Письма с фронта. 1914–1917 - Андрей Снесарев

Целуй всех А.

25 июня 1916 г.

Золотая и даже бриллиантовая моя женка!

После трехдневной жизни на наблюдательном пункте, с ночевкой в первый день под открытым небом возле рощи, я спустился в деревню и переночевал в халупе. Сейчас сижу в садике во френче, с нацепленным на груди белым крестиком, и веду беседу с моим женом. Настроение радужное по многим причинам: 1) 22-го был 16 часов под огнем, от 5 до 13 под артилл[ерийским] огнем, а с 13 до 21 под жестоким артилл[ерийским], ружейным и пулеметным… Кругом все кланялись, это так забавно, но почти всеми делается невольно. Твой гордый муженек за собою следит вовсю и поклонов не отвешивает… разве уж снаряд загудит невзначай, когда муж что-либо объясняет или над чем-либо задумается. Пошел я на это ужасное место потому, что чувствовался нервный перелом боя, поступали больные духом донесения, надо было людей подбодрить и явиться среди них… 2) 23.VI был только под арт[иллерийским] огнем, но один снаряд упал в 25 шагах… приказал Осипу сохранить осколок в память случайного спасения… И вот теперь все это проносится в моих воспоминаниях, я чувствую, что сделал все, что должен был, и сижу целый, беседую с женом, оттого и настроение божественное.

Когда я пришел на то место 22.VI, то застал людей прижатыми к ямкам передней крутости окопа, снаряды злостно шипели, перелетая чрез окопы и падая в шагах 100–200 далее… маленькое понижение прицела, заминка в порохе или что-либо в этом духе, снаряд попадает в окоп и ото всех мокро…

В моем распоряжении в этот день был бронированный автомобиль, который я и выпустил в одну из роковых минут. И когда он мимо меня, полным ходом, пошел в атаку (всегда страшную и полную риска), я невольно его перекрестил, а кругом послышались слова шепотом: «Дай Бог! Помоги Боже!». И думаю я: такие трогательные и высокие минуты дано переживать нам, военным людям, полагающим «души за други своя», только нам, а не людям во фраках, может быть, более нас умным, развитым, но умеющим проливать только чернила…

Спустился я и… еще одна причина к моему розовому настроению: получил семь твоих писем: 9, 10, 11, 12.VI с № 106–109, затем от 13 июня № 113, 14.VI № 114 и 15.VI № 112, значит нет еще № 110 и 111… Дня через 2–3 или, может быть, позднее вышлю тебе 500 руб., из них 450 тебе, а 50 положи Ейке… Напиши мне, сколько ты теперь получаешь всего денег; по моим расчетам, ты должна иметь: 225 р. столовых + 167 р. жалованья + 20 р. на 2 прислуги + 100 р. квартирных по Петрограду + 10 р. на прислугу, а всего: 522 руб. Получаешь ли ты их полностью, и как разрешен твой спор с воен[ным] начальником? Я себе здесь оставил 240 р. военно-полевых + 12 р. дровяных + сколько останется фуражных от прокорма лошадей (Ужок давно жрет за большую лошадь), т. е. между 50 и 60 руб., а всего 300–310 руб. Мои расходы 40–50 руб. (теперь у нас стол лучше, чем прежде, да я себе кое-что справил), так что в месяц еще остается 250–260 руб.

Передирий остался без отпуска и не успел им воспользоваться за какую-либо неделю… вышел приказ не отпускать. Езжу теперь на Гале: она выправилась, стала очень красивой, на ногу почти не жалуется. Ужок как кабан: шалит, кусается, такой же тугой на морду, как и мать… за 6 вершков росту можно ручаться. Осип не пишет потому, что всегда около меня, или тащится со мною по позициям, или стоит где-либо с лошадьми, поджидая моего возвращения. Я не сплю ночи, и ему не приходится. Я и при таких условиях ловлю возможность черкнуть тебе, а ему-то – простому человеку, да еще занятому чисткой лошадей, – черкнуть долгое (для его писательской манеры) письмо почти невозможно.

Вчера тебе я написал письмо с наблюдательного пункта, а сейчас пишу потому, что есть время и оказия. Почему Таня впрыскивается, и что с нею? Рад за папу, что он получил Владимира; теперь пора ему и какую-либо ленту. Он хотя и повторяет, на что ему эти декорации, но конечно в душе рад… получают кругом все, чем же он-то хуже других? Послать к тебе, цыпка, сейчас трудно, так как мы переживаем слишком серьезный период и время не для отпусков или командировок.

Давай, женушка милая, твои губки и глазки, а также нашу боевую троицу (Ейка у коровьего вымени – роскошь), я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй Лилю, Паню, Сережу, Лелю, Каю, Нину, Алю, Павлушу [Вилковых]… А.

28 июня 1916 г.

Дорогая моя женушка!

У нас третий день небольшой отдых, и, если бы не страшная жара, бедность района и отсутствие всякой ягоды, мы могли бы чувствовать себя совершенно хорошо. Вчера, после двухмесячного перерыва, сели играть в карты, но я весь извелся: то мне казалось, что думают слишком долго, то жара томила, то изводили трубокуры… Очевидно, нужен полный отдых дивизии, чтобы карты могли заинтересовать более прочно. Зато дневником занялся гораздо более прежнего.

На днях Ханжин прислал на меня боевую аттестацию, необыкновенно для меня лестную. Она должна мне помочь в продвижении на новые ступени. Сейчас мимо проводили лошадей, и Ужок все что-то налегает на переднюю правую; это всех нас сильно беспокоит, звали фельдшера, и все никак не добьемся, в чем дело. Безобразничает он достаточно, и мы потому полагаем, что какой-либо ушиб… не более. От тебя, дорогая, писем нет два дня, после целого вороха (7) писем, полученных 24-го и одного письма от 16.VI, полученного 25-го. Сегодня жду опять целую пачку. Мне их недостает, особенно когда кругом тихо и можно думой полететь дальше, за кровавые поля!

Мы 22.VI выдержали бой, поучительный во многих отношениях. У меня целый ворох мыслей, которые я не уложил в приличный порядок еще и сейчас. После войны должна появиться целая литература и притом столь сложная, нервная и противоречивая, что в истине не нам суждено будет разобраться. Еще вопрос, разберется ли поколение наших сыновей, которое выступит на сцену мыслителей, толкователей и дирижеров не ранее как через 25 лет.

Вчера разговорились как-то с Осипом насчет нашей домашности. По-видимому, мы с ним разно понимаем твои письма (обычные он прочитывает по-старому); у меня сложилось представление, что Таня также подкалывается мышьяком, а у него, что нет: «Она, правда, тоже, падала в обморок, но только все-таки ей это ни к чему». Об Ейке только начни с ним… и конца-краю нет.

Сейчас рядом раскудахталась курица, а вверху гудит аэроплан (наш), который, вооруженный пулеметами, непрерывно крейсирует вдоль нашего фронта, отгоняя враж[еские] аэропланы и тем мешая их наблюдению… мирное кудахтанье и боевой шум пропеллера, забавное совпадение.

Деньги я тебе еще не переслал и, вероятно, раньше 1.VII не вышлю, но тогда, может быть, не 500, а более; из них 12 % обязательно отдай Ейке. Осип вне себя, что у нее пока только гроши. Сколько у нее на самом деле? Не забудь, милая, напиши. А теперь давай твои губки и глазки, а также всю себя и наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});