Щепки плахи, осколки секиры. Губитель максаров - Юрий Брайдер

Ламех развязал узел, стягивающий горловину мешочка. Зяблик чуть приподнял руку, чтобы почесать свою многодневную щетину (движение это не ускользнуло от внимания аггела, но подозрения не вызвало — ни за щекой, ни в шевелюре оружия не спрячешь).

В тот момент, когда мешочек с бдолахом поднялся до уровня губ Ламеха, Зяблик нанес короткий и стремительный удар слева направо, целясь в подключичную впадину, где было много всего важного для жизни: и гортань, и блуждающий нерв, и сонная артерия.

В самое последнее мгновение Ламех каким-то необъяснимым образом учуял опасность и успел отклониться. Клинок вспорол бархатный мешочек и лишь оцарапал щеку аггела. Тут же правая кисть Зяблика оказалась в железном захвате, а сам он получил сокрушительный удар коленом в солнечное сплетение…

До леса было уже рукой подать, но разрозненные кучки аггелов успели соединиться в цепь, петлей охватывающую колонну. Пока эта петля была еще весьма непрочной, но при условии получения достаточных подкреплений вполне могла превратиться в смертельную удавку. (Цыпф прекрасно понимал это, но уже ничего не мог поделать.) Примерно так оно и случилось. Едва авангард колонны, состоявший из «Справедливой расправы», усиленный пулеметной тележкой Пыжловых, вступил в лес, как его фланги охватили ударные отряды аггелов, до этого терпеливо отсиживавшихся в засаде.

Это были единственные из всех каинистов (кроме высших чинов, конечно), получившие перед боем по щепотке бдолаха. Теперь они дрались, как берсерки, превосходя противника силой и скоростью реакции, а главное, неуязвимостью. Такой аггел, даже получивший смертельное ранение, продолжал оставаться в строю. Один вид этих живых мертвецов повергал противника в ужас — не так уж часто приходится сталкиваться в рукопашной схватке с теми, у кого напрочь оторвана рука, размозжена голова или до колен болтаются внутренности.

Бой превратился в мясорубку, на исход которой уже не могли повлиять ни тактические хитрости, ни приказы командиров, ни всякие высокие материи вроде патриотизма или чувства долга, а только количество и качество человеческого материала, поминутно проходящего через эту мясорубку. Проще говоря, победа должна была увенчать ту из сторон, живая сила которой в конечном итоге окажется перемолотой не до конца, а лишь частично.

Цыпф и оглянуться не успел, как его бричка оказалась в самой гуще боя. Они оборонялись как могли. Левка стрелял, Лилечка размахивала самым большим из хирургических ножей. Унда сражалась как дикая кошка, защищающая потомство, и погибла, нарвавшись на пулю, предназначенную вовсе не ей, а Кириллу, отбивавшемуся от наседавших аггелов кастильской алебардой.

Молодой кучер вообще показал себя в этот день героем, особенно когда ему в самой свалке пришлось выпрягать из брички убитую лошадь, а потом прорываться сквозь цепи аггелов, увозя с поля боя контуженного близким разрывом гранаты Цыпфа и обезумевшую от горя Лилечку (при виде крови, хлынувшей из ушей и носа Левки, она решила, что тот получил смертельное ранение).

От удара под дых в глазах у Зяблика сделалось черно, как в былые времена, когда землю еще посещала темная ночь. Ни вдохнуть, ни выдохнуть он не мог и сейчас находился в положении ныряльщика, уже захлебнувшегося водой, но все еще судорожно сражающегося за свою жизнь.

Основной точкой приложения этой борьбы была его правая рука, продолжавшая сжимать кинжал. Ламех во что бы то ни стало пытался выломать ее в запястье, а Зяблик с не меньшим упорством сопротивлялся.

Левой свободной рукой он прикрывал живот и пах от все новых и новых ударов Ламеха. Состязаться с ним по этой части было то же самое, что лягаться с жеребцом-мустангом.

Очередной пинок коленом буквально впечатал пальцы Зяблика в ребристое железо пистолета. В азарте борьбы, в муках удушья и клещах боли он как-то совсем забыл про своего верного приятеля, произведенного на свет в городе Туле под номером ИР-8616.

Чтобы выхватить оружие, требовалась секунда, но как раз она-то и могла стать роковой для Зяблика (нового точного удара в солнечное сплетение, под ложечку или в пах он уже не выдержал бы). Тем не менее это был единственный шанс на спасение.

Все дальнейшее: рывок пистолета из-за пояса, почти удавшийся Зяблику, сильнейший удар коленом в живот, задевший этот пистолет, и выстрел, шальной, неприцельный, — произошло почти одновременно.

Оружие улетело куда-то в сторону, а затем хрустнул лучезапястный сустав. Ламех вырвал кинжал из ослабевших пальцев Зяблика, а его самого, придерживая за горло, отстранил от себя на расстояние вытянутой руки.

— Вот и крышка тебе, мудозвон! — прохрипел он. — Давно ты уже напрашивался, но, как говорится, лучше позже, чем никогда…

Продолжая удерживать обмякшее тело Зяблика, он попытался вспороть ему живот, но узкий кастильский кинжал, оружие сугубо колющее, на это дело годился плохо. Сделав в брюшине противника несколько дырок и вытянув наружу окровавленную плеть тонких кишок, Ламех посчитал, что этого будет достаточно.

— Лежи и подыхай в собственном дерьме, как сука поганая! — Он отшвырнул Зяблика от себя. — На этом наша разборка закончилась…

— Стой! — очнувшийся Цыпф ухватился за борта брички. — Куда мы? Назад!

— А хоть куда, только подальше отсюда, — сказал Кирилл. — Проиграли мы баталию, Лев Борисович.

— Назад! В бой! Немедленно! — Цыпф захлебнулся кровью, вновь хлынувшей из носа.

— Успокойся, тебе нельзя делать резких движений, — Лилечка почти силой уложила его на сиденье. — Да и кому ты там нужен сейчас? Лучше проверь, сколько у тебя патронов осталось.

Цыпф немедленно последовал ее совету и, передернув затвор, огорченно сообщил:

— Ни одного! Даже застрелиться нечем.

— Что за херня! — Ламех, уже собравшийся было возвращаться в месторасположение своего воинства, принялся осторожно ощупывать свой бок.

Ладонь, которую он затем поднес к самому лицу (словно не верил глазам своим), была густо перепачкана кровью и, судя по болезненной гримасе, — не чьей-нибудь чужой, а своей собственной.

Пуля, почти случайно выпущенная Зябликом, все же попала в цель, хотя в пылу потасовки Ламех сначала и не обратил на это внимания.

— Вот тварь чокнутая! — произнес он с тупым удивлением, вновь хватаясь за бок в том месте, в котором больные желчнокаменной болезнью ощущают печеночные колики. — Достал все же… Ну ничего, сейчас я тебя…

Ламех шагнул к Зяблику, скорчившемуся на земле в нескольких метрах от него, но внезапно безо всякой причины пал на колени. Поднялся он почти сразу, но, похоже, всякий интерес к умирающему врагу утратил. Не до этого сейчас было. В первую очередь надлежало позаботиться о собственном здоровье (про угрозу смерти у него даже мыслей пока не было).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});