Дни нашей жизни - Вера Кетлинская

Немиров ответил не очень умной резкостью. Еще не хватало, чтоб Клаву припутали к их разногласиям! И чтобы Клава оказалась в одном лагере с теми, кто ему житья не дает!

После собрания к Немирову подошел Раскатов.

— На этом пути у вас успеха не будет, Григорий Петрович, — сказал он. — Советую подумать. И при­смотритесь к опыту других, хотя бы к инициативе ме­таллургов... вы ведь с ними связаны?

...Клавы дома не было.

Елизавета Петровна спросонок ежилась, накрывая стол к ужину, удивленно спросила:

— А Клава?

В последние дни она вместе с зятем настояла на сво­ем. Григорий Петрович отвозил Клаву на работу и вече­рами заезжал за нею. Сегодня он впервые не подумал об этом.

Не отвечая, Немиров закрылся в кабинете и некото­рое время стоял посреди комнаты, мысленно подводя итог происшедшему. Итог был невеселый. После такой публичной проработки вырисовывались два выхода — или уступить, подчиниться, то есть признать себя не­правым, а значит — каяться как мальчишка... чтобы Диденко торжествовал и потом докладывал, что вот, мол, «у хозяйственного руководства были промахи, во­время нами замеченные и выправленные благодаря раз­витию критики и самокритики...» и так далее и тому подобное. Или же бороться, немедленно ехать в Моск­ву, заручиться поддержкой министра, а может, и про­мышленного отдела ЦК. Ну, а если не получишь под­держки?

Нет, все это не годилось.

Его томила мысль, что завтра с утра надо встре­чаться со множеством людей, которые сегодня голосо­вали против него. Только так он и расценивал этот дерзкий пункт, — против него. Единогласно, при четырех воздержавшихся. Один из четырех — он сам. Вто­рой Каширин. А ещё кто? От злости он не стал смот­реть — кто. Может быть, Любимов? Черт бы его подрал, этого трусливого лицемера! Наедине возражал самым яростным образом: «Это же петля!», «никто с нас голо­ву не снимет, если мы задержим турбины, а что будет, если мы нашумим с этим стахановским планом — и про­валим?» А на собрании и рта не раскрыл, хотя кому-кому, но уж начальнику турбинного цеха следовало вы­сказать свое мнение!

...Григория Петровича душила обида, когда он вспо­минал людей, выступавших против него. Этот сталевар из фасоннолитейного! «Дирекция нервы бережет...» Ефим Кузьмич! Старик, который всегда видел от директора только уважение и внимание! И вдруг вытащил какую-то цитату из речи Орджоникидзе — дескать, дело будет в срок, а директора может и не быть... И этот его зятек Воробьев: «Товарищи начальники, вы же превра­тили министерский, государственный план из основы на­шего движения в тормоз, в помеху!..» И заносчивый инженерик Полозов, посмевший назвать слова директо­ра «резиновой формулировкой»...

Нет, надо ехать в Москву, завтра же — в Москву! Как держаться в Москве, что сказать и о чем говорить не стоит, это обдумается в пути. А ехать надо. Пусть покрутятся недельку без директора, пусть поймут... Критиковать они все мастера, а вот работать!..

И он со злорадством припомнил замеченный им на днях беспорядок на инструментальном складе турбин­ного цеха. Ну погодите, голубчики!

Чтобы сорвать на ком-нибудь злость, он позвонил на завод. Турбинный цех долго не отвечал, и Григорий Петрович уже мысленно обругал и Полозова, и Люби­мова — уехали спать, а ночная смена не обеспечена ру­ководством, никто даже не отвечает, — порядочки!

Он уже хотел швырнуть трубку, когда цех отклик­нулся:

— Полозов слушает.

— Долго ждать приходится, чтоб узнать, что в цехе!

— Дежурный диспетчер у своего аппарата, вас не­правильно соединили, — сказал Полозов. — Смена рабо­тает, Григорий Петрович. Первые узлы к утру поступят на стенд.

 Стараясь сдержать раздражение, Григорий Петро­вич задал несколько деловых вопросов и напоследок доставил себе удовольствие — отругал Полозова за бес­порядок на инструментальном складе. Пусть почувст­вует, что директор все-таки директор!

— Слушаюсь, — спокойным и, как показалось Немирову, иронически-послушным голосом ответил Поло­зов. — С утра приму меры.

Позвонив еще в несколько цехов и по каждому цеху найдя повод сделать резкое замечание, Немиров разря­дил раздражение и уже бесстрастно принял решение бороться и победить — здесь ли, в Москве ли, как удастся. Не на такого напали, чтобы вытянул руки по швам!

Он позвонил на квартиру Каширину и, оборвав на полуслове его жалкие оправдания, приказал подгото­вить с утра материалы, которые могут понадобиться в Москве.

— Завтра едете? — обрадовался Кашнрин.

— Завтра, если позволят дела, — сухо ответил Не­миров и, не прощаясь, повесил трубку.

