Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Философия не представлена еще в литературе, так как развитие национально-римской философии не вызывалось ни внутренней потребностью, ни внешними обстоятельствами. Нельзя установить с уверенностью, что в эту эпоху появились хотя бы латинские переводы популярных философских руководств. Кто занимался философией, тот читал и вел диспуты на греческом языке.

В области специальных наук успехи были ничтожны. Римляне умели хорошо обрабатывать землю и вести счетные книги, но для физических и математических исследований здесь не было почвы. Результаты пренебрежения к теории сказались на низком уровне врачебного искусства римлян и отчасти также их военных наук.

Из всех специальных наук процветала только юриспруденция. Мы не можем проследить ее внутреннее развитие с хронологической точностью. В общем сакральное право все более отодвигалось на задний план и в конце этого периода находилось примерно в таком же положении, в каком в настоящее время находится каноническое право. Ко времени Двенадцати таблиц не было еще того тонкого и глубокого понимания права, которое на место внешних признаков ставит внутренне действующие моменты, как например, развитие понятия умысла и неосторожности, как видов вины, и институт предварительной защиты владения. Оно, однако, существовало уже во времена Цицерона и, вероятно, развилось, главным образом, в описываемую эпоху. Выше уже не раз говорилось о воздействии политических отношений на развитие права; это было не всегда полезно. Так например, с учреждением суда центумвиров по делам о наследствах была введена коллегия присяжных также в области имущественного права, которая подобно уголовным комиссиям вместо того, чтобы просто применять закон, поставила себя над ним и подрывала правовые учреждения, прикрываясь так называемой справедливостью. Одним из последствий этого было неразумное правило, что каждый обойденный в завещании родственника, мог обращаться в суд с требованием отмены завещания, причем суд разрешал дело по своему усмотрению. Более точно можно проследить развитие юридической литературы. До сих пор она ограничивалась сборниками формул и объяснениями текста законов. В описываемый период возникла литература судебных заключений, примерно соответствующая нашим сборникам решений. В начале VII столетия [сер. II в.] начали записывать и выпускать в виде сборников юридические заключения; последние уже давно давались не только членами коллегии понтификов, но также любым гражданином, к которому обращались с вопросом; они давались на дому или на форуме и вокруг этих заключений уже возникли теоретические и полемические комментарии и характерные в правоведении постоянные контроверзы. Первые такие сборники были выпущены Катоном Младшим (умер около 600 г. [154 г.]) и Марком Брутом (приблизительно в то же время). Кажется, уже эти сборники были разделены на отделы по разным вопросам 138 .

Вскоре затем перешли к систематическому изложению римского права. Начало этому положил великий понтифик Квинт Муций Сцевола (консул 659 г. [95 г.], умер в 672 г. [82 г.]), в семье которого правоведение было наследственным, так же как звание великого понтифика. Его восемнадцать книг: «Гражданское право» охватывают с наивозможнейшей полнотой положительный юридический материал: законодательные положения, решения и заключения, заимствованные автором частью из старых сборников, частью из устных традиций. Эти книги стали исходным пунктом и образцом систематических изложений римского права; точно так же резюмирующая работа Сцеволы «Дефиниции» (ὅροι) послужила основой для юридических руководств и особенно для сборников юридических норм. Хотя это развитие права происходило, по существу, независимо от эллинизма, но в общем знакомство с философско-практическими схемами греков, несомненно, дало толчок более систематическому изложению правовой науки. Греческое влияние заметно уже в самом заглавии вышеупомянутой книги. Выше упоминалось, что в некоторых, преимущественно внешних, моментах римское правоведение находилось под влиянием стоической школы.

