По слову Блистательного Дома - Эльберд Гаглоев

— Право не стоит, — приподнял в салюте бокал Граик. — Заниматься с этим юношей одно удовольствие. Не ожидал встретить в столь могучем теле ум насколько цепкий, настолько и острый. Да и должен же я приносить хоть какую-то пользу, — продолжил он, слегка поморщившись.

Магистр еще не совсем отошел от последствий ранения и большую часть времени пока проводил в кресле, укутанный в одеяло заботливым Эдгаром. С удовольствием почитывал он книги из богатейшей библиотеки, обнаруженной в выделенном для проживания уютном особнячке, стыдливо прячущемся в гуще кудрявой рощи. В этом особнячке и пребывала порубанная часть гоарда под домашним арестом, весьма, надо заметить, приятном. Хотя спутники их и были немедленно отделены, лорд Шарм'Ат пока не удостоил своего давнего знакомца, Великого Мага и Колдуна, аудиенции. Уход, питание и медицинское обслуживание осуществлялись по самому высокому разряду. Только вот покидать симпатичную рощицу сугубо не рекомендовалось. Причем рекомендации озвучил кавалер Андрий.

— Вы ведь преступник Короны, друг мой, — смущенно сообщил он тогда.

Так вот и бездельничали они уже почти неделю.

— Перестаньте, друг мой, — успокаивающе поднял руку Унго, — рана ваша почти затянулась, и хотя вы потеряли много крови, дело явно идет на поправку. Пейте побольше красного вина с медом и скоро вы сможете порадовать нас своим высоким мастерством.

— Да уж, — с явным отвращением глянул на бокал в своей руке Граик, — не скоро я смогу посмотреть на вино с удовольствием. Никогда ведь и подумать не мог, что так может надоесть даже аргосское.

— Кто-то скачет, — пробасил вдруг Эдгар.

Действительно, из глубины рощи раздался стук копыт, накатился частым галопом, и, резко осадив коня, перед болящими предстал кавалер Андрий. Легко спрыгнул на землю и, раскинув руки, направился к собеседникам.

— Друзья мои, — еще издалека заголосил, — как рад вас видеть я в добром здравии.

Тивас мог поклясться, что за искренней радостью, украшавшей благородное лицо, таилась… Озабоченность?

Пережив обряд обнимания и усадив гостя в кресло, он поинтересовался:

— Какие-нибудь новости, друг мой?

— Вы совершенно правы. Новости. И неплохие. Ушедший в погоню отряд догнал злоумышленников и выбил начисто.

— Совсем начисто?

— Абсолютная победа.

— Могу ли я побеседовать с гонцом, доставившим столь приятную весть?

Кавалер на время задумался.

— Думаю, это можно будет устроить.

Ваттард из Дома Седого Журавля

К костру вышли трое в балахонах Пятнистой Пехоты.

— Дозволь, дрангхистар.

— Вы гости моего костра.

Трое присели на корточки. Самый крупный отбросил капюшон. Крепкое лицо с крючковатым носом, чуть выкаченные глаза, резкий шрам тонкогубого рта.

— Говори, Захад.

— Я привел их, дрангхистар.

— Где мои воины?

— Там же, где и мои. Они остались отсекать погоню. Небесные Отцы послали им хороших врагов.

— Хороших, — эхом отозвался Ваттард. — Расскажи, как было.

— Я не видел. Уводил этих.

Дрангхистар вбил тяжелый взгляд в пришедших с крепышом.

— Это они?

— Да.

— Покажите ваши лица.

Двое согласным движением откинули капюшоны. Он едва сдержался, чтобы не сплюнуть. Вроде лица как лица, а противно смотреть на них. Гадко. Огнем их жгли, что ли?

— Вам придется доказать, что ваши жизни стоили гибели моих воинов.

Старший легко выдержал тяжелый взгляд.

— Мы докажем, дрангхистар. Все нужное с нами. Твой посланец позаботился.

— Идите. Скажете, когда будете готовы. Захад, задержись.

Привставший было крепыш опять опустился на корточки.

— Не думай, что я неблагодарен. На, возьми, — протянул недлинный изогнутый клинок с внутренней заточкой. — Любой доспех берет.

