Том 12. Дополнительный - Аркадий Стругацкий

Переводчик А.Н.Стругацкий существовал в двух ипостасях: под своим собственным именем и как С.Бережков. Последний переводил фантастику: с английского («День триффидов», роман Джона Уиндема; рассказ Кингсли Эмиса «Хемингуэй в космосе»...) и японского (Кобо Абэ — повесть «Четвертый ледниковый период», рассказ «Тоталоскоп»...). Превосходные работы. Знаменательно, что переводчик, будучи сам мастером фантастического жанра, своеобразным и мощным, сохранил художественные особенности, почерк переведенных им авторов. Но мне, человеку с «востоковедным прошлым», милее и ближе переводы АН из японской классики. Я тоже переводил средневековую и современную прозу — вьетнамскую, но в духовной жизни, истории Японии и Вьетнама немало сходных черт. Прекрасно поэтому представляю себе все трудности — загадочные, порой чуть ли не мистические, подстерегавшие АН на этом пути. И могу оценить вдохновенное мастерство и изящество, с которыми он эти трудности преодолел. Украшением тома Библиотеки всемирной литературы — собрания классической прозы Дальнего Востока стали переведенные АН три новеллы из книг знаменитого Ихара Сайкаку, писавшего во второй половине XVII столетия (средь них моя любимейшая — «В женских покоях плотничать женщине»). Помню веселый пир на восточный лад, коим отметили мы с АН выход этого тома БВЛ, где соседствуем под одной обложкой.

Но истинным шедевром почитаю выполненный АН перевод «Сказания о Есицунэ», японского романа, написанного в XV или начале XVI века. Прочитав его в рукописи, я испытал нечто вроде легкого шока. Упросил АН выдать мне перевод до завтрашнего утра и перечитал его дома, желая — так бывало в детстве — понять, как это сделано. Нет, АН не злоупотреблял архаизмами, дабы воссоздать дух старины. Они поставлены на странице нечасто с тонким расчетом — так старые мастера клали кистью на холст блики света. В тексте существуют (в русской транскрипции) японские слова — термины, имена собственные. Они не только знаки иной культуры, реальности чужого быта, черты диковинной природы. Это созвучия музыкальной палитры текста, мы слышим его по-особому, как бы чуть-чуть по-японски. Здесь нет перебора: часть специальной лексики переведена, и для нее найдены точные эквиваленты в русской придворной, военной, религиозной терминологии. Но и остальные для русского читателя вовсе не тарабарщина — многие переведены, объяснены в комментариях. Приемы эти, вообще-то, известны; главное — соотношение их. Система — цельная и гармоничная. Иного читателя удивят иноязычные, заимствованные русским языком слова (паж, проспект, вассал, министр, рескрипт...) Вспомним, со стародавних времен при построении государства Российского в самых различных сферах: придворной ли, державной, военной, да и культурной и прочих приживались пришлые слова — греческие, латинские, немецкие, французские... Точно так же на Дальнем Востоке многие страны и, возможно, более прочих Япония, заимствовали из Поднебесной. Китайские письмо, преображенное позднее, этикет, основания словесности и художеств, технические достижения, само собой, и военные... Так что иноязычные слова — тоже знаки, мета определенного устроения жизни, сложных ее связей.

Думаю все же, той самой «старинности» и изящества русского воплощения АН достиг ритмическим строем своей прозы, ее музыкальным ладом. Если читать ее вслух, особенно заметны точное «попадание» в этот лад ударений и пауз. Открываю книгу и вслушиваюсь в первую фразу: «Когда обращаются за примерами воинской доблести к японской старине, то называют Тамуру, Тосихито, Масакадо...» И грозные громовые аккорды звучат в заключающем сказание периоде: «Помнить надлежит: богиня Кэнро отвергает тех, кто нарушает замыслы и последнюю волю отцов своих, достигших силы и славы праведными путями!» Как изысканно и как просто!..

Сама по себе работа над переводом сказания требовала основательных знаний японской истории и литературы. АН написал к книге предисловие и составил комментарии, все это, вместе взятое, можно считать подвигом. Но едва он сдал рукопись книги в издательство «Художественная литература», начались перипетии прямо-таки по М.А.Булгакову. Предисловие странствовало по Москве от рецензента к рецензенту и возникали противопоказания за противопоказаниями. АН написал яркую, нестандартную статью, действительно обращенную к широкому, как принято выражаться, читателю. Без заплесневелого наукообразия, привычных штампов. И подзаголовок у нее был «возмутительный» — «Инструкция к чтению». Уверен, шокировавшие утонченный вкус издателей и рецензентов особенности статьи суть отражение всегда интересовавшего АН поиска «острой» интриги в литературном произведении и породившей его исторической драме, тяги к игровой стихии. Но своя рука владыка: статью отвергли. Вдруг выяснилось: на предисловие и комментарий был составлен один общий договор. АН, обиженный, — нет, оскорбленный, — отказался печатать комментарии. А книга стояла в плане. Заказать комментарии другому автору значило потерять массу времени. Да и АН не отдал бы свою работу в чужие, «холодные» руки. В конце концов издатели уломали АН, комментарии и перевод ушли в набор (вместе с «правильным» предисловием другого автора).

На подаренном мне экземпляре романа АН написал: «...Вот оно, никогда не сбывается, что хочется. Янв. 85». Однако справедливость — с неизбежным опозданием — восторжествовала! В 1993 году фантастический альманах «Завтра» напечатал многострадальное предисловие.

Я люблю и другие переводы АН... Повесть «Пионовый фонарь» Санъютэя Энте. Автор ее — замечательный устный рассказчик и актер, сам читавший со сцены свою прозу с одним лишь веером в руке. В начале 80-х годов прошлого века за пятнадцать вечеров была сделана стенографическая запись «Пионового фонаря», изданного отдельной книгой. Действие ее происходит в XVIII веке. Вспоминаю об этом, чтобы уяснить непростую задачу, поставленную перед собой переводчиком. Она была решена с блеском. АН удалась «полетная» легкость разговорного слога, найдены речевые характеристики персонажей из разных сословий и мрачноватый тон повествования... А его великолепные переводы прозы великого Акутагава Рюноскэ! Я часто перечитываю «Нос» и «В стране водяных». Хотя знатоки-японисты особенно хвалят «Бататовую кашу». Вот, пожалуй, и все переведенные АН вещи классика. Но он написал еще и предисловие к тому новелл Акутагава Рюноскэ, вышедшему в Библиотеке всемирной литературы. И это эссе открыло для меня мир и судьбу японского мастера.

Своим учителем и наставником АН считал Веру Николаевну Маркову, замечательного художника. Ее переводы из японской классики (поэзии, прозы, драматургии) и фольклора — непревзойденная вершина мастерства. Великолепна ее русская интерпретация стихов американки Эмили Дикинсон. Юным читателям Вера Николаевна подарила полные поэзии и светлой романтики переложения преданий и эпоса европейских народов. В последние годы достоянием читателя стала и ее собственная поэзия, ведомая прежде лишь узкому кругу друзей, — поэзия мощная, пронизанная драматическим пафосом, трепетностью сердечной и острым ощущением времени.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});