Наследие Иверийской династии. Господин Демиург - Нина Малкина

рёв, суета – всё пришло в движение, охрана перекрывает выходы из замка. Обойти заграждения будет непросто даже мне.

Но как же Тезария?

Я мог бы попробовать её вывести, но… живая тайна на моих руках, это злое проклятие, которым карает меня Иверийский замок, оборачивается вдруг кандалами, тяжким обременением. С ребёнком остаться незамеченным в замке невозможно! Она погубит и меня, и Тезарию, и себя заодно, вздумай я предпринять возвращение. Словно в подтверждение этим мыслям Иверийка вновь просыпается, жалобно плачет, хныкает, и я покачиваю её, баюкаю.

Младенец легко успокаивается, а вместе с ним и я, словно мы и правда стали одним целым. Дело ясное: нужно сберечь принцессу. Когда Тезария выберется отсюда и найдёт меня, она придумает, что делать, она всегда придумывала и никогда не ошибалась. Не ошибётся и в этот раз. Мне даже не придётся выдавать тайны. Моя жена сама всё поймёт, лишь взглянув на это дитя. Только она одна и поймёт!

Главное – унести ребёнка из замка незамеченным. Лучше всего – зеркальными ходами Дормунда. Самый короткий путь к ним ведёт через подвальные кладовые в кухнях, но во время тревоги там собираются слуги. Придётся идти в обход, к другому, заброшенному лазу вне дворцовых стен.

Перед тем как отправиться, я задерживаюсь в последний раз: отдаю то, что принадлежит Иверийскому замку, – ключи. По традиции, оставляя пост, ключник сбрасывает облачение у порога и выходит в мир свободным от тяжёлой ноши, но не от хранимых тайн. Одну за одной я сдираю с себя связки, чувствуя, как сам становлюсь легче, свободнее, как меняется тело и жесты, не призванные более сдерживать приметный звон. Складываю груду металла у низкой двери, ведущей в хозяйственные дворы. Выхожу.

В это мгновение я в последний раз вижу Иверийский замок. Мой взор ключника пронзает его насквозь: в каждом из камней, залов, коридоров, ловушек и дверей живут необычайная внутренняя красота и знание, идущие рука об руку с историей Квертинда. С лихорадочной радостью узнавания я любуюсь теперь выступающим на алеющем небе светлым силуэтом его башен, каменных боков, всей монументальной тяжестью его корпусов и стремительностью двуглавого шпиля. Мне хочется насладиться зрелищем, однако спешка гонит меня вперёд, заставляет пренебрегать осторожностью даже в скудных зарослях акации на заднем дворе.

Прочь! Скорее – прочь!

Только бы никто не заподозрил побега. Мне везёт: среди дворовых слуг, ещё скованных замешательством, я легко теряюсь, никем не замеченный.

Уже отойдя на сотню шагов от конюшен, углубившись в дикость кустарников и позволив себе испытать облегчение, я неожиданно замираю под пристальным взглядом. Невысокий парень из мелких прислужников стоит над самым входом в лабиринты, пожёвывая травинку. Над ним зависла Красная Луна.

– Я жду здесь одну фрейлину, – раздаётся негромкий голос. – Она должна передать мне от королевы кое-что важное. Ты не видел её?

О Создатель!

Ты вывел меня из всех возможных ловушек, чтобы привести именно в ту, из которой мне не выбраться! За знакомыми интонациями я различаю и лицо служки. Господин. Господин во дворе Иверийского замка!

В первый миг мне хочется, чтобы ребёнок под плащом дал о себе знать. Чтобы замок сам решил за меня его судьбу. Я бы отдал живой артефакт господину Демиургу и просил бы за свою верность свободу для себя и Тезарии. Я бы вернулся за возлюбленной и увёл бы её прочь, как и планировал, к покою, к тихой жизни, к переменам… Я всё ещё хочу этого. Ко всему прочему, любовь, могущественная и всевластная, требует от меня этого решения. Иверийка-реликвия, иверийка-подношение, иверийка-жертва. Такая у неё судьба.

Но отчего-то я не могу расстаться со своей ношей. Не из-за страха нарушения обета, не из-за неприязни к господину, и даже не из-за верности Иверийским королям. В это мгновение во мне раскрывается нечто иное, необъяснимое, восхитительное, но в то же время такое естественное, как вид сияющей матери с ребёнком на руках. Этот свет теперь зиждется у моего сердца, а может, даже и в нём самом.

Я боязливо оборачиваюсь – проверить, не бежит ли следом Тезария, и тихо говорю:

– Я простой ключник. Я не могу раскрывать тайны замка.

Несколько секунд ничего не происходит. Я не боюсь смерти, но боюсь господина. Дрожат колени. Страшно идти мимо него, страшно приблизиться, страшно, что в алеющей темноте он различит под свободным плащом принцессу.

– Слуги шепчутся, что в замке беда. Сожгли ещё беременную королеву, – вдруг иначе говорит господин, ещё больше выдавая себя. – В таком случае наша фрейлина тоже мертва.

– Она жива! – выпаливаю я в нервном порыве.

И понимаю, что погорячился. Я не знаю, прав ли я. У меня нет доказательств. Только надежда.

– Тогда отчего же ты бросил её и сбегаешь? Неужели трусость сильнее любви? – вроде бы удивляется господин. – Или тебе в самом деле ещё есть, ради кого жить?

Я молчу. Мы вступили в некое состязание, в противоборство, в котором я заведомо проиграю, потому что любой диалог грозит мне гибелью от нарушения обета Девейны. Или непременным разоблачением. Только бы не заплакал ребёнок!

– Признаюсь тебе честно, Кем, каждое из предположений кажется мне невероятнее другого. Ты боишься или бежишь к действительно существующей дочери? Ни то, ни другое не должно быть правдой. Но ничего третьего предположить невозможно, поэтому из двух неправд я бы поставил на трусость. Величайшая из опасностей для нас – наша человечность… Не стоит её стыдиться, – голос у него ровный, негромкий, но такой, что хочется ловить каждое слово, произнесённое этим голосом. – И я не стыжу тебя. Я только удивлён тому, что трусость одолела любовь. Она же станет твоим наказанием, ты понимаешь?

Он стоит неподвижно ещё какое-то время, ждёт ответа, и я вижу, что в это мгновение решается моя судьба. Убьёт? Оставит жить?

Наконец господин уступает мне дорогу и говорит:

– Беги, трусливый ключник. И не возвращайся.

Обомлевший, я прохожу мимо. Задерживаюсь на одну секунду, чтобы заглянуть в особенные глаза, рассмотреть вблизи эту яркую мистическую разницу, о которой наслышан. Взгляд хладнокровного хищника, гибрида квертиндской и веллапольской магии, властителя умов и гения, о котором говорил Мирасполь. Но в слабеющем свете Красной Луны глаза господина Демиурга кажутся серыми, а сам он – не могущественной легендой, а одним из миллиона обычных квертиндцев, точно таким же, как и все. Мечтающим о несбыточном. Мелким и ничтожным слугой в тени Иверийского замка.

Это неожиданное разоблачение, это разочарование до того занимает меня весь путь по зеркальным лабиринтам, что