероятно, здешние хара-тангуты, опасаясь нас, или переправились на противоположную сторону Хуан-хэ, или ушли в пески левого берега той же реки. Эти обширные пески придвигаются сюда с соседнего плато в недалеком расстоянии к югу от Балекун-гоми и тянутся верст на 40 вверх по Хуан-хэ; затем, после небольшого перерыва, появляются снова, но уже на площади менее обширной. Как обыкновенно, описываемые пески представляют собой лабиринт холмов, гряд и впадин, образовавшихся действием ветров. Поближе к Хуан-хэ в описываемых песках растут: чагеран (Hedysarum sp.), [хвойник] – Ephedra, кустарный чернобыльник (Artemisia campestris), карагана (Caragana tragacanthoides), [остролодка] – Oxytropis aciphylla и какой-то злак кустиком; местами попадаются сульхир (Agriophyllum gobicum?) и солодка (Glycyrrhiza glandulifera). Вверху на плато, в тех же песках изредка встречаются невысокие тополевые деревья, стволы которых иногда почти совсем занесены песком. Из крутых, местами чуть не отвесных к стороне Желтой реки, песчаных наносов нередко бьют быстрые шумящие ключи, возле которых являются густые заросли облепихи, лозы и высокие тополи; изредка растет здесь также тростник.