Деньги. Мастер игры - Энтони Роббинс

ТР: Вы серьезно?

КБ: Ни одна.

ТР: Эти ребята слепо верили тому, что сами же придумали.

КБ: Поэтому в ноябре 2006 года я попросил компанию USB разработать модель поведения рынка при прекращении роста цен на жилье. Получилось, что потери пула ипотечных кредитов составят 9 процентов. (Ипотечный пул — это портфель, состоящий из объединенных в общую массу индивидуальных ипотек со схожими сроками погашения и кредитными ставками, на основе которого выпускались ценные бумаги, обеспеченные закладными на недвижимость. Этим ценным бумагам присваивался высокий кредитный рейтинг, и инвесторы покупали их в расчете на доход. При условии роста цен на недвижимость доход обещал быть весьма высоким. Но в условиях прекращения роста эти ценные бумаги должны были потерять 9 процентов.) Тогда я позвонил Алану Фурнье, работавшему в «Pennant Capital Management» (а до этого в «Appaloosa Management» у Дэвида Теппера), и сказал: «Такие вот дела». Затем я учредил генеральное партнерство, которое должно было заниматься этими субстандартными кредитами, и в память об этом телефонном разговоре дал ему название AF GP по имени Алана Фурнье. Для меня этот наш разговор стал поворотной точкой.

ТР: Ясно. Вы можете мне сказать, каким было соотношение риска и выгоды, когда вы с Аланом начали играть против рынка?

КБ: Степень риска составляла 3 процента годовых. То есть при продолжении роста цен на недвижимость я терял 3 цента из каждого вложенного доллара!

ТР: Поразительно, практически никакого риска!

КБ: Да, всего 3 процента.

ТР: Все считали, что этот рынок будет расти до бесконечности. А что касается доходной части?

КБ: При остановке роста или снижении цен мой выигрыш составил бы целый доллар.

ТР: Таким образом, вы потеряли бы 3 процента, если бы ваша ставка не сыграла, но выиграли бы 100 процентов, если бы ваши расчеты оказались верными.

КБ: Да. Хорошо, что я не стал прислушиваться к экспертам по недвижимости. Все они говорили: «Кайл, ты просто не понимаешь, о чем говоришь. Это не твой рынок. Такого не может случиться». Я отвечал: «Возможно, я и не знаю того, что знаете вы, но провел большую исследовательскую работу». Они не видели леса за деревьями, а для меня он был как на ладони.

ТР: Вы хорошо просчитали соотношение риска и выгоды.

КБ: Мне приходилось слышать и другое: «Такого не может быть, потому что в этом случае рухнет вся финансовая система». Но это тоже не было для меня аргументом. Мы всегда настроены на лучшее — такова уж человеческая природа. Если бы вы не ожидали в будущем ничего хорошего, то вам даже незачем было бы вставать по утрам с кровати. Людям свойствен оптимизм.

ТР: Он помогает во всем, кроме финансов.

КБ: Совершенно верно.

ТР: Еще более удивительно, что сразу после того, как сыграла ваша ставка против рынка недвижимости, вы оказались правы также насчет Европы и Греции. Как это получилось? Мне опять-таки хочется понять ход ваших мыслей.

КБ: В середине 2008 года, уже после банкротства «Bear Steams» и перед крахом «Lehman Brothers», мы провели совещание, и я сказал: «В результате возникшего кризиса риск должен переместиться из частных финансовых балансов в государственные. Давайте проанализируем финансовые балансы стран Европы, Японии и США, посмотрим, где самая большая задолженность, и попытаемся осмыслить обстановку». При этом я исходил из следующего: «Если бы я был Беном Бернанке (в то время глава Федерального резерва) или Жаном-Клодом Трише (президент Европейского центрального банка), то как бы стал решать эту проблему? Прежде всего надо взять данные по задолженности страны и сравнить их с ВВП и доходной частью бюджета».

ТР: Логично.

КБ: Таким образом мы проанализировали множество стран, а потом у нас возник вопрос: «Насколько надежна их банковская система? Много ли кредитов получено этими странами?» Нам надо было подсчитать, сколько кредитов окажутся невозвратными и как это может сказаться на нашей стране. Поэтому я попросил свою команду обзвонить несколько финансовых компаний и получить данные о надежности банковских систем в этих странах. Как вы думаете, сколько компаний располагало такой информацией в середине 2008 года?

ТР: И сколько же?

КБ: Нисколько. А ведь мы обзвонили всех.

ТР: Ничего себе!

КБ: Мне пришлось самому по уши закопаться в бумаги, чтобы установить размер суверенного долга разных стран. В основном меня интересовали долги развивающихся стран, потому что так уж исторически сложилось, что именно они постоянно реструктурировали свои задолженности.

