Фантастика 2008 - Серей Палий

— В романе с продолжением-с «Усадьба-2», что на Нитро-полосе, передают, что у крепостной Осташко снова амуры с барином Степаном. На первом развороте концерт заморских скоморохов «Картонника». Все патлатые, вылитые диаволы с картины Страшного суда!

— Одно бесстыдство, — сокрушенно вздохнул Антон Палыч. — Корректора на них нет.

Охота

Антон Палыч любил охоту. Осенью, когда стаи бумажных журавликов подавались на юг, он выезжал в свое поместье и охотился на газетных уток. А когда удача к нему была особенно благосклонна, Антону Палычу удавалось настрелять отличных чернильных куропаток.

Дуэль

— Вы невежа, сударь! — Перчатка Антона Палыча с хрустом заехала гусару по щеке.

Тот, опалив обидчика взглядом, положил руку на саблю.

— Что ж, милейший, сколько угодно. Я вынужден потребовать у вас сатисфакции. Немедленно.

Антон Палыч побледнел, но взгляда не опустил. Сказать по чести, к этому шло весь вечер. Сначала гусаришка наступил Антону Палычу на ногу, затем вылил бокал вина прямо под ноги Софье Абрикосовне и, наконец, — верх бестактности! — на ее справедливое замечание о необходимости извиниться подлец пробурчал: «Дура, курсивом набитая».

От такого любой благородный человек взялся бы за перчатку.

— Я к вашим услугам, — сухо отвесил поклон Антон Палыч. — Выбор оружия за вами.

Гусар смерил пронзительным взглядом худую фигуру противника, словно снимая мерку для гроба.

— Пистолеты. У меня как раз в седельных сумках завалялась пара добрых французских пистолей.

— Что ж, отлично, господин как-вас-там…

— Ландо. Петр Ландо. Думаю, вам стоит запомнить имя человека, который пустит пулю вам в лоб.

— Вы подлец, сударь, но я уже повторяюсь. Мне кажется, довольно болтовни.

На том и порешили. Гости гурьбой высыпали в зимним сад, секунданты быстро расчистили площадку. Петр Иванович, лучший друг Антона Палыча, проверил пистолеты.

— К барьеру! — крикнул молодой корнет, секундант Ландо.

Нервничая, Антон Палыч сжевал кусок промокашки. Красная как кровь луна вынырнула за спиной гусара. «Плохая примета. Хорошо б — для него», — подумал Антон Палыч.

— Сходитесь! — От сорвавшегося голоса корнета с берез слетал снег.

Антон Палыч, видя лишь голубые глаза на меловом лице Ландо, сделал три шага. Пуля скользнула изо рта в дуло, сухо щелкнул курок.

Гусар вскрикнул и осел на снег. У него во лбу плевком застыл кусок промокашки.

Мода

— А слыхали ли вы про новую столичную моду, господа? — раскуривая трубку в традиционном пятничном салоне, спросил у присутствующих Антон Палыч. — Многие странные личности стали придумывать себе писателей. Так, некий убивец Раскольников, взяв в соавторы Алексея Карамазова, намыслил историю о господине Достоевском. А сосед наш Чацкий поведал о Грибоедове.

— Это что, — раскидывая карты для виста, хмыкнул Герман. — Вон мне помещик один болтал, что обычный пескарь тоже выкинул подобную штуку. Да и имя писаке такое придумал, хоть за животики держись. Салтыков-Щедрин!

Бомбисты

Все произошло, когда Антон Палыч прогуливался возле Аресова Поля. Идущий по другой стороне улицы мастеровой как-то суетливо огляделся по сторонам, а затем выдернул из-за пазухи белый сверток и швырнул его в проезжающую карету. Шуршануло так, что заложило уши.

Антон Палыча сильным толчком отбросило к ограде.

— Анархисты-журналисты! — завопил кто-то, и тут же затрещали полицейские свистки.

— Что же это делается?! — простонал Антон Палыч, качая гудевшей, как колокол, головой.

Посреди брусчатки огромным комком дотлевала карета, переломленная раскаленным заголовком «Вор и казнокрад».

— Газетные, курвы, используют, — пробасил над ухом подбежавший жандарм.

— Что? — переспросил Антон Палыч.

— Бомбы, говорю, газетные. Это, почитай, тиражей в тысячу рванула, — снял фуражку жандарм. — Креста на них нет, на иродах.

Концерт

В Большом была премьера. Давали концерт для стила с оркестром. Среди публики присутствовали два генерала и один козырной туз.

Антон Палыч, глядя на последнего, подосадовал, что не взял свой картонный цилиндр. Но тут выключили свет, и перфоманс начался.

