Июнь 41-го. Окончательный диагноз - Марк Солонин

16.00. Наземная разведка 18 мд установила, что находящаяся перед ней территория на участке р. Жижма и Гавья (10 км северо-западнее Ивье) свободна от противника (это означает, что 37-я сд окончательно рассыпалась. — М.С. ) . Дивизия предлагает сегодня же занять этот участок. Командование корпуса утверждает это решение и возлагает на дивизию ответственность за полную безопасность открытых смежных флангов между ней и 19 тд, которая не сможет продвигаться вперед, т. к. ее силы необходимы для отражения продолжающихся вражеских контратак…

Противник применил против 19 тд тяжелые танки (по-видимому, 55-тонные). Усиленные артобстрелы противника позволяют сделать вывод, что русские в течение вечера намереваются осуществить сильную попытку прорыва в северном направлении.

19.00. Командующий корпусом в разговоре по телефону подчеркнул, что командование, к сожалению, не имеет в распоряжении дополнительных сил для усиления обороны участка Сурвилишки, Трабы… Дивизии рекомендовали использовать орудия крупного калибра [146] для борьбы с русскими тяжелыми танками на самой передовой линии…

Сегодня следует отметить, что 19 тд, которая должна была удерживать необычно растянутую линию фронта от прорыва противника, несмотря на свои ограниченные пехотные ресурсы, успешно отразила все вражеские атаки. Хотя ее потери от временами очень сильного артогня противника отнюдь не малы, все части дивизии выполнили поставленные задачи образцово». [439]

И это еще не все. В ЖБД 3-й ТГр, в записи от 28 июня есть такие слова: «Донесение 57 ТК о том, что русские начали контратаку утром 28 июня крупными силами. Бой против большой массы русских заставил наших солдат задуматься о будущем. Русские использовали свои самые тяжелые танки (4 штуки), которые невозможно уничтожить нашими 50-мм противотанковыми пушками». [353] Четыре штуки. В 6-м мехкорпусе танков КВ было 114 штук. И лишь если очень постараться, можно найти пару невнятных упоминаний о них в ЖБД 20-го армейского корпуса вермахта…

Вечером 28 июня было принято решение на отход. В Журнале боевых действий ЗФ читаем: «28.6. командиром корпуса принято решение и отдан приказ — для сохранения живой силы и матчасти вывести дивизии из боя и, прикрываясь сильным арьергардом, отойти на рубеж бывшей госграницы». [469] Судя по всему, немцы так сильно «задумались о будущем» (да и арьергарды 21 СК оказались стойкими), что 19-я тд вермахта так и не решилась перейти в наступление вплоть до вечера 29 июня:

«29 июня.

Ночь прошла спокойно, противник, вопреки ожиданиям, с утра не приступил к новым атакам. 19 тд сообщает, что противник перед ним ушел на юго-восток… Заявка на воздушную поддержку 19 тд силами 8-го авиакорпуса ввиду этого отклонена. Вскоре после отправки этого сообщения в ТГр выяснилось, однако, что противник не отступил, а всего лишь в некоторых местах отошел менее чем на 100 метров, в остальном его позиции сохранились.

14.00. 19 тд, как и прежде, имеет перед собой сильного противника (в том числе тяжелые танки) и считает, что вечером возобновятся атаки крупными силами.

19.30. День прошел в целом спокойно, на участке 19 тд с обеих сторон велась артиллерийская стрельба. Противник удерживал позиции перед этой дивизией, как и прежде, с полной силой. Передислокации противника не последовало…» [439]

В Налибокскую пущу 24-я стрелковая дивизия отошла, имея в строю менее 2 тыс. человек. Такой оказалась цена пятидневных боев. Но и результат был немалым: три дивизии 3-й ТГр оказались выведены из сражения за Минск, четвертая (20-я мд) оставалась в полосе Вильнюс, Ошмяны, прикрывая тыл ударной группировки от гипотетического удара с северо-восточного направления. В реальности же предосторожность эта оказалась излишней — ударять было некому. 50-я стрелковая дивизия, оставшаяся безо всякого руководства со стороны штаба 13-й Армии, сначала долго собиралась с силами для контрудара на Сморгонь, затем, после первой же встречи с противником, откатилась к Плещенице (90 км к востоку от Сморгонь), но и там долго не задержалась — Оперативная сводка № 14 штаба Западного фронта (к 20.00 1 июля) кратко констатирует: «50-я сд в 3.00 1.7.41 г. была атакована в районе Плещеницы до 120 танками противника (никаких танков 1 июля там не было и в помине. — М.С. ) и в районе Логойск до 100 танками, после чего дивизия начала отход за р. Березина…» [441]

Горячее небо

Сражение за Минск началось утром 24 июня, и началось оно в воздухе. Первые два дня группировка люфтваффе в полосе ГА «Центр» была занята самым срочным и безотлагательным делом — завоеванием превосходства в воздухе посредством массированных ударов по аэродромам советских ВВС. На третий день немцы смогли позволить себе выделить значительные силы и для удара по главному административному и транспортному центру Белоруссии.