ТР: Обычно реструктурируются долги, возникшие в результате войн.

КБ: Правильно. Страны тратят на войну огромные деньги. Они залазят в долги. Все, что останется в результате, достается победителю, а на долю проигравшего выпадают только долги. Так устроен мир. Но в данном случае речь шла о самых колоссальных задолженностях в истории, сформировавшихся в мирное время.

ТР: Потрясающе.

КБ: Итак, насколько надежными были их банковские системы? Мы собрали все имеющиеся данные и использовали для их оценки два критерия: ВВП и налоговые поступления в бюджеты. Нам пришлось нелегко, поскольку раньше мы никогда этим не занимались.

ТР: Похоже, что этим вообще никто не занимался.

КБ: Это никому не было нужно. Просто одному идиоту из Далласа пришло в голову заняться этой проблемой. После того как мы проделали всю работу, составили таблицы и диаграммы, я попросил: «Теперь расположите их в порядке от худшего к лучшему». Как вы думаете, какая страна оказалась самой худшей?

ТР: Исландия?

КБ: Правильно. Она заняла первое место в списке. А следующая? Тут даже долго думать не надо.

ТР: Греция?

КБ: Да.

ТР: Вот как!

КБ: Проанализировав все материалы, я сказал своей команде: «Такого не может быть. Но если все подсчитано верно, то вы знаете, что надо делать дальше». Я спросил: «Как оцениваются страховые риски по Исландии и Греции?» Мне ответили: «По Греции — 11 базисных пунктов». Одиннадцать базисных пунктов! Это же 0,11 процента. Тогда я распорядился: «Нам надо купить их на миллиард долларов».

ТР: Просто невероятно!

КБ: Учтите, это был третий квартал 2008 года.

ТР: Казалось бы, всем уже должно было быть понятно, чем это грозит.

КБ: Я позвонил профессору Кеннету Рогоффу из Гарвардского университета, который знает меня еще с незапамятных времен, и сказал: «Я потратил несколько месяцев, чтобы составить мировой финансовый баланс, и теперь пытаюсь все это осмыслить. Результаты кажутся мне слишком негативными. Должно быть, я неправильно их трактую. Вы не могли бы назначить мне время, чтобы я мог обсудить их с вами?» Он ответил: «Разумеется».

ТР: Здорово!

КБ: В феврале 2009 года мы просидели с ним два с половиной часа. Я никогда не забуду, как он, держа в руках последний лист с итоговыми данными, откинулся в кресле, сдвинул очки на лоб и сказал: «Кайл, неужели все так плохо?» Я сразу же подумал про себя: «Вот те на! Отец теории оценки суверенных рисков подтверждает мои опасения». Но ведь если даже он раньше не задумывался об этом, то такие мысли наверняка не приходили в голову ни Бернанке, ни Трише. Об этом никто не думал, и ни у кого не было цельного плана.

ТР: Ни у кого?

КБ: Он видел все эти графики и таблицы в первый раз.

ТР: Просто не верится! Теперь я должен задать вопрос насчет Японии, поскольку знаю, что вы обращаете на эту страну пристальное внимание.

КБ: В настоящее время Япония предоставляет самые благоприятные возможности. Конечно, точный момент краха определить невозможно, но выигрыш может быть во много раз больше, чем на рынке недвижимости. Я считаю, что точка наивысшей напряженности в мире приходится как раз на Японию. А ставки по ее кредитным рискам в настоящее время низки, как никогда.

ТР: Как вы оцениваете свои затраты?

КБ: Обычно при определении цены опциона учитывается два фактора: безрисковая процентная ставка и волатильность актива. Но представьте себе индейку, которая захотела бы воспользоваться этой теорией. Если она станет оценивать риск быть убитой исходя из прежних показателей волатильности ее жизни, то он окажется нулевым.

ТР: Верно.

КБ: Но только до Дня благодарения.

ТР: Когда будет уже слишком поздно.

КБ: Вернемся к Японии. В течение десяти лет в этой стране сдерживались цены и подавлялась волатильность. Волатильность там держится в средних пределах. Она так же низка, как и у любой другой категории активов в мире. Степень кредитного риска составляет 0,1 процента. Поэтому если вы спрашиваете о цене опциона, то по формуле она оказывается практически равной нулю. Если японские облигации вырастут на 150–200 базисных пунктов (1,5–2 процента), наступит конец. Вся система взорвется.

ТР: Ого!

КБ: Моя теория состоит в том (и я не устаю говорить об этом инвесторам), что если что-то способно вырасти в цене на 200 базисных пунктов, то может продолжать расти и до 1500.