Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

И получалось так, что теоретически каждый из троих мог побывать в Пасечном в день убийства Лунина.

По анкетным данным, ни один из Зиргусов-старших не был владельцем магазина и вообще какой бы то ни было значительной недвижимости. Отец Зиргуса-экспедитора был простым крестьянином. Отец художника занимал скромную должность в Латышском национальном банке, а отец преподавателя был депутатом Сейма.

Таким образом, казалось, что нужного Зиргуса среди этих троих не было. Между тем, отцы художника и преподавателя могли владеть магазином, а уж потом занимать любую должность. Возможно, последние данные и отражались в анкетах.

И если трудно было проверить двух последних, городских жителей, то биографические данные экспедитора не вызывали сомнения. Когда же из числа подозреваемых отсеялись два человека, Борисов решил использовать против остальных улики, обнаруженные в доме Лунина.

Одной из улик была дафния. Оказалось, что аквариум есть только у Зиргуса-художника. Проверить, кто из них чинил часы, было гораздо сложнее. Борисов был готов и к тому, что хитрый враг вообще не понесет часы в ремонт — он просто их выбросит.

В кабинет, где работал Борисов, без стука вошел Руткис:

— На ваш запрос харьковчане отвечают телефонограммой: «В указанный вами период Мартовой находился в командировке в Киеве».

— Так! — встал из-за стола Борисов и взмахнул бумажкой. — Сходится, Имант! Вот у меня заключение из Чимкента с места работы Псарева. Его отпуск как раз приходится на то время, когда Мартовой был в командировке в Киеве. Следовательно, они могли там встретиться. Показания Псарева подтверждаются! Случайность? Возможно. Их было в нашем поиске предостаточно, но этот штрих — уже кое-что существенное...

Руткис блеснул глазами:

— Может, пора идти на приступ крепости, товарищ подполковник?

— Нет, лейтенант, — спокойно возразил Борисов, — негоже торопить события... козырей у нас еще маловато... Ведь Мартовой ужом будет извиваться, доказывая свою непричастность к убийству. На месте преступления он не был, это факт, и от этого факта никуда не денешься. Надо подойти к нему окольным путем, но юридически доказательно. И в этом нам должен помочь Айнар, сам того не ведая.

— А вдруг все эти Айнары — сущие мифы? Может, зря теряем время?

— Другой версии у нас нет, Имант. Нужно быть последовательным: если мы решили сделать ставку на показания Ольшевского, то доведем расследование до конца. Если этот ход заведет нас в тупик — начнем все сначала.

Борисов положил в стол телефонограмму.

— Вот что, Имант, организуйте проверку на такой предмет: первое — не получали ли наши подопечные телеграмму из Харькова или близлежащих пунктов; второе — не было ли в интересующее нас время телефонных переговоров у них с Харьковом?

— Понимаю, товарищ подполковник.

— Допустим, что Мартовой — это Ставинский. Как он поведет себя критическую минуту, если на него навалится угроза разоблачения? Как он вызовет этого Айнара? Телеграммой или телефонным разговором? Мне кажется, что наличие того или другого решает все, ибо нельзя же допустить, что миром правит только слепая случайность!

— И домой, в Москву? — улыбнулся Руткис.

— Погодите, погодите, Имант. Благодушие — наш злейший враг. Ставинский и Айнар еще щурятся от солнца... Впрочем... — Борисов вдруг сдвинул брови, будто что-то вспоминал, и, машинально помахивая карандашом, невидящим взглядом смотрел на Руткиса. — Впрочем, — Борисов легонько, но со значением хлопнул ладонью по столу, — как бы там ни было, у меня заготовлен план... так сказать, марш-маневр. Если среди этих двух Зиргусов один «наш», то завтра-послезавтра я попробую поставить Ставинскому мат.

— Каким же образом? — удивился Руткис. — Ведь только что у нас для этого кое-чего не хватало...

— Пока это секрет. — Борисов лукаво посмотрел на Руткиса. — Но пусть он вас вдохновляет... Ну, значит, распорядитесь, чтобы собрали сведения на почтах и сразу же возвращайтесь.

