Дети Империи. - Олег Измеров

– Как сказать… хотя, конечно, каждый человек верит в то, что хочет верить, и если он сделал образ красной России своей религией… Вы знаете, наверное, потерять свою страну-это огромная трагедия.

– Согласен.

– Но разве вы потеряли страну?

– Я могу понять, что это такое – потерять Российскую империю.

– Наверное, вы действительно писатель.

– Нет. Инженер по счетным машинам.

– Я думала, они сухие и мыслят формулами… Наверное, в реальной России за вашу жизнь далеко не все и не всегда вас радовало?

– Ну… Россию ведь любят не за то, что она радует, а за то, что она наша…

– Как верно…

– Наташа… Насколько я понимаю, вас официально предупредили, что я не тибетец?

– Конечно. Все равно бы стало ясно с первых слов разговора. Взяли подписку о неразглашении.

– Тогда мне придется меньше говорить, чтобы меньше разглашать, и больше слушать вас.

– Это даже интересно. Обычно мне приходилось больше слушать, чем говорить, если это не перевод.

– Да, и, наверное, если мы слишком долго будем бродить по саду, это может вызвать к вам лишние вопросы. Есть смысл часть времени быть на виду. Как вы смотрите на то, чтобы мы сейчас пошли на ужин, а затем посмотрели по цветному телевизору что-нибудь из великого искусства рейха? А вы будете переводить.

– Мы уже конспирируемся?

– Просто не хотелось бы напрягать служащих сомнениями и догадками относительно наших прогулок в саду.

– Тогда пусть лучше думают, что вы за мной ухаживаете.

– Да, пожалуй. Вы настолько очаровательны, что это будет выглядеть самым естественным поведением.

Наташа засмеялась.

– Вы очень убедительны в этой роли.

– Правда? Тогда я прикажу подать к ужину немного хорошего вина, чтобы мы могли отметить начало успешной работы. Руссише традицион.

– Я всерьез подозреваю, что вы все-таки из дворян, но скрываете… В гостиной в доме есть фортепиано. Вы играете?

– Нет, к сожалению. Даже на гитаре не научился. А вот стихи иногда пишу.

– Вы мне их почитаете? Здесь сложно достать издания русских поэтов, особенно современных. А я играю на фортепиано и немного пою… когда были живы родители, мы часто пели по вечерам, но уже так давно не доводилось… Вы не хотели бы послушать?

– С превеликим удовольствием. Выключим свет и зажжем камин и свечи. Как в старые добрые времена.

Они направились по дорожке по направлению к дому. Виктор решил перевести разговор в полностью нейтральное русло.

– Кстати, у вас дома цветной телевизор?

– Нет. Цветные еще дороги. Их ставят в зажиточных домах, в видеосалонах, в женских комнатах при комбинатах бытового обслуживания, где ожидают выполнения заказа, в общественных местах… У нас обычный, «Телефункен». Одно время у нас вообще все телевизоры называли телефункенами, но другие фирмы, которые начали изготавливать оборудование, стали протестовать…

18. Образ будущего.

