Николай II. Отречение которого не было - Петр Валентинович Мультатули

ехать в Царское Село, и сделайте распоряжения для отъезда»[914].

Посмотрим теперь, что пишет в своих воспоминаниях сам граф П. К. Бенкендорф. «Около 10 часов вечера (27-го февраля — П. М.) генерал Гротен, помощник Дворцового коменданта, пришел и сказал мне, что военный министр генерал Беляев сейчас позвонил ему и сообщил о только что состоявшемся во дворце заседании Совета министров. На этом заседании присутствовал Родзянко, председатель Думы, и он предупредил министров, что императрица в опасности и должна немедленно уехать, так как никто не сможет к утру поручиться за ее безопасность.

Мы прошли с Гротеном к телефону и переговорили с Воейковым, находившимся в Могилеве (в Ставке). Мы сказали ему со слов Беляева, что весь Петербург находится в руках революционеров, и я предложил ему просить императора отдать распоряжение об отъезде императрицы и находящихся с нею детей, больных корью. В ответ император распорядился, чтобы поезд был готов, и просил передать императрице, чтобы до утра она ничего об этом не говорила. Сам он уедет ночью в Царское Село и прибудет утром 1 марта. Воейков просил меня держать с ним связь по специальной линии. Я вызвал к телефону генерала Беляева и передал ему повеление Императора. Он повторил мне, что тоже говорил с Гротеном, что опасность очень велика и что всё будет сделано для отъезда на следующий день, и что мы сами представимся императрице на следующий день в 10 часов утра.

Мы договорились с Гротеном, чтобы все было готово к отъезду на следующий день. Императрица приняла нас в 10 часов утром. Мы сообщили Её Величеству, что император оставил Могилёв и ожидается в Царском следующим утром в 6 часов. Императрица сказала нам, что она ни в коем случае не согласна уезжать, не дождавшись императора. Следовательно, было решено, ждать прибытия императора»[915].

Таким образом, мы видим разительное отличие между тем, что сообщил в своих мемуарах Воейков, и тем, что сообщил в своих мемуарах Бенкендорф. По Воейкову, инициатива отъезда исходила от императрицы, обеспокоенной безопасностью детей. Царь, напротив, категорически запретил это делать.

По Бенкендорфу — инициатором отъезда императрицы был император Николай II. Причём, по свидетельству Бенкендорфа, царь, отдав тайный приказ вывезти супругу и детей из Царского Села 28-го февраля, сам собирался прибыть в столицу 1-го марта.

Таким образом, ясно, что главной целью возвращения императора Николая II в Петроград была не безопасность семьи.

«Решение царя ехать в Царское Село, — пишет В. Криворотое, — при создавшемся положении, было отчаянным шагом. Но Государь чувствовал, что он остался один, что никто не предпринимал ничего, и оставалось решать ему самому, быть или не быть. Было ошибкой его окружения думать, что царь спешил в Царское Село исключительно из боязни за свою семью, жену и детей. Государь должен был сознавать, что его появление там, в центре пылающих страстей, не могло никоим образом защитить семью от распоясывавшейся толпы. Своим решением отправиться туда царь хотел разрубить узел всеобщего трусливого бездействия»[916].

Но здесь задумаемся, а для чего Родзянко проявил вдруг такую заботу об императрице и царских детях? Почему ему вдруг так понадобилось, чтобы Государыня, Наследник престола, великие княжны покинули Петроград? На наш взгляд, ответ на этот вопрос мы находим в воспоминаниях подруги императрицы Юлии (Лили) Ден. Ден вспоминала, что 4-го марта 1917 года императрица Александра Феодоровна сказала ей: «Господин Родзянко уведомил меня, что мы должны готовиться к отъезду. Он заявил, что нам следует встретиться с императором где-то по пути»[917]. 4-го марта император Николай II был уже фактически лишён свободы. Ясно, что захватившие власть заговорщики стремились как можно скорее сконцентрировать всю царскую семью в одном месте. Для них это был вопрос безопасности: каждый член царской семьи, находясь отдельно от других, мог стать при известных обстоятельствах знаменем в руках политических противников революции. Сначала, видимо, революционеры думали отправить арестованную царскую семью в какой-нибудь провинциальный город России. Но так как в начале марта революционеры ещё не контролировали Россию, а во многих городах о событиях в Петрограде и не знали, то февралисты сочли наиболее безопасным поместить царскую семью у себя под боком в Александровском дворце. А теперь подумаем, если Родзянко 27-го февраля предлагал вывезти императрицу и царских детей из Царского Села, накануне отъезда Государя из Ставки, значит, он уже 27-го февраля знал, что царь будет арестован, в Могилёве или по дороге, и, выполняя общий план заговорщиков, собирался одновременно арестовать вместе с Николаем II всю его семью! При этом получить гарантии об аресте Николая II Родзянко мог только от высшего руководства Ставки.

Имеются и другие свидетельства, говорящие том, что главной причиной отъезда Государя из Ставки было не беспокойство за свою семью, а какая-то иная причина.

Подруга императрицы Лилия Ден, которая 27-го февраля по просьбе Государыни прибыла в Царское Село, вспоминала: «Я заметила, что Государыня очень взволнована.

— Лили, — произнесла она, тяжело дыша. — Дела из рук вон плохи. Я только что видела полковника Гротена и генерала Ресина. Они сообщили, что Литовский полк взбунтовался, солдаты убили своих офицеров и оставили казармы. Их примеру последовал Волынский полк. Не могу этого понять. Никогда не поверю, что возможна революция. […] Государыня сообщила мне, что пыталась связаться с императором по телефону, но безуспешно.

— Однако я послала ему телеграмму, — добавила она, — умоляя его немедленно вернуться. В среду он будет здесь»[918].

Мы видим, что императрица крайне встревожена не своей безопасностью и не безопасностью детей, а политической ситуацией в Петрограде. Причём, думается, что дело было не только в солдатских бунтах. Для их усмирения было достаточно посылки отряда конной гвардии, о котором императрица знала из полученной телеграммы царя от 27-го февраля. Скорее всего, царица получила какую-то очень важную информацию,