Проверкой было установлено, что четвертого февраля Харьков вызывал на телефонный разговор Зиргуса-художника. Разговор состоялся в шесть часов вечера. Это зафиксировано в форме № 5 на почте по месту его жительства.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А как преподаватель? — спросил Борисов нетерпеливо.

— Представьте себе, что и преподаватель держит связь с Харьковом. Третьего февраля он получил телеграмму из Эсхара Харьковской области... И еще одну — пятого марта.

— Из Эсхара? Ловко! Это примерно в сорока километрах от Харькова. Так... А вы знаете, что означает это слово? Это аббревиатура: «Электростанция Харькова». Неплохо... Мол, телеграфирует коллега по делу. Быть может, тоже ширма?..

Борисов закурил и сосредоточенно молчал. Руткис машинально перелистывал железнодорожный справочник, лежавший на краю стола.

— Вот что я думаю, Имант...

Борисов четко стал излагать возникшую мысль.

31

Борисов решил просто и быстро доказать, что Зиргус знаком с Мартовым. Тогда оба преступника будут поставлены в безвыходное положение, так как не может существовать невинной случайности, которой они могли бы объяснить свое знакомство. Разве Мартовой — будь он честный человек — не сказал бы Сергею о Зиргусе? Как утверждал Сергей, Мартовой ни разу не бывал в Риге. Маловероятно, что Зиргус и Мартовой выработали какую-то версию на этот счет; им просто психологически было не под силу допустить мысль, что когда-то придется заметать следы.

Без сомнения, после убийства Лунина они обменялись какой-то информацией, о чем-то договорились; скорее всего — прекратить на время какую бы то ни было связь. Они понимали, что главный козырь их неуязвимости — обособленность.

Борисову нужно было принудить ничего не подозревающего Зиргуса обнаружить, что он знает Мартового. А это уже автоматически уличало обоих преступников.

Борисов несколько дней обдумывал текст телеграммы, которую он решил послать Зиргусу, якобы отправленную Мартовым. Нужно было действовать наверняка, так как Борисов опасался, что непродуманная, неуместная телеграмма, которая будет противоречить какой-то договоренности или будет содержать некий повтор информации, насторожит Зиргуса, и тогда замысел провалится. Нужно было сообщить Зиргусу нечто такое, что поглощало бы и включало любую договоренность с Мартовым. Но предусмотреть все было невозможно. Любое сообщение, просьба — все могло обернуться фальшью. Нужно было придумать что-то неожиданное, многозначительное, ошеломляющее, чтобы Зиргус потерял способность трезво оценивать ситуацию и поступил по шаблону.

Наконец Борисов придумал такой текст: «Почему не отвечаешь на телеграмму беспокоюсь какое принял решение».

Но какая должна стоять подпись? Петр или Василий? С одной стороны, «Петр» — это страшное прошлое, а с другой — это имя отводило подозрение от Василия Мартового. Но если даже прежде Мартовой подписывался Василием, то телеграмма с подписью «Петр» ничем не повредит делу; даже более того — подчеркивает тревогу и как бы намекает на суть опасности.

Зиргус стоял на табуретке и приколачивал теннисные ракетки к фанерному щиту, обтянутому зеленым сукном. Солнце било в огромное стекло витрины и приятно грело спину. Выдался на редкость погожий день.

Близость весны будоражила Зиргуса, он ждал ее, как некий рубеж, который зачеркнет события этой «черной» зимы, принесшей ему такое потрясение.

Прохожие останавливались и глазели скорее на него, чем на его работу. В витрине живой человек всегда выглядит нелепо, словно под увеличительным стеклом. Зиргус знал это, но он привык к своей работе и ни на кого не обращал внимания. Он развешивал на невидимых лесках скрещенные эспадроны, размещал в виде гигантской стрелы биллиардные шары и выкладывал мудреную мозаику из разноцветных блесен...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

С минуту он, подбоченясь, неподвижно стоял, как манекен, оценивая свою работу. Затем сложил инструменты в маленький чемоданчик и, кряхтя, пролез через квадратное отверстие и очутился в торговом зале. Он прошел в подсобное помещение, отряхнулся от пыли, помыл руки и вытер лицо платком...