Тот задумчиво покрутил подарок, не торопясь, сунул за пояс.

— Мои все там остались. Я о чем думаю. Не слишком ли хороших врагов послали нам Небесные Отцы? Я брал с собой лучших. Ни один не догнал.

— Ты устал. Иди, отдохни.

И долго смотрел в огонь.

— Эй, кто там?

В бликах костра проявилась рогатая тень.

— Позови этого старого кречета.

Ждать пришлось недолго. Сухопарый старик легко опустился на корточки. Вот же зверь старый. С оружием вообще не расстается. И спит, наверное, с ним.

— Говори.

— Хорошие кордоны кругом. Крепкие. Из этих, синих. Удальцов моих взяли. Удивились. Или недостаток в чем? Скажите — пришлем. А в долине звери дикие. Чужих не любят.

— Хорошо пробовал? — спросил больше для очистки совести.

Старик хмыкнул, кольнул взглядом.

— Только дочь твою пропускают. Когда сын лорда приезжает.

— Это ты хорошо углядел. У нее и спросим. Иди. Скажи, чтобы дочь мою позвали.

Опять уставился в огонь. Тоски уже не было. Злость грызла изнутри. На арфанов, сволочей, на лорда, что победил, а теперь в гостях держит. Хороший хозяин, не вырвемся.

На плечи легли узкие ладошки.

— Ты звал, отец? Я пришла.

Накрыл ладошки своими руками. И ушла злость, спряталась. Хорошая дочь у него. На мать свою похожа. Та тоже хорошая. Была. В схватке с берсами погибла. А с этой что будет? Захотелось плюнуть на все и прогнать девчонку к стройному сыну лорда. Хороший мужчина. Хороший воин.

Нельзя. Племя выше. Честь выше.

— Садись, говорить будем.

Обошла, на секунду прижавшись, и так нежна была мимолетная ласка, что защемило сердце, присела на корточки и, как отец, в огонь уставилась, улыбаясь, довольная. Губы пунцовые, припухшие. Выросла дочь. Мужа ищет.

— Он нравится мне, отец, — первая сломала молчание. — Он другой. Не такой, как наши. Как ты. Добрый. И сильный. В наших только сила живет, — тяжело вздохнула. Черты лица отвердели. — Через четыре дня лорд соседей ждет. Хочет тебя лордам представить. А Он, — так и сказала, с большой буквы, — желает отцу меня представить и меня у тебя просить. — Губы дрогнули, глаза повлажнели; казалось, заплачет, бросится на шею. Сдержалась. Воин. — Пойду я, отец, — тряхнула буйной шевелюрой, поднялась. Вдруг опять присела, положила руку на колено, на котором столько каталась в детстве. — Не думай, я все понимаю. Честь выше. — Губы опять дрогнули. Резко встала. Ушла.

Вот и решилось все.

Через четыре дня.

Четыре дня.

Четыре.

Пушистик

На инкрустированном самоцветами мраморном столе деятельно подпрыгивал мохнатый зверек, взмахами смешных маленьких ручек живописуя свой рассказ.

— Я испугался и в воздух завернулся, и меня никто-никто не видел, даже мой новый добрый братик. А он такой сердитый был, что про меня и забыл совсем. — Розовый пятачок грустно сморщился. — Я его боялся даже. Он весь-весь красным светился, обжигал. Я на коника сел. Коник добренький такой. Братику не сказал ничего. Долго-долго скакали. А потом догнали этих страшных с рогами. Они нас и не испугались вовсе. Подраться хотели. Только мой новый добренький братик с ними не дрался. Бегал от них, а дяденьки Хушшар в них стрелы бросали. А потом моему братику играться надоело, и он на рогатых напал и всех-всех убил. Я высоко летал, видел. Только еще совсем сначала от рогатых столько убежали, — и поднял три розовых пальчика, — а коников столько было, — и поднял четыре, — а зачем им лишний коник нужен был, не знаю, — опять грустно сморщился. — Только я братику не сказал. Занят тот был сильно. Эти рогатые, что меня злым железом ударили, за ним все гонялись, тоже, видно, железом ударить хотели. А он не дался, всех побил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});