На сцену вышел дирижер, музыканты перед огромным белым листом ватмана достали перья. Легкий взмах палочки — и в очи зрителей полились божественные ноты музыки.

Конец света

Ветер рвал крыши с домов и уносил к заливу. Антон Палыч, придерживая шляпу, мелко перекрестился и забежал в переулок. При взгляде на разгул стихии невольно вспоминались предостережения батюшки: «Спасется лишь тот, кто верует и отринет Объем при жизни. И обретет он царство небесное. Покайтесь, грешники, дабы миновало вас плоскодушие и плоскосердие. Ибо зрю я — последние дни наступают. Предпечатные».

Мимо, грустно мыча, пролетела корова.

— Ох, ох, что делается, — запричитал Антон Палыч. — Господи, спаси и помилуй.

А в предвечернем небе уже опускался пресс печатного станка.

© Д. Корниенко, 2007

Эльдар Сафин, Татьяна Кигим

МИР ДОЛЖЕН КРУТИТЬСЯ

…неужели знатоки канонического права стали

бы изобретать меры против них [колдуний], будь

они ненастоящие?

Джанбатиста Джели. Причуды бочара

Отдых — это святое, правильное занятие. Вот любой скажет, и вы сразу поверите, потому что как же иначе? А если это скажет монах-доминиканец, то будет даже еще святее и правильнее.

Когда город открылся перед Игнатием, путешественник осторожно почесал брюхо, задумался и почесал еще раз.

Мысль отдохнуть где-нибудь вдали от монастырской суеты казалась очень привлекательной. Поболтать с простыми людьми, вдосталь напиться вина, повалять вдовушек по сеновалам.

Побродить по пыльным дорогам, поторговаться на рынке не ради покупки, а ради самого процесса.

Перед монахом открылся городок — простой, симпатичный, такой теплый, хороший, добрый.

А потом пошел дождь.

И вот дождь был совсем не добрый.

Потому что с неба вместе с нормальной водой, которая хоть и не заменит вина, но есть суть жизни, падала дохлая рыба.

И она уже изрядно пованивала.

Меня зовут Клавдиус…

— Да плевать мне, клянусь щепкой Креста Господня, как тебя зовут! — Игнатий ворвался в мельницу, на ходу сдергивая с себя рясу. — Ужасная погода! Часто у вас такое?

Мельник ошарашенно смотрел, как монах, разоблачившись, скачет вокруг жерновов.

— Ну, вообще обычно все не так плохо… — промямлил хозяин. — У вас в предках, случайно, не было элефантусов? Кстати, если хотите просушить рясу, то лучше повесить повыше, а то потом колом встанет — от мучной пыли.

Игнатий наконец выбрал место, куда пристроить свою одежду, и, освободившись от нее, взглянул на мельника.

— А не подскажете ли, любезнейший, что за штуковина торчит у вас из крыши?

— Э-э-э… — затруднился с ответом мельник.

— Это, случаем, не обзорная труба, с помощью которой можно рассматривать, как переодеваются почтенные матроны и невинные девушки в другом конце города?

— Нет! — замотал головой мельник. — С помощью этой трубы я смотрю на звезды!

Монах сочувственно покивал головой:

— Да, любезнейший, годы берут свое… Вот я гляжу на вас и понимаю: еще лет десять, ну, двадцать, и я тоже предпочту смотреть на звезды!

Мельник потрясенно уставился на незваного гостя — Игнатий явно был старше его — нате самые десять, если не двадцать лет.

Монах вышел из мельницы сразу же после того, как кончился дождь. Досушивал рясу он уже на себе.

Клавдиус любезно позволил осмотреть в трубу окрестности — и Игнатий с удовольствием поглядел на то, как ругаются торговки на рынке.

Как, стоя в луже, пытается развести сцепившиеся колесами на перекрестке телеги рыцарь, воплощающий в собственном лице законодательную, исполнительную и судебную власти этого городка.

Как плетет что-то на задворках корчмы молодая девка, время от времени сплевывая через плечо.

А потом Игнатий увидел эту лощинку — неплохое местечко для загородного отдыха, но было в ней нечто настолько зловещее, что доминиканец решил тут же ее осмотреть.

И не прогадал. Неподалеку от охотничьего домика что-то шевелилось в траве. Монах осторожно подошел и обнаружил маленького черного котенка, из последних сил бредущего вокруг всаженной в землю вязальной спицы.

Котенок, судя по всему, старался держаться от нее как можно дальше — но спица тянула его, и круг, по которому брел усталый звереныш, все уменьшался и уменьшался.

Доминиканец, не мешкая, наступил сандалией на спицу, ломая — металл заискрился и тут же осыпался ржавым крошевом. Котенок обессиленно упал на землю, чуть слышно постанывая — совсем как человеческий ребенок.