Шел двенадцатый час, а Клавы все не было.

Конечно, не надо было отпускать машину, не прове­рив, дома ли Клава. Она всегда ворчит, зачем он го­няет ради нее машину, но вдруг она все же обидится, что он забыл позвонить? Не рассказывать же ей, какую баню ему сегодня устроили!

Он неохотно, на всякий случай, позвонил Саганскому — может, тот случайно забрел в свой кабинет, у них зал собраний рядом, при заводоуправлении.

— Борис Иванович? — любезнейшим тоном спросил Немиров, услыхав знакомый голос. — Нижайшее по­чтение! Немиров говорит. Как жизнь?

 — А ну ее к черту! — неожиданно злым тенорком отозвался Саганский. — Опять у вас что-нибудь горит?

— У меня? Ничего. Не вовремя я, что ли, Борис Иванович? Так ты скажи. Я, понимаешь, жену потерял. Не видал, у вас она или ушла домой?

— Ах, жену! — ядовито протянул Саганский. — Ты бы ее дома держал, жену, тогда и не терялась бы. Сей­час пошлю узнать.

Должно быть, он швырнул трубку на стол, так она треснула. Слышно было, как он громко приказал «разыскать эту самую… Клавдию Васильевну». Потом он проворчал в трубку:

— Говорят здесь еще, сейчас найдут. Подъедешь за нею? Или мне прикажешь отправить ее?

— Я, понимаешь, машину отпустил, — со вздохом сказал Немиров. — А ты что такой мрачный?

Не отвечая, Саганский поговорил с кем-то и сооб­щил:

— Явилась твоя Клавдия Васильевна. Но моих уха­живаний принимать не хочет, поедет трамваем.

До Немирова смутно донесся смех Клавы. Трубка щелкнула, разъединив аппараты.

Занятно: что там произошло? Видно, и Саганскому перепало, и у него не так уж все оказалось хорошо, как он любит изображать!

Повеселев от этого предположения, Григорий Петро­вич успокоил тещу, что Клава возвращается, и вышел из дому — встречать.

Погода портилась, небо затягивало тучами, редкие одиночные капли предвещали надвигающийся дождь. Где-то вдали слабо погромыхивал гром.

Было удивительно приятно ждать Клаву на трамвайной остановке, подобно юнцу, встречающему  свою девушку. И не хотелось больше томиться мыслями о се­годняшней неприятности — черт с ней, мало ли что бы­вает в жизни, все, наверное, утрясется. А не утрясет­ся — будет еще время об этом подумать. Вот как хоро­шо сейчас на воздухе! Капли крупные, редкие, теплые! И воздух теплый, совсем летний. Только бы Клава успела проскочить до большого дождя...

«Нелепо, что мы совсем не бываем на воздухе, — думал он, вглядываясь в набегающие издали огоньки трамваев. — Так и состаришься в директорском кресле, поседеешь до времени от всяких неприятностей, нажи­вешь пузо, как Саганский... Ходить бы с Клавой по ве­черам гулять! Ей это просто необходимо — воздух».

Трамваи подходили и уходили, а Клавы все не было. Где и почему она задержалась? Ведь уже десять раз можно было доехать! До того как увидеть ее, он услы­хал ее смех. Она шла пешком, шла не одна, и смеялась от всей души, даже сгибалась от смеха, повисая на ру­ке своего спутника — высокого, широкоплечего. Гаршин?!  Значит,   подкараулил  у завода...   а она не только не прогнала, а еще согласилась пойти с ним пеш­ком? Стиснув зубы, Немиров решительно шагнул на­встречу и в ту же минуту увидел, что это не Гаршин.

— Вот так так! — обрадованно закричал Григорий Петрович. — Нежный муж встречает, а она с кавалером под ручку!

Клава высвободила свою руку из руки спутника:

— Знакомься. Наш главный технолог, Олег Яков­левич. Мы пошли пешком, чтобы проветриться. Ну и баня сегодня была!

— То-то Саганский злой как черт.

— Еще бы! — сказал Олег Яковлевич и переглянул­ся с Клавой. — Клавдия Васильевна такого жару дала ему!

Клава снова расхохоталась:

— А тут еще ты звонишь!

И ласково попрощалась с технологом.

— Я к вам зайду с утра насчет К-семнадцатого,— пообещала она.

Что это такое — К-семнадцатый? Немиров не знал. И что связывает ее с этим Олегом Яковлевичем? Поче­му он увязался провожать ее? Поднимаясь по лестни­це вслед за Клавой, глядя на ее тонкую шею, чуть при­крытую светлыми, еще не отросшими после болезни куд­рями, он вдруг сказал себе: «Надо ребенка. Обязатель­но ребенка. Пока нет детей, это не семья».

— До чего же я голодна! — воскликнула Клава, не­брежно сбрасывая пальто на руки мужа и взбивая во­лосы, примятые беретом.