Жизнь за трицератопса (сборник) - Кир Булычев

По истечении пятого часа переговоров, которые уже подходили к завершению, несчастный ребенок (а мы не должны забывать, что по земным обычным часам Раечке не было и семи годиков), проходя мимо столика, ловко наклонился и стащил с тарелки герцога Марьяни большого отварного омара. И побежал к кулисе, чтобы там быстренько этого омара скушать.

Вы бы видели, что тут поднялось!

Особо сердилась сеньора Пупкина-Пукинелли. Словно омара отняли у нее.

– Вам, Никита Борисович, – кричала она с итальянским акцентом, – таких девок привозить только на тротуари!

– Простите, извините…

Никита испугался, что куш пройдет мимо его рук, но спас положение герцог, который мило улыбнулся и, взяв изящно пальцами с тарелки второго омара, сказал по-итальянски (а Никита догадался):

– Отнеси, голубчик, своей девочке.

Никита кинулся за кулисы и отыскал свою девочку, которая доедала омара и рыдала, потому что знала, как ей достанется.

Вместо того чтобы лупить манекенщицу, Никита дал ей второго омара и сказал:

– Жри! В гостинице поговорим.

Тем вечером Никита подписал нужный контракт, остались только формальности. Он привез девицу на речном такси в гостиницу туристического типа.

В номере он достал свой старый ремень и приказал девочке:

– Снимай штаны!

– Дядечка Никита, – зарыдала манекенщица, – только не бейте меня. Я больше никогда не буду омаров лямзить! Я же с голодухи, дядечка Никита.

Но Никита был неумолим.

Он смотрел, как трясущимися длинными худыми руками почти двухметровая красавица снимает штанишки и ложится на кровать лицом в подушку, чтобы не кричать от боли.

Никита Борисович подошел к постели и занес ремень над попкой.

…Сквозь подушку Рашель промычала:

– Только шрамов не оставляйте!

– Что я, не знаю, что ли? Что, в первый раз…

И тут голос его осекся.

По очень простой причине.

За всю свою почти сорокалетнюю жизнь Никита Блестящий не видел такой совершенной, круглой, красивой попки.

Его любовь к Рашель началась именно с этого взгляда.

Из частей ее тела он сначала полюбил попку, потом ноги, а лишь затем лицо и живот.

Нет, он не ударил ремнем по попке, хотя раньше безжалостно совершал это наказание многократно. Он понял, что больше никогда в жизни не сможет этого сделать.

Некоторое время он стоял с поднятым ремнем, а потом сообразил, что с мечтой о контракте, богатстве и вилле на Женевском озере придется повременить.

– Ну что вы, дядечка? – тихо спросила девушка ростом около двух метров и возрастом семи лет. – Будете бить или как?

– Или как, – сказал Никита. – Одевайся, надо думать.

5

Действие нашей печальной истории началось в 1998 году.

С тех пор прошло пять лет.

Наступил год 2003-й.

Великий Гусляр жил вместе со всей страной.

Профессор Минц совершил еще несколько открытий и сделал шесть или семь выдающихся изобретений.

Но наученный горьким опытом Лев Христофорович к экспериментам по определению генетических склонностей детишек и воспитанию из них гениев в соответствующих областях не возвращался. И надеялся, что и Никите Блестящему этого сделать не удалось.

Постепенно обида, нанесенная Никитой, забылась.

И его появление возле дома Минца в ноябре профессора по меньшей мере удивило.

Начисто пропала наглая посадка туловища и разворот плеч, даже полубаки парикмахерского типа исчезли, смененные запущенной кривой бородкой.

И одежда на Никите была хоть и иностранная, но неновая, поношенная, из благотворительного магазина в пользу жертв церебрального паралича.

– Лев Христофорович!

Фонарь светил согбенной фигуре в спину, голос дрожал, шел дождь со снегом. Минц не узнавал Никитушку.

– Я к вам, Лев Христофорович. – Передних зубов у Никитушки не было, и говорил он невнятно.

Никита шагнул на свет, и Минц узнал его.

Как бывает с людьми незлопамятными, а главное, деликатными, Минц вдруг испытал чувство вины перед молодым человеком. Он осознал, что сыграл в его жизни роковую роль, сам того не ведая, толкнул его на преступную стезю…

– Заходите, – быстро заговорил Минц. – Ну чего вы стоите на дожде, голубчик, ну как так можно, я вас чаем угощу, у меня чай славный, «Ахмад», не пробовали?

– Нет, я тут постою, – униженно бубнил Блестящий.

Лев Христофорович буквально втащил его к себе в кабинет, заставил раздеться, разуться, отдал ему свои мягкие туфли из шерсти гуанако, заварил свежий чай, и пока гость не отведал этого чая, и слушать его не желал.

А потом сам сказал:

– Рассказывайте, батенька, начинайте, я весь горю нетерпением узнать, чего же вы, пакостник такой, натворили?

– Виноват, – ответил Никита. – Во всем виноват, но должен признаться, что был подвигнут на этот проступок заботой о человечестве.

И надо вам сказать, что в тот момент Никита был искренне убежден, что руководствовался благими порывами. Хотел, оказывается, реформировать систему образования и выращивать гениев в каждой сельской школе. Но когда поставил эксперимент на поточную ленту, оказалось, что профессор его подвел.

Удивительное дело! Еще полчаса назад, замерзая перед суровой темной коричневой дверью в дом, Никита был готов пасть в ноги и просить о помощи. И вот – полюбуйтесь! Он согрелся, напился чаю, понял, что профессор не собирается вызывать милицию или кидать в него гранату, и его настроение начало меняться, а наверх всплыла маленькая подлая мысль: виноват во всем этот профессор Минц, который подсунул ему чёрт знает что.

А по мере того как справедливый гнев против профессора усиливался и поднимался штормовой волной, до Льва Христофоровича доходил весь трагикомизм ситуации. Он давно подозревал, что так может кончиться, но одно дело подозревать, а другое – услышать и увидеть.

– Рассказывайте, дружок, рассказывайте, – попросил профессор. – Мы не сможем вам помочь, пока не поймем, что произошло.

Никита немного успокоился и начал свой рассказ.

Группа подопытных детей росла как на дрожжах. Они с Жанной еле успевали их кормить, переодевать, прятать от инспекторов средних школ и даже военруков. Пятилетние крепыши-малыши через два с половиной – три года превратились в двадцатилетних громил или березки. Готовых к тому, чтобы их продавать и использовать. Все это – проза жизни. Этим занималась Жанна, потому что с Никитой случилось несчастье. Он влюбился в девушку так, что не смог заставить себя вернуться в Пермь.

Дядечка Никита даже собирался жениться на Раечке, но потом представил, как им придется стоять рядом в храме или в ЗАГСе, и решил отложить свадьбу до лучших времен, благо Рашель была рада, что ее теперь не бьют ремнем, а наоборот, целуют каждый вечер.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});