Триумф солнца - Уилбур Смит

– Ты не исполнил это пророчество – значит, обманул своего Бога, – мрачно заметил Махди.

– Аллаха и божественного Махди никто не может обмануть, – тихо возразил Осман, почти физически ощутив прикосновение ангела смерти к тому самому месту на шее, куда должен опуститься топор палача. – Ваше пророчество – монолитная скала в реке времени, которую нельзя смыть водой. Я вернулся в Омдурман, чтобы исполнить это пророчество. – Он показал рукой на другой берег Нила, где возвышались башни форта Мукран. – Гордон-паша все еще ждет своей участи за теми высокими стенами, и наступило время для решительных действий, поскольку вода в Ниле отошла от берега. Умоляю вас, дайте мне свое благословение, священный Махди.

Сердце Махди совершило не меньше сотни ударов, пока он напряженно размышлял над словами Османа. Эмир был умным человеком и искушенным стратегом. Отказать ему сейчас, значило бы расписаться в том, что он, Мухаммед Махди, не верит в свою победу. Махди натянуто улыбнулся и положил руку на обнаженную голову Османа.

– Иди и исполни предписанное. А когда выполнишь мое пророчество, возвращайся ко мне.

* * *

За час до полуночи в восточный канал викторианского Нила вошла небольшая лодка с гребцом и опущенным парусом. Аль-Нур сидел на скамье рядом с Османом Аталаном, и оба до боли в глазах всматривались в темный берег возле Хартума. С наступлением темноты небо над городом то и дело озарялось яркими вспышками фейерверков, рассыпавшихся красочными разноцветными огнями. Где-то за стенами города громко играл оркестр, и до них доносились нежное пение и беззаботный женский смех, замиравший над темными водами реки.

– Гордон-паша узнал новости из Абу-Клеа, – прошептал аль-Нур. – И решил отметить со своими подчиненными это радостное событие. С часу на час они ожидают пароходы с юга.

Далеко за полночь звуки празднества постепенно затихли, и Осман велел гребцу поднять парус и приблизиться к берегу. Когда лодка скользила мимо площади, аль-Нур тихо тронул своего господина и показал на крошечный участок берега, недавно освободившийся от воды. Влажный ил блестел в слабом свете звезд. Осман шепотом приказал гребцу подойти к берегу как можно ближе, перебрался на нос и длинным шестом стал отталкиваться от илистого дна, чтобы не привлекать внимание хлюпаньем весел. Они замерли, прислушиваясь к тихим голосам часовых и другим подозрительным звукам. Вскоре все смолкло, и только уханье совы доносилось из высокой башни католической миссии. В окне дворца британского консульства, выходившего на реку, тускло мигала масляная лампа, затем промелькнула темная фигура, и все стихло.

– Отпраздновав победу, неверные наслаждаются покоем, – прошептал аль-Нур. – Гордон-паша уже не такой бдительный, как раньше.

– Ну что ж, мы нашли участок, на котором можно высадиться, – кивнул Осман. – А теперь мы вернемся в Омдурман и приступим к подготовке. – Он подал сигнал гребцу, и лодка тихо поплыла к противоположному берегу.

Когда Осман и аль-Нур добрались наконец до двухэтажного здания в южном квартале Омдурмана, расположенного между казначейством Бейт-эль-Маль и невольничьим рынком, уже светало. Верные аггагиры Османа сидели во дворе и жадно поглощали принесенные рабами зажаренные ножки ягненка и лепешки из дуры, запивая роскошный завтрак крепким и ароматным абиссинским кофе.

– Благородный господин! – вскочили они на ноги. – Мы приехали вчера поздно вечером.

– А почему так задержались в пустыне? – поинтересовался Осман.

– У нас не такие быстрые лошади, как ваш аль-Бак, принц всех лошадей.

– Ну что ж, добро пожаловать, – радушно приветствовал их Осман. – У меня есть важная работа для ваших острых клинков. Мы должны вернуть себе честь, отобранную у нас на равнине Абу-Клеа.

Дэвид Бенбрук настоял, чтобы празднество по случаю победы под Абу-Клеа было проведено в консульском дворце при непосредственном участии его дочерей, с нетерпением ожидающих британского экспедиционного корпуса. Из-за острого дефицита продуктов и напитков Ребекка предложила провести этот вечер на воздухе, а не в душной гостиной среди столового серебра и хрусталя. Они сидели на раскладных походных стульях на террасе, выходившей одной стороной на городскую площадь, и слушали бравурные марши военного оркестра, хором напевая знакомые мелодии. А когда музыканты отдыхали, на террасе звучали здравицы в честь королевы, генерала Уолсли и, по просьбе консула Ле Блана, короля Леопольда.

После долгих сомнений Дэвид спустился в подвал и извлек последний ящик шампанского марки «Крюг», который берег все долгие месяцы.

– Возможно, это несколько преждевременно, – заметил он, – но если войска действительно доберутся сюда и снимут осаду, у нас, вероятно, не будет времени, чтобы отметить это событие надлежащим образом.

Генерал Гордон впервые принял приглашение Ребекки и почтил своим присутствием не только торжественный ужин, но и последовавшее за ним веселье. Он был в безукоризненной военной форме, украшенной египетской Звездой Измаила, начищенных до блеска ботинках и привычной красной турецкой феске. Генерал находился в прекрасном расположении духа и заметно расслабился, хотя Ребекка отметила про себя нервный тик под его правым глазом. Он быстро расправился с небогатым набором блюд – зелеными лепешками, куском хлеба из дурры и холодной птицей неизвестного происхождения, добытой хозяином консульского дворца. После ужина Гордон с величайшим удовольствием затянулся турецкой сигаретой, причем не оставил ее даже когда встал, чтобы произнести торжественную, но очень короткую речь. Он заверил присутствующих, что пароходы, забитые солдатами британского экспедиционного корпуса, спешат им на помощь, преодолевая огромные трудности, и он ожидает их прибытия в Хартум вечером следующего дня. При этом отдал должное неслыханному героизму гостей и всех жителей города вне зависимости от цвета кожи и происхождения, поблагодарил их за отчаянное сопротивление, а особую благодарность выразил Господу Богу, не оставившему их в эту трудную минуту. В конце своей речи он высказал признательность британскому консулу и его дочерям за их гостеприимство, после чего быстро покинул присутствующих. После столь вдохновляющей речи настроение оставшихся гостей заметно улучшилось.

Сестры-близнецы добились весьма редкой для себя привилегии погулять до полуночи и даже попробовать драгоценного шампанского. Саффрон опрокинула стакан, как заправский матрос во время отлучки на берег, а Эмбер сделала глоток и долго морщилась от горьковатого вкуса. А когда Ребекка отвернулась, быстро вылила содержимое в стакан сестры, чем несказанно ее обрадовала.