«Интересно, сколько же тут еще ждать придется?» – размышлял Виктор, глядя в окно на заиндевевшие газоны и пруд, подернутый за ночь тонкой пленкой ледка. Заморозки усиливались, и прохлада чувствовалась в доме, несмотря на отопление.Более всего было непонятно, зачем его здесь маринуют. Человек из будущего не каждый день в рейх прибывает, и как-то трудно поверить, чтобы Гиммлер ждал какого-то особого расположения духа у фюрера. Может, его вообще не собираются показать фюреру, и план «Атилла» – блеф, и его держат здесь только для того, чтобы развратить роскошью, а потом начнут склонять к сотрудничеству? И все эти истории с женщинами – только прощупывание его слабых мест? И в том числе Наташа? А почему «в том числе»? Психологически она больше всего к себе располагает к доверию, значит, от нее-то и жди. А остальное что, для контраста?Есть в этой истории что-то непонятное, думал Виктор. Какая-то цепочка на первый взгляд случайных событий, мелочей, которые должны сложиться в неизвестную ему систему. Или… или это паранойя. Но в данном случае лучше паранойя.Интересно, в каком управлении РСХА Альтеншлоссер, в шестом? И, кстати, есть ли у них сейчас РСХА или уже по-другому? И вообще такое впечатление, будто перед передачей его сюда старались, чтобы он подобными вещами себе голову не забивал, но напрямую не забивать не требовали. Хотя Ковальчук практически ничего напрямую не требует, чтобы не вызывать протеста, он подводит к тому или иному шагу. Ну и к чему его подводят? К тому, чтобы он действовал, не думая? «Чувство юмора и склонность к импровизации будет не лишнее…». Хм, а ведь сходится.С одной стороны, даже логично – фюрер импульсивен, и реакция на него, наверное, должна быть импульсивной. С другой стороны… а, черт возьми, разве так кто-нибудь делает? Хотя, если верить историкам, для Бонапарта было лишь бы ввязаться в серьезный бой, а там видно будет… Или это тоже миф?Ладно, попробуем подойти иначе. Есть еще одна сторона, которую он, Виктор, постоянно до этого выпускал из виду – научные консультанты МГБ. Здесь, в этой реальности, от них очень многое зависит, да и вообще Берия здесь делает большие ставки на ученых. Что в этой комбинации предложат ученые? Физики-ядерщики – ничего. Генетики спорят. Что еще осталось? Кибернетика, электроника. Кибернетика, электроника… «Кибернетика, электроника, а голова на что?» – Райкин сказал. Кибернетика, электроника, голова… тьфу, привязалось… Стоп. Что Зоя Осиповна там про кибернетику? «…Если кибернетика права, то машины могут регулировать человеческую память и прочее»… и это слова Берия. Стоп. Зацепка. Все это во что-то складывается, во что-непонятно. Что же там у Винера было насчет кибернетики и головы, то есть человека, точно было. Норберт Винер, «Кибернетика или обратная связь у животных и машин…» Точно. Обратная связь. Короче, Винер показал, что в действиях человека есть обратная связь. А наш ученый, Анохин, его уточнил: сначала человек представляет себе будущее и прокручивает в голове модель ситуации, а потом начинает действовать… «образ будущего координирует действия человека». Образ будущего… так вот же он образ будущего, он, Виктор, этот самый образ будущего и есть. То-есть, не убеждать фюрера он должен, а им самим, в натуре, как есть, собрались фюрера координировать. А, значит, и нужен он им, как есть из будущего, нетронутый носитель образа. Человек-дискета.А тогда вопрос, чего его здесь держат? СД хочет подкорректировать образ в каких-то своих интересах? И бабы тут при чем? Ладно, посмотрим. Пока постараемся образа будущего не менять. То есть оставаться самим собой.Итак, планы на сегодняшний день.Завтрак.Попросить Наташу, чтобы подтянула по разговорному немецкому.Сделать перерыв, прогуляться с Наташей в саду, пусть расскажет о жизни в рейхе, не по зомбоящику же судить. Почитать свои стихи.Вернуться в библиотеку, посмотреть, что есть интересного, чтобы Наташа помогла с переводом. Опять-таки какая-то прокачка по инъязу.Обед.После обеда продолжить обследовать с Наташей парк, посмотреть, что это за чайный домик такой.Перевод телепрограмм.Ужин.Музицирование при свечах.Все-таки не голое безделье. И, кажется, такой расклад должен всех устроить.Основных психологических противника, с коими придется общаться непосредственно, прорисовывается два: Наташа и Гитлер. Красавица и чудовище. Альтеншлоссер сознательно ушел с арены.Начнем с Наташи. «Располагать к себе людей, завоевывать доверие, влиять на их мнение – как нам без этого…» Идеальное воплощение тезиса. Прелестна, умна, образована, деликатна, откровенна, близка по менталитету, критически относится к режиму (должно вызывать доверие), графиня (должно тешить самолюбие). В личном плане свободна, что позволяет ухаживать, выглядит хрупкой и беззащитной, что вызывает желание защищать. Вместе с тем не видно, чтобы она была капризной или слабохарактерной, и, на первый поверхностный взгляд, поддерживает себя в хорошей физической форме. Просто пятый элемент какой-то.Но это если с рациональной стороны. А о женщинах надо судить с эмоциональной.…В гостиной стоял полумрак, и отблески пламени камина, разбавленные тройными канделябрами на фортепиано, отбрасывали таинственные причудливые тени. В этом живом трепещущем свете мерцало старое благородное дерево и в глазах Наташи, казалось, в самой глубине, блуждали какие-то дьявольские огоньки. Ее тонкие пальцы нежно порхали по клавишам, и от этих прикосновений гостиную наполняли волшебные звуки; Виктору показалось, что никогда, ни на каком концерте он не слышал ранее такого прекрасного исполнения; вокруг него все слилось воедино – и зыбкое пламя камина, и эта загадочная комната, и вытягивающиеся огоньки свечей в строгих серебряных канделябрах, и эти светлячки в глубине выразительных глаз, и отклики фортепианных струн и еще что-то, что шевельнулось в его душе в такт этим струнам, этим глазам и этому полету пальцев, то неслышно-осторожному, то порывисто-стремительному.Это был старинный вальс, вальс ми-мажор Шопена; его звуки то накатывались волнами, то переливались журчанием лесного ручья, то шелестели листвой, то отзывались щебетом птиц, и, верно, написать его можно было только в тихом поместье, бродя весной по пробуждающемуся лесу. Наташа вся уходила в музыку, ныряла в нее, как в море, отзывалась на нее каждой жилкой на лице. Какая-то необычная для этого дома непосредственность сквозила в ней, словно она хотела уйти из жестко продиктованной ей реальности в чудесный, недосягаемый мир, зашифрованный в сухощавой тайнописи нот.

– Как красиво… – выдохнул Виктор, когда очередная волна звуков схлынула и затихла.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});