Теоретически Минск был весьма надежно защищен от нападения с воздуха — в городе находился штаб т. н. «Западной зоны ПВО», базировались части 7-й бригады ПВО, включая и такую наиновейшую «диковинку», как радиолокационная станция РУС-1 в составе 64-й отдельной радиороты ВНОС. Разумеется, советские историки «как дважды два» разъяснили, почему все это ничем не помогло: снаряды закончились (видимо, уже к моменту первых налетов авиации противника), зенитки были (все?) на полигоне восточнее Минска, в н.п. Крупки (а переместиться по собственной территории на 100 км за два дня не было никакой возможности), к тому же «батареи 188-го ЗАП только что накануне были перевооружены на 85-мм зенитные пушки с ПУАЗО-3 (новейшая модификация прибора полуавтоматического управления зенитным огнем. — М.С. ) и освоить новую технику должным образом не успели», прежняя же техника, естественно, была безнадежно устаревшей и т. п. [445]

Должны были защитить Минск и три авиаполка 43-й истребительной авиадивизии (базировались на аэродромах Лощица и Слепянка в пригородах Минска и на аэродроме в Пуховичи, 60 км юго-восточнее Минска); к началу войны в них числилось 60 И-153 и 115 И-16 (причем самых последних модификаций с мощными 1000-сильными моторами), и в первый день войны они не потеряли на земле ни одного самолета. Действовала дивизия, судя по Боевому донесению штаба 43 ИАД к 20–00 25 июня, весьма активно — за три дня (23, 24, 25 июня) было произведено 795 самолето-вылетов и заявлено о 53 сбитых самолетах противника. [446]

В том, что за этими цифрами стоят вполне реальные потери люфтваффе, сомневаться не приходится. В частности, именно в районе Минска и его северо-западных пригородов 24 июня произошло весьма примечательное для первых недель войны событие: семь пикировщиков Ju-87 из состава 8-го авиакорпуса люфтваффе были сбиты в течение одного дня (еще два «лаптежника» были сбиты 24 июня в районе г. Волковыск, что может быть связано с действиями 162 ИАП все той же 43 ИАД). Тем не менее свою главную задачу — дезорганизовать работу центральных служб управления Западного фронта — немецкая авиация выполнила и с лихвой перевыполнила.

«В воздухе полное господство авиации противника, город Минск в течение дня подвергался многократным бомбардировкам волнами численностью от 8 до 50 самолетов. В городе большие пожары и разрушения. Здания штаба фронта и штаба ВВС сильно повреждены прямыми попаданиями авиабомб». [447] Так описываются последствия массированного удара люфтваффе по столице Белоруссии в вечерней Оперативной сводке штаба Западного фронта от 24 июня. В воспоминаниях очевидцев событие это запечатлелось состоявшимся апокалипсисом:

«Раскиданы, как пушинки, камни, которыми были выложены улицы… На перекрестке улиц Советской и Урицкого лежали опрокинутые трамвайные вагоны, превратившиеся в братскую могилу людей всех возрастов… Весь центр Минска был уничтожен. Уже к полудню вышли из строя водопровод и электроснабжение. Пока была вода, пожарные пытались бороться с огнем. Но пылающий костер, в который враги превратили город, разгорался все больше… Зарево от минских пожаров было видно на расстоянии 10 километров от города…» [448]

Рис. 31. Телеграмма командования Западного фронта наркому обороны СССР

Командование Западного фронта, как и положено людям военным, доложило кратко и четко. На рассвете (в 3-47) 25 июня в Москву, наркому обороны Тимошенко была отправлена телеграмма следующего содержания: «Осмотрели Минск. Минска нет. Решили эвакуировать правительственные учреждения. Павлов, Фоминых, Пономаренко». [449] (Рис. 31.) Эвакуация незамедлительно привела к потере связи и управления войсками. В Журнале боевых действий Западного фронта читаем: «25 июня. Почти в течение всего дня данных о положении на фронте в штабе ЗФ не было… Поздно вечером в штабе фронта были получены данные (через делегатов и гражданских лиц), что Радошковичи заняты танками противника… 26 июня. Около 4.00 в штаб фронта поступили данные о прорыве танков противника в направлении Заславль, Минск (источник данных установить не удалось). Командованием фронта было отдано распоряжение о перемещении КП в район Бобруйск… Согласно нового приказания штаб фронта перемещался в район Могилева (175 км восточнее Минска. — М.С. ). В течение 26 и в ночь на 27.6 штаб находился в движении на Могилев и собирался в районе нового КП. Управление войсками в этот день фактически отсутствовало…» [450]