Неизбежность (Дилогия - 2) - Олег Смирнов

стал начальником генерального штаба Японии, и командовать Кваитупской армией доверил Отодзо Ямада: как бы двигался по стопам Умэдзу.

Да, день был жаркий: июньское солнце ломилось сквозь жалюзи, нагнетало жару. Генералы потели, вытирались платками, пили прохладительные напитки, а потом перешли к сакэ, русской водке и виски: все равно томительно душно. Говорили о военнополитическом положении Японии. И довольно откровенно: Умэдзу и Ямада - приятели, а Хата был известен как человек прямой и не способный доносить. Хотя кто знает в точности, кто доносит и кто не доносит?

Все трое сходились на том, что Япония в состоянии вести столетнюю войну. Американцы воюют вяло, а военно-экономический потенциал Страны восходящего солнца ие поколеблен. Лишь бы не выступила Россия, это может усложнить ситуацию; но может и прояснить, если советские войска будут быстро и решительно уничтожены. Кстати, цель инспекционной поездки Умэдзу в Маньчжурию - проверить, в какой степени Квантунская армия готова к войне с Россией. Выяснилось, что готова полностью. Собеседников волновало другое: в императорском окружении нарастают настроения искать договоренности с американцами и англичанами о почетном мире, считают, что продолжение войны сыграет на руку коммунистам, а коммунизма в Токио боятся больше, чем американской оккупации. Собеседники были единодушны в стремлении продолжать войну до победы, не поддаваться мирным иллюзиям, пресекать распространение этих иллюзий, как заразы.

Умэдзу и Ямада высказывались тихо, корректно, а Хата горячился, повышал топ, размахивал руками. Весомей всех звучал, конечно, голос Йоспдзиро Умэдзу. Еще бы! Начальник генштаба, член Высшего совета по руководству войной. Он и возможное выступление России оценивал спокойно и трезво, называя даже срок этого возможного выступления - сентябрь пли октябрь, сухой, без дождей сезон.

- Но скорее всего Советский Союз не выступит, - сказал Умэдзу. - Оп слишком истощен войной с Германией. Более того; оп не выдержит, если мы решим ударить по нему...

Тогда-то подсчитали, что под командованием Ямада в случае необходимости будет около миллиона штыков, плюс силы 5-го фронта на Южном Сахалине и Курильских островах, подчиненного непосредственно императорской ставке. Мощь, с которой Советам ко справиться!

(Кто из находившихся в тот июньский полдень в кабинете командующего Кваитупской армией мог предположить, что пробьет час - и генералу Умэдзу придется подписывать на линкоре "Миссури" акт о капитуляции Японии, а поз;ке предстать в качестве одного из двадцати восьми главных военных преступников на Токийском судебном процессе, генералам же Ямада и Хата давать показания на Хабаровском процессе?)

Ямада ехал по Чапчупю и будто прощался с маньчжурской столицей. Прощался, понимая: дальнейшее его существование туманно: как-никак оп военнопленный. Кое-где на перекрестках стояли краснозвездные, отмытые от походной пыли танки с зачехленными стволами, возле гусениц весело топтались экипажи в комбинезонах и кожаных куртках, - Ямада отворачивался. Под конвоем протопала колонна обезоруженных японцев, - Ямада всмотрелся в их покорные, равнодушные лица. Что они испытывают, шагая с конвоирами? Бывшие солдаты, нынешние военнопленные. .. Что думают о нем, главнокомандующем? Что думают о своем будущем, о будущем Японии? Надо жить, солдаты, надо пережить смутную пору, а потом снова взяться за оружие, ибо призвание истинного японца - воевать во славу императора. Плохо, что я уже стар, а у вас, солдаты, большой запас лет. Надо только не падать духом, надеяться и верить. Будьте верны императору и Японии, солдаты, - это говорю вам я, ваш командующий.

Колоппа понурых пленных скрылась за поворотом, и вдруг Ямада ощутил страх, аж под ложечкой засосало. Оп подумал, что стар, сердце сдает, скоро умрет, а потом подумал: когда увидит маршала Малиновского? Страшно было умирать, и страшно было увидеть глаза в глаза полководца, сокрушившего твои войска.

И в то же время хотелось его увидеть вблизи, во плоти и крови, острое, болезненное желание. Но когда, бренча шпорами на сапогах-бутылках, Ямада и Хата вошли в кабинет генерала Кравченко, Ямада вздохнул с облегчением: Малиновского там, естественно, не было, встреча оттягивалась. В кабинете были уже знакомые Ямада генералы: член Военного совета Забайкальского фронта Тевчепков, командующий 6-й танковой армией Кравченко, член Военного совета армии Туманян, начальник штаба Штромберг и другие. Ямада выдавил из себя улыбку.

Он и Хата докладывали о ходе разоружения японских частей непосредственно в районе Чанчуня, советские генералы слушали, не перебивая. И тут Ямада вдруг спросил генерала Тевченкова:

- А когда я увижу маршала Малиновского?

- Родион Яковлевич прилетит на днях, - сказал Тевченков.

34

Теперь Ванемяо можно было разглядеть и повнимательнее, как говорится, распознать. Впрочем, разглядывать особенно нечего.

Город с той поры, как мы прошли его насквозь с севера на юг, не мог измениться, вернее, изменился самую малость: закопаны траншеи и окопы, разобраны завалы, дзоты, убраны проволочные заграждения. Ничто уже не напоминало о попытках японцев подготовиться к боям в Ванемяо. И жизнь бурлила по-прежнему, многоголосая, крикливая. Создавалось впечатление: жители не говорили нормально, а старались перекричать толпу. Чем громче, тем лучше! Улицы забиты людьми, тротуаров не хватает, идут по мостовой, мешая автомашинам и рикшам. Город утопает в зелени, в кронах булгачит воронье, но перекричать людей не может. Китайцы нас приветствуют столь же шумно, как и тогда. Но фонариков, матерчатых драконов, букетов и угощения уже нет. Да это и понятно: первая радость освобождения позади, все стало проще, будничней. Улыбаются, однако, так же широко. При этом во рту замечаешь гнилые, темные зубы - даже у молодых. В толпе много помеченных оспой, много слепых, хромых. Жальчей всех рахитичные детишки со вздутыми животами. Рождается детишек в Китае видимо-невидимо. Дашь кусок сахара одному - налетят десятки. Раздашь что есть, а к тебе тянутся уже сотни исхудалых, грязных, в болячках рук. Не знаешь, куда себя девать. Нам рассказывали: китайцам было запрещено есть рис, за нарушение - удары бамбуковыми палками, случалось, и забивали. А как китаец может обойтись без риса? И еще нам рассказывали: при японцах была работорговля, особенно процветала торговля девушками и детьми.

Как и все маньчжурские города, Ванемяо разбросан: центр незаметно переходит в окраины, а окраины смыкаются с окрестными деревнями. Поэтому вперемешку с горожанами - крестьяне, в основном на рынках: таскают на коромыслах корзины с огурцами, помидорами, связками перца и лука, капустой, баклажанами, торгуют всякой зеленью, крохотные пучки ее разложены прямо на земле. На рынках особый ор: торгуются до седьмого пота, а предварительно в голос зазывают. Да еще трещат трещотки и звонят звонки - этим также зазывают покупателей. Немало всяких товаров - от фотоаппарата до кимоно, разворованных из японских коттеджей и складов до прихода Красной Армии. Попадешь на базар, и тебя сразу хвать за руки: "Капитана, покуппла!"

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});