Эльфийские хроники - Жан-Луи Фетжен

Ллиана не стала поднимать глаз, когда Махеолас спешился и подошел к группе, только что вышедшей из большого шатра.

— Господин Кхук, для меня большая честь видеть вас снова!

— Господин Маелвас…

Голос командира омкюнзов напоминал далекие раскаты грома и был таким мощным, что под ногами у Махеоласа задрожала земля.

— Меня предупредили о вашем прибытии, — продолжал Кхук. — Вас прислал Повелитель?

— Повелитель хочет узнать, чего на самом деле стóят ваши омкюнзы. Должен вам сказать, что их количество и их вид производят сильное впечатление. Они уже в состоянии сражаться?

Кхук ответил не сразу. Он с неожиданной поспешностью подошел к Махеоласу, которого он называл Маелвасом, — подошел с таким видом, как будто этот жрец Луга только что произнес слова, которых он, Кхук, ждал уже очень давно, — и схватил его за руку.

— А что, уже пришло время?

Рядом с ним человек-подросток казался очень маленьким и хрупким, но, тем не менее, когда Махеолас посмотрел на него, этот гоблин сделал шаг назад.

— Не прикасайтесь ко мне, — прошептал Махеолас так тихо, что Ллиана ничего не услышала бы, если бы не стояла совсем близко от подростка-человека.

— Простите меня…

— Отвечайте, — сказал подросток, стараясь говорить уже более миролюбивым тоном. — Ваши омкюнзы уже в состоянии сражаться?

— Да, в состоянии.

— А что позволяет вам полагать, что ваши эльфы и ваши люди не обратят свое оружие против вас, если им придется столкнуться на поле боя со своими сородичами?

«Странный вопрос, если учесть, что его задал человек», — подумал Кхук, однако, вслух ничего не сказав, он показал на котлы, в которых уже готовили ужин.

— Пища, пиво и более крепкие напитки, — сказал он. — А еще наркотики. Одни наркотики поднимают боевой дух, другие подавляют дурные мысли. К тому же дурные мысли и сами улетучиваются довольно быстро. Земля диктует свои законы. Голос Луга проникает в их души… И те, кто упорно не хочет его слышать, используются в качестве расходного материала при обучении всех остальных.

— Понятно… Хорошо. Сегодня вечером мы поговорим. Думаю, вы будете довольны.

Командир омкюнзов издал какие-то странные звуки, которые, наверное, были смехом. Ллиана украдкой подняла глаза и, встретившись взглядом с Кхуком, задрожала от ужаса. Торс у Кхука был голым, а плечи были покрыты накидкой из шкуры хищного животного, на которой были видны его длинные когти, похожие на щупальца какого-то фантастического существа. Вокруг командира омкюнзов, кроме его охранников, стояло еще и много самок: самки гоблинов со звероподобными лицами и с пышными формами и служанки из числа людей, держащие блюда, нагруженные мясом, и курительницы благовоний. В общем, целый гарем, многочисленность и многообразие которого вдруг натолкнули Кхука на мысль о том, что наличие рядом с ним такого гарема может оказаться унизительным для жреца, явившегося сюда всего лишь с одной рабыней.

— Эльфийка! — воскликнул гоблин, стараясь делать вид, что рабыня жреца произвела на него, Кхука, сильное впечатление. — Лично мне никогда не удавалось держать их у себя и не допускать, чтобы они умерли. Они слишком худенькие, слишком хрупкие… При малейшем напоре они ломаются, как тоненькие веточки…

Вдруг осознав, что эти его слова могут быть восприняты как оскорбительные, Кхук запнулся и стал лихорадочно размышлять, что бы сказать такого льстивого, но Махеолас, похоже, ничуть не обиделся.

— Мне ее уступила Цандака, — сказал он, окидывая Ллиану взглядом с головы до ног. — Стоила она вообще-то очень и очень дорого. Цандака заявляет, что это принцесса Элианда…

Эльфийка почувствовала, как сердце в ее груди екнуло, и мысленно обругала Махеоласа, который, похоже, был уж слишком уверен в том, что его власть и его безнаказанность позволяют ему вот таким вот образом играть с огнем.

— Цандака врет так же легко, как дышит, но ее «дочери» всегда хорошо вымуштрованы, — сказал Кхук. — Ваша эльфийка, несомненно, очень красива. Не хотели бы вы мне ее продать? Или же обменять на двух или трех из вот этих…

Эльфийка заставила себя никак на эти слова не реагировать, пусть даже ее спутник и медлил с ответом.

— Может быть, попозже… Я сам еще не успел ею насладиться. Но чтобы доставить вам удовольствие, она споет, когда мы будем ужинать.

Когда командир омкюнзов кланялся в знак признательности, Махеолас дернул за цепь, заставляя Ллиану приблизиться к нему.

— Ты останешься здесь, — сказал он злобным тоном, явно не соответствовавшим его выразительному взгляду. — Спой нам что-нибудь из эльфийских напевов… И спой так громко, чтобы тебя было слышно внутри шатра!

Затем он сделал полуоборот и пошел вслед за Кхуком в шатер, в котором уже суетились служанки из расы орков. Если снаружи этот шатер почти не отличался от остальных шатров лагеря, то внутри все было совсем по-другому. В свете нескольких масляных ламп, разделяющих интерьер на зоны света и тени, виднелись разноцветные ткани и мягкие меха. Установленная возле центрального столба пирамида для оружия была единственным свидетельством того, что данный шатер имеет какое-то отношение к войску.

Кхук уселся, поджав ноги, возле очага, вырытого в земле и обложенного плоскими камнями. В котлах, подвешенных над огнем, потихонечку подогревались ячменное пиво и вино. Как только Махеолас тоже уселся возле очага и ему подали пиво и вино, Кхука окружили его самки, но он коротким жестом отослал их прочь.

— Я узнал, что вы утолили жажду Копья, — сказал он, наклоняясь к Махеоласу. — У меня возникло опасение, что эта война, возможно, уже прекращена.

— Да, в данный момент прекращена. А точнее говоря, она еще не начиналась… По сравнению с тем, что сейчас готовится, битвы возле Бассекомба и в Каленнане вскоре станут казаться всего лишь стычками авангардов.

— А-а!

Кхук одним залпом опустошил свой бокал и протянул руку, чтобы его наполнили снова.

— Я хочу увидеть ваших омкюнзов в бою, — сказал Махеолас. — Например, в бою против карликов, живущих в Красных Горах…

— Против карликов, людей, эльфов — все, что пожелаете, господин Маелвас!

— Уж лучше против карликов. Не знаю, будут ли ваши люди и эльфы способны сражаться против своих сородичей… Подождите…

Махеолас поднял руку, прислушался и затем улыбнулся. Раздающийся снаружи голос Ллианы постепенно набирал силу. Она начала петь сначала очень тихо, а затем все громче и громче, но при этом казалось, что она не повышает голос, а просто подходит все ближе и ближе к тому, кто ее слушает. Ее пение проникало аж в душу, а слова доходили до самых глубин сознания любого существа — даже такого, которое значения этих слов не понимало.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});