Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Все стало ясным до нелепости через некоторое время после того, как Бальзак подружился с Арманом Дютаком, редактором левой газеты «Век». У либералов он нашел то же самое стремление подавлять. Литературный редактор газеты, Луи Денуайе, написал ему в декабре 1839 г. по поводу его сатирического наброска о нотариусе. Нотариусов Бальзак назвал «типом людей, чей успех всецело зависит от их бездарности»: «Мы с Дютаком считаем, что публиковать ваш очерк о нотариусах опасно, так как среди подписчиков нашей газеты очень много нотариусов». Бальзаку пришлось испытать на себе все прелести «демократической цензуры». Каждая страница, которую он присылал, внимательно просматривалась на предмет бранных слов: «Либералы-пуритане, которые выпускают “Век”… имеют сомнения по поводу нравственности, поэтому они разрушают дворец архиепископа; это до того по-идиотски, что даже смешно. Они боятся слова “грудь” и уничтожают мораль. Они не хотят печатать слово “сладострастие”, зато стремятся ниспровергать общество».

В высшей степени политизированная атмосфера постепенно толкала Бальзака на самый правый фланг. Поскольку он защищал основные права пролетариата, споры о его истинных взглядах продолжаются по сей день. Однако дискуссия о мировоззрении Бальзака лишь запутывает добросовестного читателя. Замешательство вызывают не столько противоречия самого Бальзака, сколько неубедительность политической терминологии как средства для описания общества. Вот почему великая «сцена политической жизни» того периода, «Темное дело» (Une Ténébreuse Affaire), не является упражнением в идеологическом затачивании топора, но служит яркой иллюстрацией – «хотя и восстающей против организованной силы» – борьбы интеллигенции против ханжества, замаскированного под политическую дальновидность.

Когда Бальзак вернулся из путешествия по Сардинии, моральные устои были недостижимой роскошью. Ему нужен был путь напрямик. Кратчайший путь он нашел удобной прелюдией как к своей политической карьере, так и к карьере драматурга.

С начала 1830-х гг. он переписывал из газет изречения Наполеона. У него возникла блестящая мысль продать их все «бывшему шляпнику, который стал важной шишкой в своем округе (arrondisement)». «Шляпником» был некий Годи, который хотел «получить Крест Почетного легиона – и получит его, если посвятит книгу Луи-Филиппу»891. Бальзак понимал, что такой замысел вполне осуществим: правительство стремилось повысить свою популярность, заигрывая с бонапартизмом многих граждан. Составленные Бальзаком «Изречения и мысли Наполеона», приписываемые Ж.-Л. Годи-младшему, в самом деле привели к желаемому результату. «Шляпник» получил награду, а сам Бальзак – 4 тысячи франков. Правда, сами изречения казались на удивление абсолютистскими даже для Наполеона. Причина заключалась в том, что Бальзак добавил к афоризмам Бонапарта несколько своих. Но, если даже Наполеон никогда не говорил, что монархия, как неравенство, – это принцип, «найденный в самой природе», ему следовало так сказать, и название книги в голове Бальзака означало, что он так и сказал. «Почему бы вам не заказать ее? – намекал он своей любимой покупательнице, Эвелине. – Вы купите одно из замечательнейших произведений нашего времени: философию и душу великого человека, плененного после долгих исследований вашим покорным слугой»892.

Возможно, кому-то покажется легкомысленным поступком распространение книги, изданной с посвящением королю, которого Бальзак презирал. Однако неплохой способ заработать сочетался с возможностью косвенно подать совет Луи-Филиппу. Кроме того, книга помогает пролить свет на необычные политические взгляды Бальзака. Пьесы, которые он напишет в последующие годы, кампания за создание Общества литераторов, защита Себастьяна Петеля и основание еще одного журнала, «Парижское обозрение», – всю деятельность Бальзака вполне можно объяснить стремлением властвовать на литературной сцене, расплатиться с долгами и добиться торжества правосудия.

Сочетание благонамеренности и реформаторского пыла, в результате которых появились «Изречения…» шляпника, также очевидны в пьесах Бальзака, хотя оказались далеко не такими действенными: в последние десять лет его жизни они составят череду из мелких катастроф. Отчасти их даже исключили из истории французской литературы, потому что шли они плохо и давали мало сборов. Для биографа же пьесы так же интересны, как романы, а может быть, и больше. Любопытно проследить за тем, как Бальзак осваивает неизведанную территорию.

Первая законченная пьеса, сошедшая с его стола после «Кромвеля», называлась «Школа супружества» (L’École des Ménages). В ней женатый лавочник влюбляется в свою старшую продавщицу893. Пьесу не инсценировали до 1910 г., и очень жаль, потому что иначе она непременно стала бы важной вехой в истории французского театра: ее можно назвать одновременно наследницей «буржуазной драмы» Дидро и предтечей натуралистического театра конца XIX в. Как отметил Бодлер, Бальзак пытался впрыснуть страсть, юмор и злободневность популярного Бульварного театра в загримированный труп романтической драмы894. Новаторство и массовое потребление плохо сочетаются. «Школа супружества», как ни досадно, очутилась на ничейной территории, между классической трагедией и фарсом на тему о семейной жизни. Бальзак предложил ее недавно основанному Театру Возрождения, который просил его о пьесе. «Школу супружества» отвергли: театру требовалось нечто более спокойное, традиционное, без неожиданных отклонений от темы.

После неудачи со «Школой супружества» начинается истинная история Бальзака-драматурга; вот еще одна причина, почему его пьесы до сих пор незаслуженно забыты. Действие развивалось не только на сцене, и, похоже, сами пьесы были лишь небольшой частью драматургии Бальзака. Сочиняя «Школу супружества», он призвал себе в помощь голодающего поэта Шарля Лассайи895. Лассайи был персонажем ярким. Тощий, растрепанный, носатый, он часто фланировал по бульварам в красно-зеленых брюках. Лассайи подобрал Готье, перевез в новый дом Бальзака, где ему выделили комнату, кормили котлетами, щавелем и луком, и будили каждую ночь на работу. Два сонета Люсьена де Рюбампре в «Утраченных иллюзиях» на самом деле написаны Лассайи896. Что же касается пьес, в его сонной голове зародилась лишь антимонархистская аллегория под названием «Кроты, или Отрицание солнца» (Les Taupes ou la Négation du Soleil). В отчаянном стремлении поскорее закончить работу Лассайи согласился на то, чтобы его запирали в комнате. Надолго его не хватило. Как-то среди ночи он вылез в окно и бежал через парк Сен-Клу. Он был уже полусумасшедшим; судя по невротической агрессивности его заметок о Бальзаке, уход в безумие стал его последним сознательным поступком: «Мой дорогой президент, я очень сожалею, что вы обрушили на меня свои упреки, не дав мне хотя бы объясниться»; «Нет смысла далее есть ваш хлеб, и мне очень жаль, что мое умственное бесплодие в данном случае вам так мало пригодилось». Подобно многим писателям, имевшим дело с Бальзаком более-менее продолжительное время, Лассайи приобрел неожиданно ясный взгляд на собственные недостатки. Общество древнегреческих философов и драматургов в психиатрической лечебнице он нашел куда менее обременительным, чем общество Бальзака.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});