Повести - Юрий Сергеев

— В гостинице «Москва» деды из Алдана?!

— А что, разве они этого не заслужили? Забронировано на неделю. Я им помог путёвки, в санаторий получить, пускай отдыхают на здоровье. Но только после того, как дело сделаем. Загвоздка вышла. Не отдают нам Рябиновый. Пронюхали о нём в комбинате. Ты никому ничего не говорил?

— Нет.

— М-мда. Кто же? Может быть, всё-таки, Галабаров подстраховался, бумажная душа? Завтра мы все идем к министру. Пропуск я получил на шестнадцать тридцать. Запомни! Говорить мы должны всего пять минут, это — наш лимит. Но говорить так, чтобы он сдался. Сможешь?

— Попробую…

— Ещё раз скажешь это слово — поколочу. Ненавижу неопределённость! Вон на твоей кровати лежат бумага и карандаш. До утра ты должен продумать доказательства нашего права на Рябиновый. Дерзай, старатель!

Я им тут, за много лет, надоел до тошноты. Могут отказать. Но осечки быть не должно! Ни в коем разе. Первыми в атаку пойдут деды, учтём их мудрость и внешний вид, я их специально не переодел, чтобы они остались такими, какими в тайге ходят.

Когда они прорвут фронт отчуждения, а они его прорвут своей непосредственностью, я кину в атаку тебя, твою горячую голову и молодую неосторожность, если и это не поможет, введу в прорыв главные силы — самого себя.

Я разобью недоверие. Нас поймут! Нам не могут не поверить. И стране, и министру, и всем нам нужен этот проклятый металл. Всё! До завтра!

Влас упал на койку и натянул одеяло.

Ковалёв спустился на пятый этаж. Узнал у дежурной, где живут старики. Постучался…

— Хто это, — донеслось через полированную дверь.

— Свои, открывай.

— Хто, свои?

— Фёдор Платонов, да Сенька Лысый, да Ванька Хромой…

За дверью стихло, потом послышался радостный голос Кондрата:

— Никак, Сёмку принесло?! — он распахнул дверь и облапил Ковалёва.

Затащил в комнату. Валерьян мышкой выглядывал из-под одеяла, хлопая подслеповатыми глазами.

— Кто это, Кондрат?

— Ай, слепая тетеря! Сёмку не признал. Вставай! Вся компания в сборе. Матушки-и! Вот это Влас! Надо же такое отчудить. Хрычей засадил в номер люкс. Девки молодые прямо с ресторану еду несут, хоть женись на их, культурные, аж страх берет. Уборная прямо тут, ванная. Валерьян в ней чуть не утоп, подсклизнулся и нахлебался московской водицы. Вот Влас! Черт…

— Это тебя чёрт принёс с этим Сёмкой ко мне домой, — отозвался Валерьян, — ле-е-ежал бы я сейчас в своей хате, домового в трубе слушал.

— Не горюй, никуда твоя хата не денется, тараканы хоть в ей вымерзнут. Я тебе на энтих самых курортах бабку сыщу посправней да оженю на старости лет. Допрыгаешься у меня, мотри! — назидал Кондрат, а сам довольный, как дитя, катался по номеру в кресле на маленьких колёсиках. — Додумаются же люди! А? Сёмка. Колёса приспособили, куда хошь, туда и езжай. Телевизор, телефон, позвонить бы куда, да некому.

— Можно в Алдан позвонить, прямо отсюда, — сказал Семён.

— Отсель? В Алдан? Да ить ниче слыхать не будет, еле прилетели на самолете. А у дочки моей есть телефон. Восемьдесят, два звонка.

Семён подошел к окну, взял отпечатанный трафарет с номерами междугородных станций для заказов и набрал номер.

— Девушка, соедините с Алданом по срочному… Сейчас там ночь, дочку застанешь дома, — обернулся к Фомичу.

— Ты чё, и впрямь хошь дозвониться? — удивился он. Перешёл к окну. — Погодь-погодь! Сёмка! Да ить это Красная площадь, вон, гляди, за тем нарядным домом? И звезду на Кремле видать, — старик засуетился, тянул морщинистую шею, — сроду не был у Кремля, сходим, Сёмка?

— Завтра сходим, Кондрат Фомич, иди сюда, поговорить надо.

— Ну, чево тебе, — с сожалением отошел от окна старик.

— Завтра к министру пойдём. Разговор на пять минут.

— А чё мы там потеряли?

— А вас разве Петров не предупредил?

— Не-а. Не упредил.

— Рябиновый ключ не отдают артели. Как его выбить за пять минут?

— Хэ… Проще не бывает.

— Как?

— Я ему только в глаза гляну. У меня глаз дурной, сглазливый. Побоится не отдать.

— Не пройдёт этот номер. Министр не малохольная старушка.

— Пройдёт, поглядишь, пройдёт. Уж о ком, а об энтом министре я наслышан. Опытней и нету, поди.

— Надо убеждать, Фомич.

— А это что! — старик сунул под нос Ковалёва скрученные ревматизмом, тёмные и мозолистые руки. — Это что? Хрен собачий? Если он сидит на энтом стуле, значит, мужик при деле. Он поглядит на мои страшные грабли и поймёт. Поймёт!

— Хватит вам, завелись. Утро вечера мудренее, — прервал их Валерьян и подошёл к тёмному окну.

Семён глянул на него и вздрогнул. Валерьян выпрямился, мгновенно преобразился. Куда девалась сутулость, неуверенность в движениях, простецкое поведение. Через всё это прорезался инженер-геолог Валерьян Васильевич Остапов. Твёрдым, хорошо поставленным голосом он вдруг начал читать стихи:

Москва, Москва Был грозен и жесток

Врагу тобой преподанный урок!

Крылом пурги смела ты вражий строй,

И падал в снег развенчанный герой.

— Эт што за стишки, сам сочинил? — изумился Фомич. — Эт про войну эту?

— Да, про воину. Только не про ту, для которой я нашёл золото и глупо его продержал столько лет.

— А про какую же?

— Стихи написал Байрон, — усмехнулся Валерьян, — ещё о войне восемьсот двенадцатого года, — он опять уставился я окно. — Ребята, — тихо продолжил он, — а ведь я тут каждую улочку знаю, каждый камень. Я здесь учился, слушал Обручева. Жил на полуголодном пайке студента рабфака.

Я проходил через Красную площадь в первомайской демонстрации. Видел Будённого на коне, когда он принимал парад. Я дышал этим воздухом и дышу сейчас. Боже мой… Кому я мстил? Ради чего?

Мне давно было надо взглянуть на самого себя. На свою бесцельно прожитую в пустой обиде жизнь. Спасибо вам, что вытащили меня из этой грязи, что, хоть перед смертью, довелось посмотреть на город своего отрочества.

Он ещё говорил и говорил, а Фомич, вытаращив глаза от удивления, смотрел ему жалеючи в спину, мотал косматой головой. Валерьян вернулся к ним хмурый и опять постаревший. Надел старенькое пальто и обернулся в дверях номера:

— Вы меня извините. Пойду прогуляюсь. Мне надо побыть одному, надеюсь, не заблужусь…

Когда закрылась дверь, Фомич облегчённо вздохнул:

— Вот оборотень! Сёмка. Напугал он меня. И говорить-то стал по-инженерски. Вот тебе и Валерьян… Я, безграмотный, сколь времени его жизни норовил подучить, а он сам иё знает. И терпел меня столько лет? Вот оборотень…

Зазвонил телефон. Семён поднял трубку, послушал и передал Кондрату: