Властелин мира - Адольф Мютцельбург

Скука уже не раз побуждала Росковича удовлетворить свое любопытство. Но именно сегодня у него впервые возникло подозрение, которое окончательно лишило его покоя. Он внимательнейшим образом обследовал переборку, отделявшую лазарет от смежного помещения. Оказалось, она изготовлена из двух слоев досок, пригнанных одна к другой с особой тщательностью. Этим и объяснялся эффект поглощения звука, мешавший Росковичу разобрать хоть одно слово из того, что говорилось за этой переборкой, сделанной без малейшего изъяна.

И все же острый глаз прокаженного обнаружил в ней что-то похожее на дверь, однако замаскирована она была столь умело, что лишь долгое разглядывание убедило Росковича в справедливости его предположения. На двери не было ни наружного замка, ни ручки, только крошечное отверстие, предназначенное, по всей вероятности, для искусно изготовленного ключа. Открыть потайной замок — а он, несомненно, находился в двери, — не имея подходящих инструментов, очень сложная задача. Но прокаженный не сомневался в успехе. Он запер лазарет изнутри, занавесил иллюминатор, отодвинул койку, преграждавшую путь к таинственной двери, и принялся за дело.

Всякий, кто увидел бы его за этим занятием, с полным основанием мог утверждать, что оно ему не в новинку. Пытаясь добиться своего, Роскович перепробовал самые разные хирургические инструменты, хранившиеся в лазарете. Убедившись, что все усилия напрасны, он прибегнул к последнему средству: ловко орудуя острым узким ножом, вырезал из двери небольшой квадратик древесины именно в том месте, где, по его мнению, скрывался потайной замок. Проделав эту операцию, он и в самом деле обнаружил миниатюрный замок, отпереть который с помощью изогнутого гвоздя не составляло никакого труда.

Открывать дверь он, впрочем, не спешил. Появись он в соседнем помещении, это, чего доброго, возбудило бы подозрения, поэтому он решил поступить иначе — принялся барабанить в дощатую переборку.

Ответа не последовало. Либо в помещении никого не было, либо там находился некто, кого подобный стук не беспокоил, кто безучастен ко всему происходящему. Выждав еще немного, Роскович приоткрыл дверь и заглянул в образовавшуюся щель.

Он увидел довольно темное помещение. Свет проникал через единственный иллюминатор, забранный прочной решеткой да сверх того занавешенный плотной зеленой гардиной. Прокаженный открыл дверь пошире и, просунув голову, огляделся по сторонам. Ничего подозрительного он не заметил. И, окончательно осмелев, распахнул дверь и проник в таинственное помещение.

Оно выглядело гораздо скромнее его собственного обиталища. Все предметы обстановки оказались накрепко прикрепленными к стенам и полу. Кроме того, на стенах были ковры, на полу тоже. Вероятно, чтобы скрыть от постороннего уха все, о чем здесь говорилось.

Роскович бесшумно двинулся дальше и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Обернувшись, прокаженный заметил на полу живое существо, человека. Он сидел скорчившись, обхватив руками колени и не сводил с вошедшего такого пристального, жуткого взгляда, что тот невольно отшатнулся. Да и было от чего прийти в замешательство!

Хотя его собственная физиономия и была так обезображена, что никто не мог глядеть на нее без отвращения, лицо, которое он теперь увидел, производило не менее отталкивающее, не менее пугающее впечатление. И причиной были не следы тяжкого недуга, а землистая бледность, жуткий блеск провалившихся, пугающе неподвижных глаз и длинные седые волосы неизвестного, которые беспорядочными прядями спускались с головы, соединяясь с давно не знавшей бритвы щетиной, покрывавшей его щеки и подбородок. Столь же непередаваемым было и выражение его лица, лишенное даже намека на человеческие мысли и чувства, — лица, сохранившего человеческие черты, но утратившего последние остатки разума!

Однако Роскович быстро оправился от испуга. Подгоняемый любопытством, он приблизился к неизвестному.

— Ба, да это и вправду старина де Вильфор! — сказал он вполголоса. — Ну и вид, черт побери! И за это пусть тоже скажет спасибо ему!

Безумец, казалось, не обращал внимания на постороннего. Он не отрываясь смотрел в одну точку. Роскович даже осмелился усесться рядом с ним.

— О чем ты сейчас думаешь, старик?

Против ожидания до старого Вильфора дошел, по-видимому, смысл заданного вопроса.

— Это чудный, чудный ребенок, не правда ли? — ответил он каким-то замогильным — настолько глухо он звучал — голосом.

— Ребенок? О ком ты говоришь? — обратился Роскович к старику.

— О ком? Об Эдуарде! О моем сыне!

— У него был сын, которого звали Эдуардом, — пробормотал себе под нос прокаженный. — Да, да, припоминаю! Вторая жена старика отравила мальчишку и отравилась сама! Где же этот ребенок? — прибавил он громко. — Здесь, с тобой, его нет!

— Эдуард играет в саду, — ответил Вильфор тем таинственным шепотом, который так характерен для потерявших рассудок. — Я не хочу мешать ему. Сперва посмотрю свои документы. Мне предстоит ответственный процесс — процесс против убийцы Бенедетто. Такой процесс принесет мне славу.

— Эти мысли всё не оставляют его в покое, — пробормотал Роскович. — Так ты говоришь, Эдуард в саду? Ты ошибаешься, старик! Эдуард мертв!

— Мертв? Эдуард мертв? — переспросил Вильфор и отрицательно показал головой. — Нет, Элоиза, моя жена, мертва, и Валентина, моя славная доченька, мертва, а Эдуард — жив!

— Тебе изменяет память! — возразил Роскович. — Вспомни-ка, старик, твоя жена отравила своего сына и отравилась сама.

— Отравила! — повторил Вильфор, и голос его задрожал. — Кто ты? Кто тут говорит об отравлении? Я, королевский прокурор, не могу спокойно об этом слышать. Я должен выдвинуть обвинение.

— Что ж, не возражаю! — весело заметил Роскович. — Ты забавляешь меня, старик! А скажи-ка, ты еще помнишь графа Монте-Кристо из Парижа? Ведь ты его знал тогда.

— Монте-Кристо! Хм, мне ли не знать этого имени? — пробормотал Вильфор. — Разве не он был у нас с визитом? Разве не он играл с Эдуардом? Эдуард любил играть с ним!

— Глупец! — вскричал, не сдержавшись, Роскович. — Монте-Кристо — убийца твоего сына!

Однако его слова не произвели на Вильфора ни малейшего впечатления. Казалось, его мысли никак не могут вырваться из заколдованного круга одной-единственной навязчивой идеи. Он невозмутимо покачал головой и опять уставился в одну точку.

— А ты не забыл последнее судебное заседание, где председательствовал? — спросил Роскович. — Помнишь, князь Кавальканти, Бенедетто, признался, что он — твой сын?