Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

другими произведениями Франческо.

Быть может, совершенство романа и стало причиной того, что картина так не понравилась Тарковскому. Книгу Леви Андрей не читал, но неоднократно высказывал мнение: экранизировать нужно лишь «несостоявшуюся литературу». Впрочем, это противоречило его собственным планам.

Место действия и книги, и фильма — район Матеры, городок Грассано, куда Тарковский и компания не заезжали в ходе автопробега по южному кольцу, однако на пути из Потенцы в Метапонто проехали совсем рядом. Жизнь здесь крайне архаична, она переплетается со смертью: ленты похоронных венков висят на домах пока не истлеют, то есть переживают иных родственников покойного. Люди же отходят в мир иной значительно чаще, чем могли бы, поскольку местные не доверяют докторам и не следуют их рекомендациям. Тут в чести ведьмы и зелья.

Иногда происходящее кажется трогательно-комичной гиперболой. Например, сборщик налогов находит отдушину и спасение от злости на окружающих в игре на кларнете. Пастырь же не даёт благословения горожанам, потому что, по обычаю, ему должны были предварительно подарить козлёнка и оплатить все его долги.

Люди судачат, будто Нью-Йорк, а не Рим — настоящая столица. Это, в свою очередь, напоминает о фильме Джузеппе Де Сантиса «Люди и волки». Леви радикально отвечает на вопрос о разнице между севером и югом — это два отдельных народа. Рози лишь повторяет за ним: из-за севера южане живут «чужой историей», участвуют не в своих войнах, переживают не свои конфликты. Отсюда же вытекает и объяснение, почему на юге — преступность: дело не только в бедности, просто с помощью разбоя слабая цивилизация защищает себя от другой. Существуют две Италии, настаивают Леви и Рози. С ними трудно спорить.

Фильм имеет ряд черт, образов, сюжетных поворотов и деталей, близких Тарковскому: ангелы, собака, ведьмы, тема ностальгии, которая заставила одного из персонажей вернуться из Америки, вопреки тому, что туда едут решительно все. Герой — творческий человек, оказавшийся в чуждой среде… Кроме того, эта картина, как и «Ностальгия», была произведена телеканалом «RAI 2» и тоже совместно с Францией.

В гостях у Рози в тот день вновь был и коммунист Тромбадори, что делало обсуждение вопроса об этической стороне московской награды ещё более затруднительным. Но следует заметить, что такой же «Золотой премии» были удостоены ещё две ленты — «Семь дней в январе» (1979) Хуана Антонио Бардема и «Кинолюбитель» (1979) Кшиштофа Кесьлёвского, получившего вдобавок и приз FIPRESCI.

Московский кинофестиваль 1979 года, хоть и носил непримечательный одиннадцатый номер, имел всё же особое значение, поскольку был приурочен к шестидесятилетию советского кино. По этому случаю «Почётной золотой премии» был удостоен упоминавшийся фильм Эйзенштейна и Александрова «Да здравствует Мексика!» Кроме того, юбилейными призами за вклад в развитие киноискусства наградили одиннадцать (здесь напомнил о себе порядковый номер фестиваля) мастеров со всего мира. В их числе классики из Франции Луис Бунюэль и Рене Клер, американец Кинг Видор, итальянец Чезаре Дзаваттини, которому мы совершенно напрасно не уделили внимания в главе «Важнейшее из искусств», рассуждая о неореализме, поляк Ежи Кавалерович, японец Акира Куросава, индус Сатьяджит Рай[306] и другие. За пределами СССР уже не было сомнений, что Тарковский входит в эту или подобную компанию. Потому оглашение такого списка вовсе не помогало завуалировать отсутствие «Сталкера» на фестивале, а, напротив, возопило об этом. В СССР официальное отношение к этой картине колебалось между порицанием и замалчиванием, о чём западная пресса заявляла уже вполне открыто.

1 сентября вновь был ударный съёмочный день, хотя Тарковскому опять не удалось выспаться: чтобы застать ещё больше рассветного времени, пришлось проснуться в начале четвёртого и сразу ехать к Гуэрре. На этот раз они сняли две тысячи метров материала, и это полностью решало проблему хронометража. Привыкший к дефициту ресурсов режиссёр и в Италии продолжал отсчитывать время метрами. Кстати, если внимательно рассмотреть кадры, снятые в комнате Тонино, нетрудно заметить, что в поле зрения камеры попадает объёмистая папка с надписью «Nostalgia».

Теперь появилась возможность сделать «Время путешествия» длиннее, вплоть до восьмидесяти минут[307]. Андрей вошёл в азарт и строил планы по поводу документирования работы над будущей картиной: «Может быть (если состоится фильм), сделаем ещё один фильм во время подготовки съёмок и один — во время съёмок». Лента Донателлы Бальиво «Андрей Тарковский снимает „Ностальгию“» фактически предсказана в этих строках.

Как ни жаль, но пятый визит в Италию неумолимо подходил к концу, а до возвращения в СССР требовалось, по крайней мере, вчерне смонтировать «Время путешествия», чем режиссёр и занимался далее каждый день. Кроме того до отъезда необходимо было пройтись по магазинам.

Когда «Мартиролог» был, наконец, опубликован на русском языке, в адрес книги посыпалось множество упрёков, связанных с обилием в нём такой информации, как списки покупок, расчеты стоимостей и долгов. Бухгалтерско-бытовых выкладок в дневниках, действительно, очень много, однако не стоит забывать, что подавляющее большинство писем древних цивилизаций, которыми полнятся археологические музеи — это тоже подобные отчёты. И коль скоро Тарковский уделял данным вопросам такое внимание, недальновидно было бы исключать их при публикации. Предположения, будто режиссёр не рассчитывал, что его рукописи когда-нибудь увидят свет, далеки от истины. Просто в этом один из многих парадоксов его личности: чем больше он думал о материальном, тем выше поднимался в своих духовных изысканиях.

Безотносительно героя настоящей книги, приводимые им сведения — чрезвычайно важные штрихи к портрету эпохи. Распространённый читательский упрёк в «вещизме» Тарковского смешон, если принимать в расчет советские реалии тотальной унификации, низкого качества и дефицита. Зачастую индивидуальность людей проявлялась как раз через недоступный ассортимент. Да, Андрей пишет, например, о покупке электрических бритв, одежды и диктофона. Но работу едва ли каждого творческого человека — от литератора до режиссёра — без последнего сейчас трудно себе представить. И не нужно представлять, ведь в наши дни этот «помощник» есть в любом мобильном устройстве и всегда под рукой. Вдумайтесь, он доступен всем без исключения, а тогда чуда советской техники под названием «Электрон-52Д»[308], позволяющего записывать фонограммы лишь до десяти минут и весившего полкило, у Тарковского не было. И не удивительно, что Андрей отмечал подобные приобретения с восхищением ребёнка, предвкушая ту службу, которую они смогут ему сослужить. Аналогично, электробритва «Brown» выгодно отличалась от «Харькова» и могла стать прекрасным подарком, так что режиссёр купил не одну, а четыре. Приобретая одежду, он сразу записывал, кому из домочадцев или друзей она предназначалась. Помимо прочего, подобные заметки помогали контролировать расходы.

Великое множество гостинцев, которые традиционно закупали советские граждане, оказавшиеся за границей, объясняется не