Дарители - Мария Барышева

— С ней совсем плохо, да?

Вита судорожно сглотнула, потом отвернулась, не произнеся ни слова, и он утвердительно кивнул.

— Да. Ну, что ж, так, значит так.

— И что же ты теперь будешь делать?

Вопрос вырвался у нее раньше, чем она сообразила, что спрашивает, и уже ожидала в ответ какой-нибудь колкости, но Схимник лишь повернулся и посмотрел на нее — странно сожалеюще.

— Ничего. Я возвращаюсь в Волжанск.

— Но ведь тебя же там… — Вита прикусила язык, но Схимник понял и коротко, зло усмехнулся.

— А тебя это беспокоит?

— Меня беспокоит ход твоих мыслей, — холодно сказала она. К ней уже вернулось самообладание и ее пальцы, державшие сигарету, больше не дрожали. С многолетней привычкой Вита отыскала и надела нужную маску, и та мгновенно и надежно приросла к лицу, которое сразу же стало на несколько лет старше. Теперь перед Схимником сидела спокойная, уверенная в себе женщина, и ее губы скривились в презрении к нему, и в глазах была колючая насмешка. — Я достаточно давно живу, Схимник, и я — не наивное дитя, хоть и могу таковой показаться — если захочу, — она слегка улыбнулась. — Я знаю, кто ты. Я видела, что ты. Я ничего не забываю. Ты и тебе подобные развалили мою жизнь, убили моих друзей, убили других ни в чем не повинных людей. Вы все — одно целое, пусть у каждого свои методы и свои цели, но все вы — одно, вы грязь! — Вита слегка оскалилась, и ее глаза замерцали, но смотрела она не на Схимника, а на его руки. — Я помню, что ты делал, чтобы добраться до Чистовой, ты даже пошел против своих, лишь бы она досталась тебе! И ты думаешь, я поверю, что сейчас, когда она почти у тебя в руках, ты вдруг отказываешься от нее и возвращаешься в город, где тебе через пять минут голову прострелят?!

Его пальцы дрогнули, и Вита подумала, что сейчас он ее ударит, но не отодвинулась, а только вздернула подбородок. Схимник повернул голову — его глаза были темными, и где-то в их глубине разгорался пугающий огонь.

— Бедная, бедная пандорийка, — сказал он странно глухо и растянуто. — Так хорошо научиться разбираться в окружающих людях, но до сих пор не научиться разбираться в себе. Если ты хочешь сказать что-то лично мне — скажи, но не говори только с собой. Ты же позвала меня не для того, чтобы я слушал, как ты уговариваешь себя?

— Я не…

— Хочешь, я тебе скажу, зачем ты на самом деле меня позвала? Зачем ты сделала такую явную глупость? — он снова наклонился к ней. — У тебя самой это ведь не получается.

— Я просто хотела узнать…

— Ты видела когда-нибудь леопарда, Вита? Взрослого здорового леопарда? Смертельно опасен, а так и тянет его погладить, заглянуть ему в глаза, хотя знаешь, что он в любую секунду может тебя убить. Темное бывает уродливым, но бывает и чертовски привлекательным, и к такому темному тянет безудержно. Это не физиология, которой ты, наверное, пытаешься себя извинить, это все вместе и это намного хуже.

— Это не так, — сказала Вита охрипшим голосом. Ее губы дрогнули, строгая маска начала разваливаться. — На самом деле…

— Потому ты и не удержалась, — продолжал он, глядя на нее в упор, и Вита вдруг почувствовала его плохо сдерживаемую ярость, и это и удивило ее, и напугало — его ярость всегда была направленной, вызванной какими-то ее, по его мнению, бестолковыми поступками, но сейчас она была совершенно беспричинной. — Захотела снова заглянуть леопарду в глаза? Тебе хочется темноты, Вита? Я тебе дам попробовать ее на вкус.

Прежде, чем Вита сообразила, что он хочет сделать, Схимник схватил ее за волосы и дернул, запрокидывая ей голову, — так больно, что из глаз у нее брызнули слезы. Отбиваться было бесполезно, он был намного сильнее и сразу же перехватил одну ее руку за запястье, а вторая, согнутая в локте, оказалась намертво прижата к его груди. Она попыталась закричать, но не успела — страшные, сверкающие темным холодом глаза вдруг оказались совсем близко и к ее губам крепко прижались чужие губы, впиваясь, раздвигая, отнимая дыхание.

В этом не было ничего общего с поцелуем, наверное, такие же движения губами делали упыри-кровососы из страшных сказок, впиваясь в горло своей жертвы, и Вита чувствовала только боль и ужас — так же, как тогда, в Волжанске, когда он с какой-то торопливой злостью избивал ее в темноте, и его широко раскрытые глаза смотрели так безжизненно, словно она была предметом, да и сам Схимник чем-то неживым. Задыхаясь, она слабо дернулась, безуспешно пытаясь вырваться, и тут произошло что-то странное… его веки чуть опустились, и в глазах начал расползаться легкий, теплый, золотистый свет, какой расползается по водной глади, когда над ней всходит солнце, губы больше не причиняли боли — сильные, властные, они ласкали, и пальцы отпустили ее волосы и скользили среди них — пальцы обеих рук. Вита вдруг осознала, что ее собственные руки свободны, и уже не Схимник прижимает ее к себе, а она сама тянется к нему, чувствуя ладонями сквозь тонкую ткань рубашки тепло его напряженных мышц, стремительно продвигая их к его спине, к затылку, и нет ужаса — только желание оказаться ближе, еще ближе, как это только возможно… Это длилось почти несколько секунд, и только потом все ее существо взбунтовалось, в мозг плеснуло ледяной, отрезвляющей злостью, и Вита дернулась назад, но и Схимник уже отпустил ее и оперся локтем о стол, глядя на нее прищуренными насмешливыми глазами.

— Что ж, неплохо, — произнес он со знакомой издевкой. — Наверное, было бы очень приятно поиметь такую горячую, стервозную, лживую бабенку, как ты!

Если бы он плюнул ей в лицо, это не возымело бы большего эффекта. Схимник замечательно отомстил ей за Екатеринбург, унизив перед самой собой, и когда это дошло до ее сознания, Вита зашипела, как рассвирепевшая кошка. Схимник не успел или не захотел увернуться, и она ударила резко и точно — злость придала удару почти мужскую силу, и на его щеке мгновенно стал наливаться легкий кровоподтек. Стол качнулся, один из стаканов опрокинулся, и остатки пива растеклись по белой пластмассе. Она замахнулась снова, но в этот раз он поймал ее за запястье — и вторую руку тоже.

— Ну, вот ты и получила, что хотела. Это тебе подарок. Понравилось?

Вита не ответила. Тяжело дыша, она старалась заставить себя успокоиться. Вне всякого сомнения, они уже должны были стать центром внимания всех посетителей «Атолла», но когда она огляделась, то увидела, что никто не смотрит на них, только один из парней за соседним столиком, заметив ее настороженный взгляд, подмигнул ей — мол, милые бранятся… Ветер усиливался, превращаясь в штормовой, и зонтик над их головой отчаянно хлопал. Мимо, по серым плиткам летели, кувыркаясь, окурки и прочий мусор, и где-то за спиной, в темноте, яростно ревело море, со страшной силой ударяясь о камни набережной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});