В области искусства наблюдаются еще менее отрадные явления. В архитектуре, скульптуре и живописи все более распространялось дилетантское самоуслаждение, а самостоятельное творчество скорее сделало шаг назад, чем вперед. Все более входит в обычай созерцать при пребывании в греческих местностях произведения искусства; в этом отношении имела решающее значение зима 670/671 г. [84/83 г.], которую армия Суллы провела на зимних квартирах в Малой Азии. Число знатоков искусства растет и в самой Италии. Прежде всего было обращено внимание на серебряную и бронзовую посуду. В начале рассматриваемой эпохи стали ценить не только греческие статуи, но и греческие картины. Первой картиной, публично выставленной в Риме, был «Вакх» Аристида; Луций Муммий изъял ее при продаже с торгов коринфской добычи, так как царь Аттал предлагал за нее до 6 тысяч денариев. Постройки становились все более великолепными, стали употреблять заморский мрамор, особенно гиметский (Cipollin), так как в это время италийские карьеры еще не разрабатывались. Великолепная колоннада, построенная на Марсовом поле завоевателем Македонии Квинтом Метеллом (консул 611 г. [143 г.]), вызывала восторг еще во времена империи; она окружала первый мраморный храм в Риме. Вскоре последовали другие подобные сооружения: Сципиона Назики (консул 616 г. [138 г.]) на Капитолии и Гнея Октавия (консул 626 г. [128 г.]) близ ристалища. Первым частным домом с мраморными колоннами был дом оратора Луция Красса (умер в 663 г. [91 г.]) на Палатине. Однако, где можно было, предпочитали грабить и покупать, вместо того чтобы создавать самим. Прискорбное свидетельство бедности римской архитектуры — она начала уже употреблять колонны из старых греческих храмов; так например, Сулла украсил римский Капитолий колоннами, вывезенными из храма Зевса в Афинах. Все, что производилось в области искусства в самом Риме, было делом рук чужестранцев. Немногие римские художники этого времени, называемые источниками, были все без исключения греками из италийских или заморских стран. Так например, архитектор Гермодор был уроженцем Саламина на Кипре; между прочим, он отстроил заново римские верфи и построил храм Юпитера Статора для Квинта Метелла (консул 611 г. [143 г.]) в сооруженной последним галерее и храм Марса в Фламиниевом цирке для Децима Брута (консул 616 г. [138 г.]). Уроженцем Великой Греции был скульптор Пазитель (около 665 г. [89 г.]), который поставлял в римские храмы статуи богов из слоновой кости. Художник и философ Метродор был выписан в Рим из Афин написать картины для триумфа Луция Павла (587) [167 г.]. Замечательно, что, хотя монеты этой эпохи отличаются большим разнообразием типов по сравнению с более ранними, они являются скорее шагом назад в отношении чеканки обреза.

Наконец, музыка и танцы тоже были перенесены в Рим из Эллады исключительно в целях декоративной роскоши. Впрочем, эти виды чужеземного искусства не были новостью в Риме; государство с давних времен допускало к участию в публичных празднествах этрусских флейтистов и танцоров, а вольноотпущенники и низший класс римского народа и до того времени занимались этим промыслом. Новым было то, что греческие танцы и музыка стали необходимой принадлежностью обедов в знатных домах. Новостью была также школа танцев, в которой, как с возмущением описывает Сципион Эмилиан в одной из своих речей, больше пятисот мальчиков и девочек из простонародья вперемежку с детьми должностных лиц и сановников обучались малопристойным пляскам с кастаньетами, такого же рода песням и игре на греческих струнных инструментах, считавшихся неприличными. Новостью было, что консуляр и великий понтифик Публий Сцевола (консул 621 г. [133 г.]) ловил на арене мячи с такой же ловкостью, с какой он решал у себя дома самые запутанные юридические вопросы. Еще большей новостью было то, что на устроенных Суллой празднествах знатные молодые римляне перед всем народом показывали свое жокейское искусство. Правительство пыталось выступить против этого. Так например, в 639 г. [115 г.] цензоры запретили пользоваться другими музыкальными инструментами кроме простой флейты, издавна употреблявшейся в Лации. Но Рим не был Спартой. Слабое римское правительство такими запретами лишь сигнализировало зло и даже не пыталось положить ему конец строгим и последовательным применением этих запретов.

В заключение бросим взгляд на общую картину литературы и искусства Италии в период от смерти Энния до начала цицероновской эпохи. В этой области мы тоже находим несомненный упадок творчества по сравнению с предыдущей эпохой. Высшие виды литературы, как то: эпос, трагедия, история, отмерли или пришли в упадок. Процветают только второстепенные формы: переводы, подражания комедии, построенной на интриге, фарс, брошюры в стихах и в прозе. Что касается брошюры в прозе, то в этой области литературы, над которой пронесся ураган революции, мы встречаем два величайших литературных таланта того времени — Гая Гракха и Гая Луцилия; оба они возвышались над толпой более или менее посредственных писателей так же, как в аналогичную эпоху французской литературы Курье и Беранже возвышались над массой самонадеянных ничтожеств. В области скульптуры и живописи творчество, и прежде чрезвычайно слабое, совершенно прекращается. Зато процветает пассивное наслаждение искусством и литературой. Как в области политики эпигоны того времени завладели и пользуются наследством отцов, так и в области искусства эпигоны являются прилежными посетителями театра, друзьями литераторов, — знатоками искусства и еще чаще коллекционерами. Больше всего заслуживают внимания научные исследования, которые обнаруживают творческое напряжение в области права, в классической и реальной филологии. Начало этим наукам было положено в рассматриваемую эпоху; они, а также первые слабые подражания тепличной александрийской поэзии, уже возвещают эпоху римского александризма. Все произведения этой эпохи в сравнении с произведениями VI столетия [сер. III — сер. II вв.] более гладки, содержат меньше ошибок, более систематичны. Не без основания литераторы и друзья литературы этого времени смотрели на своих предшественников, как на неопытных новичков. Но если они осмеивали и хулили недостатки работ этих новичков, то даже самые одаренные из новых авторов не могли не сознавать, что юность нации миновала, и возможно, что у того или другого закрадывалась в душу тоска по милым заблуждениям молодости.